Сигурд вцепился в гриву коня, понимая, что первым должен бы подать голос.

– Можно мне… то есть хочешь ли ты, чтобы я вернулся? – наконец выдавил он.

Плечи Хальвдана слегка обмякли.

– Только если сам ты этого хочешь, – ворчливо ответил он. – Я не стану больше силой удерживать тебя там, где ты не пожелаешь оставаться.

– Микла и Рольф… они ведь так и не сказали мне, что ты жив. Даже не намекнули! Так это твой зов я слышал так часто и никак не мог признать…

А я-то думал, что это Бергтор зовет меня!

– Это я запретил им сказать тебе всю правду, – пояснил Хальвдан. – Я не хотел, чтобы ты вернулся в Хравнборг только потому, что считал своим долгом предстать передо мной. Ты должен был вернуться по собственной воле, а не ради того, чтобы просить прощения.

– Почему же ты с самого начала не сказал мне, кто я такой? – спросил Сигурд. – Если бы ты рассказал все, я бы наверняка поверил.

Хальвдан покачал головой и извлек из-за ворота плоский ключик, привешенный к тонкой цепочке. Он передал ключик Сигурду.

– Вот ключ от шкатулки. Много раз я подумывал, не отдать ли тебе этот ключ, но всякий раз опасался того, что сотворил с твоим разумом Йотулл.

Последствия моего поступка могли бы погубить Хравнборг, хотя не по твоей вине. Если бы ты тогда, уже зная, что я твой отец, обратился против меня, боль от такого удара была бы куда страшнее, чем от раны, которую я получил в Свинхагахалле.

Сигурд отвел глаза.

– Я так счастлив, что не убил тебя.

Хальвдан показал ему амулет, висевший у него на шее, – золотой топорик.

– Этот охранный талисман когда-то подарил мне Адиль. Не знаю, что спасло мне жизнь – эта безделушка или лекарское искусство целителей из Арнлетшофа. Такого, как я, упрямого старого ярла прикончить не так-то легко. Если б ты получше упражнялся, может, тебе бы это и удалось. А впрочем, и так почти удалось.

– Ты слишком добр ко мне, – пробормотал Сигурд. – Я вел себя, как последний тупица, и ты это знаешь. Так вот какой разговор я подслушал тогда в конюшне!.. Дагрун уговаривал тебя рассказать мне, кто я такой, только… – Он запнулся и горько вздохнул. – Наверно, все же тогда я и впрямь бы тебе не поверил.

– Конечно, не поверил бы – уж Йотулл бы об этом позаботился, – подтвердил Хальвдан. – Он бы запросто убедил тебя, что я лгу, – даже если б я в качестве доказательства открыл шкатулку и предъявил тебе перчатку.

Сигурд кивнул.

– Как же я мог быть таким легковерным?

– Тебя обманули. Такое время от времени случается с каждым. Если бы не искусная ложь Йотулла, я думаю, ты и сам бы очень скоро отыскал истину… однако Йотулл убедил тебя, что ты похищен и обманут, а он – твой единственный друг. Да и сам я тоже ошибся. Я был слишком горд и опасался, что ты не захочешь быть моим сыном. Слишком долго я ждал подходящей минуты, чтобы открыть тебе правду, – непростительная тактическая ошибка для старого воина! – Он сурово сдвинул брови, точно и впрямь обдумывал свой военный промах. – Надо было все рассказать тебе еще при первой нашей встрече, когда я увидел тебя на холме под дождем… но тогда твоя бабка сказала мне, что сын Асхильд умер давным-давно. Как видишь, я тоже с трудом могу распознать ложь, когда она исходит от того, кому я доверяю.

Сигурд оглянулся на запад и вспомнил Тонгулль.

– Не вини ее. Она боялась, что я брошу ее одну. После гибели моей матери у нее больше никого не осталось.

Хальвдан тяжело, невесело вздохнул:

– О да, бедная Бергдис так никогда и не смирилась, что альв отнял у нее дочь, и только меня винила в ее смерти. Я приехал тогда, чтобы, согласно обычаю, забрать тебя с собой, – я ведь знал, что Бьярнхард скоро начнет разыскивать тебя и перчатку. Когда дела в Тонгулле стали идти все хуже, я заподозрил правду. Бьярнхардовы тролли выжили оттуда почти всех, кто мог бы помочь нам, но Бергдис все не обращалась ко мне за помощью. Даже сейчас мне не верится, что она могла быть так жестока… но, видно, она до самой смерти так и не простила мне свои обиды. Да, многое пошло бы по-иному, если бы в тот злосчастный день, когда Бьярнхард и его банда нагрянули в Хравнборг, я оказался дома!.. – Лицо Хальвдана потемнело от тяжких воспоминаний. – А тут еще и Йотулл. Тысячу раз я мечтал о малейшем, хоть с пылинку, доказательстве его измены – и я бы в тот же миг его уничтожил.

Мага трудно разглядеть насквозь… Глупцом я был, не подумав, что он при первой же возможности попытается переманить тебя к Бьярнхарду!

– Йотуллу я отплатил за все, – отозвался Сигурд. – Да и Бьярнхард тоже не избегнет расплаты.

Он вынул из потайного кармана шкатулку и повертел ее в руках, разглядывая.

– Шкатулка принадлежит тебе, и вот – я возвращаю ее. Перчатка там, внутри.

– Нет, перчатка твоя, и ты распорядишься ею сообразно своим желаниям. – Хальвдан поглядел вниз, на равнины у подножий гор, и глаза его жестко сверкнули. – Только вдвоем мы сможем отвоевать то, что некогда нам принадлежало. Я мечтал об этом с того дня, как ты появился на свет, и теперь мои мечты обернутся кошмаром для Бьярнхарда. – Он подобрал поводья и знаком подозвал Миклу, Рольфа и Ранхильд. – В Хравнборге, Сигурд, тебя встретят, как героя. Один только Дагрун знал с самого начала, кто такой на самом деле скиплинг. – Лицо Хальвдана, изборожденное следами утрат и ненависти, смягчила вдруг неловкая улыбка.

– Но я совсем не чувствую себя героем, – обеспокоенно проговорил Сигурд. – Ты уверен, что они простили меня? – Он указал взглядом на Хравнборг, припавший, как всегда, к своему скалистому насесту на склоне горы.

– Уверен, – ответил Хальвдан, протягивая ему руку. – Даю тебе в этом честное слово.

Сигурд горячо ответил на его рукопожатие. Глядя наконец в лицо своего отца, он не сомневался, что их отношения в будущем сложатся радостно и счастливо, хотя и не могут обойтись без столкновений такие характеры, удивительно схожие во всем, включая и недостатки.

Поветрие бушевало по всему Скарпсею, и под его натиском уже зараженные остатки доккальвов отступали в подземные твердыни, унося заразу с собой.

Были заброшены все процветающие селения и богатые копи – там остались лишь самые упорные доккальвы, но и они, неизбежно разделяя общее злосчастье, один за другим заболевали и умирали. Иные доккальвы все еще пытались бежать от неумолимого дыхания смерти, но незараженных поселений с каждым месяцем оставалось все меньше и меньше. Когда миновал год, льесальв мог проехать весь Скарпсей из конца в конец, не опасаясь более больных и малочисленных доккальвов, а когда прошло еще полгода, разошлись слухи, что на поверхности Скарпсея не осталось ни одного доккальва. Те, кто когда-то покидал свои древние подземелья ради щедрых посулов Бьярнхарда, теперь не желали подниматься на поверхность, чтобы случайно не подцепить заразу.

Не без грусти обитатели Хравнборга собирались вернуться на плодородные равнины и возродить былой образ жизни. Первым делом они намеревались отстроить прежний Хравнборг, который некогда сожгли дотла головорезы Бьярнхарда. Отважные воины Хальвдана должны были ныне превратиться в его подданных и поклясться снова встать под его руку на защиту их домов, полей и стад, буде им возникнет угроза.

В самый разгар сборов, когда грузили возки, телеги, навьючивали коней – и каждый день прощались с друзьями, уславливаясь скоро встретиться снова в возрожденном Хравнборге, – к порогу Сигурдова дома явилось мрачное напоминание о былом. Ранхильд, которая вот уже почти год была его женой, как-то ранним утром открыла заднюю дверь и едва не наступила на жалкий сверток тряпья – в поисках убежища несчастный заполз на крыльцо. Ранхильд едва глянула на него – и заторопилась назад, в дом, разыскивать Хальвдана и Сигурда. Они прервали беседу с Рольфом и Миклой и с удивлением выслушали ее сообщение:

– Там у кухонной двери умирающий. Похоже, это дряхлый доккальв, страдающий от поветрия.

Ранхильд говорила спокойно, но от упоминания поветрия всем стало не по себе, хотя они и знали, что зараза убивает лишь доккальвов.