Привычная ларинская интеллигентская скороговорка с трепещущей под ней, подобно накрытой тканью птице, усмешкой сейчас явно выдавала его смущение, это Виталий сразу почувствовал, едва увидел Ларина. Они давно не виделись, больше месяца, наверно, с тех пор, как Виталия прихватило. Он моментально уловил смущение Ларина, тот до его прихода, видимо, как раз упаковывался: рукава ковбойки засучены, сильные руки с широкими крепкими запястьями настоящего хирурга руки. Ларин тренировался ежедневно - гири, эспандер, по пятьдесят раз отжимался от пола, с пятиминутным интервалом. Крепкий мужик. Говорил: глаза и руки для хирурга - все, разумеется, помимо знания и интуиции. Но с этим у него тоже было в порядке. Из Москвы и других городов, даже из-за границы к нему приезжали ассистировать, такой первоклассный спец был. Имя. В Москву звали, в Питер. Золотые горы сулили. Но Ларин он и был Ларин - отказывался. Мне, говорил, и здесь нравится, я здесь нужен, а то все в Москву да в Москву, центр, дескать, а ведь кто-то должен и в провинции тоже. Мы здесь свой центр создадим, так что к нам еще все стремиться будут.

Виталий любил эти душевные разговоры, под водочку, с самоварчиком, как положено, - а почему нет, именно в их городке и должен быть культурный центр, крупнейший в Подмосковье, древнейшая ведь земля, монастырь сохранился, церкви, музей есть. А природа? Одна монастырская дубрава чего стоит! А березовая роща у озера! Не хочешь в церковь - иди в березовую рощу и там молись божеской красоте и мудрости, такая там благодать! Простор везде какой, Господи, особенно если с монастырской башни глянуть, - дух захватывает! А фрески какие, иконы!.. Нет, не все еще спалили, кое-что осталось, вся российская славная история тут, у них, такой можно туристический комплекс отгрохать, что вся Европа, весь мир будут в гости к ним... Библиотеку открыть, настоящую, не такую, как сейчас, чтоб при ней просветительский центр, учителей привлечь, всю интеллигенцию, ведь поедут к ним, поедут... Жильем обеспечить. Сумели же больницу городскую построить другой такой в округе нет, сколько Ларин в нее сил и нервов вложил, ходил, ездил, пробивал. Можно же, значит!

Стоило им собраться, Ларину с Серебрянниковым, художником и тоже знаменитостью, может, даже большей, чем Ларин, еще разные умные люди, отец Александр, например, к которому на проповеди двже неверующие ходили, опять же из Москвы и отовсюду приезжали, вот какие личности!

Виталий заслушивался, открыв рот, столько ему в этих беседах открывалось, такие горизонты, а в окно ларинской квартиры глянешь - там купола золотятся, с ума сойти! Как будто и сто, и двести лет назад. Он им уже за то был благодарен, Ларину особенно, что пускали - его, простого студента медтехникума, что он им, спрашивается? Сидел как равный, хотя и помалкивал, только отвечал, когда спрашивали что-нибудь, про настроения молодежи или что... Виталий вспоминал эти вечера, как самое светлое в жизни, Ларин дружески похлопывал по плечу тяжелой, сильной рукой, так ведь и не подумаешь - с первого взгляда даже щуплым мог показаться: ничего, они еще заживут, они еще увидят их городок в расцвете и славе, Москва им будет завидовать, учиться у них будут, молодежь начнет к ним стекаться, люди хорошие, которым дорога культура, которые понимают, что без красоты, без истории человек - он что? Да ничто, пустое место, болотная топь с ядовитыми испарениями!..

Виталий радостно кивал: конечно, поедут, людям этого, как воздуха не хватает, он даже среди своих знакомых ребят видит, только если б еще с жильем получше, а то вон они с матерью который год на очереди, скоро потолок обвалится. Да разве они только?

Он им верил, этим людям, - Ларину, Серебрянникову, отцу Александру, да и как было не верить, и не потому, что их знал весь город, на улице здоровались или раскланивались, спешили пожать руку, провожали глазами... Виталий же, без всякого преувеличения, знал их лучше, он был д о п у- щ е н, п о с в я щ е н, можно сказать, иногда даже какая-то особая гордость закипала: вот он с кем...

Кому и верить, если не им?

Ну, а когда заварилась вся эта каша с полигоном, тут он уже просто необходим стал - сбегать, отнести, передать, отстукать на машинке или плакатным пером написать объявление, тут они были без него как без рук. Секретарь, связной, посыльный, на все руки мастер и на все согласен, ни от чего не отказывался... Двушек наменял полный карман и каждый час звонил Ларину из автоматов, не нужен ли? Не надо ли помочь? Горел, и если бы не эта проклятая болезнь...

Может, он свалился от этого - от переживаний. Врач, между прочим, считал, что у него действительно нервное, хотя началось с обыкновенного гриппа: горло, насморк, он даже внимания не обратил - до того ли, когда такие события разворачиваются? А потом вдруг пошло-поехало - целый месяц провалялся, хотели даже в больницу забрать, но они с матерью сразу решили, что ничего, сами справятся, ну ее, больницу, хотя Ларин предлагал к себе...

И вот за месяц столько перемен: Ларин уезжал.

- Да, я понимаю, что это не самый лучший выход, - быстро говорил Ларин, - но так уж совпало, да и не каждый день такие предложения делаются, может, больше и не предложили бы, откажись я сейчас. Большой институт, больница при нем, отличная экспериментальная база... Многое можно сделать, пока силы есть. Все-таки, пойми меня правильно, я врач, это мое непосредственное дело, да и Бог вроде бы способностями не обделил, значит, нужно соответствовать. Нужно дело делать, а там, в Москве, согласись, возможностей гораздо больше. Да и для нашего городка я там, может, больше полезен, чем здесь. Все-таки поближе к...

- Честно говоря, все это несколько неожиданно, - промолвил Виталий, как обухом по голове. Чего-чего, а этого я не ждал...

- Должен тебе признаться, что я и сам не ждал, - Ларин вскинул сумрачное лицо, - но думаю, что все-таки поступаю правильно, каждый должен осуществить то, что ему назначено, а здесь, что ни говори, провинция, потолок, не прыгнешь, а сил уходит на какой-нибудь пустяк, чтобы пробить, уйма, сам знаешь. - И вдруг доверительно понизил голос: - Слушай, я и тебе советую: уезжай! Это потерянный город. Полигон все отравит, все! Если бы не дети, я бы, может, и подумал, но детей жалко, понимаешь? У них ведь тоже будут дети, а вся эта гадость страшно бьет по генам - это я тебе говорю. Не хочу, чтобы дети моих детей были мутантами. Не хочу! И вообще неизвестно, что там будут уничтожать. Начнется - потом поздно будет.

Виталий медленно поднял глаза на Ларина.

- Но ведь еще ничего не решено, еще есть возможность все-таки остановить строительство.

- Ты в самом деле так считаешь? - вяло спросил Ларин.

- Но ведь и вы совсем недавно думали также. Вы же сами говорили, что нужно бороться до конца, всеми средствами. - От волнения Виталий даже стал заикаться. - И люди вам поверили, пошли за вами, неужели все это напрасно? Все зря?

Ларин пожал плечами.

- Я действительно говорил. И я верил. Но сколько с тех пор прошло времени? Пять месяцев, - он повысил голос, - пять месяцев, почти полгода! И что? Мы даже не сумели узнать, к т о строит этот полигон. Мы ровным счетом ничего не узнали, разве не так? Ни одного внятного, честного ответа. Хотя, казалось бы, какие мощные силы подключили, даже телевидение!..

- Но...

- Дай мне договорить, пожалуйста, - раздраженно оборвал Ларин. - Ты лично отправлял письма в центральные газеты. Ты получил хоть один вразумительный ответ? Мы с Серебрянниковым и Седовым ездили в Москву, отвезли бумаги, встречались с разными важными людьми - и что, что-нибудь сдвинулось? Может, только хуже стало - уже дорогу прокладывают, заторопились. Нет, - Ларин покачал головой, - мертвое дело.

- Нет, не мертвое! - неожиданно зло сказал Виталий. - Не мертвое! Мы будем бороться, протестовать...

- Ну хорошо, - нахмурился Ларин, - вот мы напечатали статейку в нашей прогрессивной "Заре". Опять же - что? Корреспондентов, которые написали, под угрозой увольнения заставили дать опровержение да еще сопроводили его "от редакции". Я не хочу сказать, что общественное мнение изменилось, может, даже наоборот, только укрепилось, люди чувствуют, что готовится что-то нехорошее, но - толку-то? Везде стена. Нет, Вася, дело не только в том, что нам просто не дадут этого сделать. Все равно будет так, как они решили, те, кто наверху. Может, из нашей местной власти тоже кто-то не хочет, но все равно против течения не поплывет, знает, чем для него это кончится. Плетью обуха, брат, не перешибешь, старая мудрость. Все равно сделают по-своему.