Он хотел убежать от Бога
И упал, в стороне, один.
А другие простерлись ниц
И главы закрывали руками...
Черный коршун взмыл над песками
Но, слепые, простерты ниц.
Ветер даже и пыль с костей
Закружил и унес и рассеял,
Ветер даже и пыль развеял,
Даже мертвую пыль с костей.
Тленье смерти на вечные дни
И ни топота больше, ни крика!
Ничего, кроме Божьего Лика
...А в аду зажжены огни.
1915
12.
ЛЬВИНАЯ СТАРОСТЬ
Н. Гумилеву
Неоскудевшею рукой
И тварь пустынная богата,
Есть даже львам глухой покой
В пещерах дальнего заката.
Живите с миром! Бог велик,
Ему открыты дни и миги
Архангел каждый львиный рык
Пером записывает в книге.
Трудам пустынным меры есть,
И если лев исполнил меры
Приходит Ангел льва увесть
В благословенные пещеры.
И где вспояет водомет
Неопалимые долины,
Там Ангел тщательный блюдет
Святые львиные седины.
1915
13.
* * *
Влачится - у! - через волчец,
Скрывая рваную порфиру:
Ее привел сюда Отец
И водит за руку по миру.
Она и жизнью не живет,
Она и мерою не мерит,
На всех углах поклоны бьет,
На церкви крестится, и верит,
Уж так ничтожна и тиха,
Как будто мертвого омыла,
Как будто имя жениха
Неумолимо позабыла.
1916
14.
* * *
Томительно люблю цветы,
Старинной, длительной любовью,
Люблю их крепкие листы,
Живущие зеленой кровью.
Благоговея, чуть дыша,
Я разворачиваю свиток
Пафосских лилий, чья душа
Благоухающий напиток.
Палладий сладостных чудес,
Сафо, поющая Фаона,
Какой подарок! Даже Крез
Таким не даривал Солона.
О, ваза хрупкая моя!
Прими, прошу, гостей блаженных,
Как бы иного бытия
Былым лучом запечатленных!
1914
15.
ЛИЛИИ
Сияя светом диадем,
Два лучших сердца в дланях Бога
Хранят томящийся Эдем,
Свершают стражу у порога.
Они глядят на мир живых,
Неопалимы в белом зное,
Как очи звезд сторожевых
Взирают с неба на земное.
Они глядят - и меркнет час,
И вся душа - в руках печали,
И веру словно в первый раз
Престольной скорбью увенчали.
1916
III
16.
* * *
"Si jeunesse savait,
Si vieillesee pou vait!"
Седенький книжный торговец
Хмурые книги раскрыл,
Мудростью пыльных пословиц
Серое сердце кормил.
Так утешительных мало
Только одна и мила:
"Если бы молодость знала,
Если бы старость могла!"
1915
17.
* * *
...Как бы обмануто собой
Утра зловещее начало:
Так этот страшный мне примчало?
Какою дикою судьбой
Мрак этот страшный мне примчало?
И на звенящие весы
Восходит полдень мерным кругом
А ты подумаешь с испугом:
Вторую полночь бьют часы...
1915
18.
* * *
Распался в прах перед огнем
И тем упорней остываю,
Тем с каждым годом, с каждым днем
Всё миротворней забываю.
И только, сердце, помнишь ты
В том вешнем небе, в синей буре
Неомраченные цветы,
Стократ бездоннее лазури.
1916
19.
* * *
Ты замечал, как в вечер строгий,
Прощальной ласкою Харит,
Горючий камень при дороге
Огнями красными горит?
Так мне былое возвращает
Неповторимые черты,
Так память искренней мечты
Меня всё чаще посещает.
1916
IV
20.
* * *
"...Мы живем торжественно и трудно"
Живу томительно и трудно,
И устаю, и пью вино.
Но, волей грозной, волей чудной
Люблю - сурово и давно.
И мнится мне, - что, однодумный,
В подстерегающую тень
Я унесу - июльский день
И память женщины безумной.
1916
ДОПОЛНЕНИЯ
21.
* * *
Кровавость губ, накрашенных кармином,
Какой pedant к напудренности щек!
В кадансе слов - ритмический смычок,
Соблазны ног - под пышным кринолином.
Глаза горят в менисках темных арок,
И строгих плеч так серебрист отлив,
Но - вырез груди слишком прихотлив,
И пьяный зной улыбки слишком ярок.
Изыскан тонкий запах Rose d'Orsay;
В изгибе бедр живет античный мрамор...
Зеркал эпиграфический музей
И над альковом надпись: "Vincit Amor".
22.
ВЕЧЕРНЕЕ
...И когда вечерние тени
Совсем золотыми станут
Неужели мои сирени
В бокале завянут?
За любовью всегда печали,
Уходящий отмечен следом...
Для тебя ли они дышали
Взволнованным бредом?
Весна 1913. Петербург
23.
* * *
"И дал мне три гвоздики,
Не поднимая глаз..."
Ужель "не поднимая глаз"?
Уж он и глаз поднять не смеет!
На этой строчке каждый раз
Душа покойно вечереет.
Какая солнечная грусть,
Какая буря в мире малом!
И, улыбаясь, наизусть
Твержу об этом даре алом;
Я чудо милое сберег
Среди иных воспоминаний,
Как ты засушивал цветок
В угрюмых томах без названий.
24.
* * *
Я думал: всё осталось сзади
Круги бессмысленных планет,
Страницы порванных тетрадей,
Я верил: будущего нет.
Так я темно и слепо верил,
Так обручил себя судьбе,
Сказал обет и запер двери,
А ключ, Господь, вручил Тебе.
Ты видел все мои года
За Книгою о Беспредельном,
Все ночи страшного труда,
Все слезы о труде бесцельном.
Господь, Ты знаешь, сколько раз
В моих дверях томился кто-то,
Я верил: не придет Суббота,
И не отвел от книги глаз.
Так верил. Но она пришла,
И было это так: весь вечер
Над Иовом я теплил свечи
И пел священные слова.
И вдруг забыл последний стих,
И вот упал в крови и в поте,
Вот в криках бился, вот жених,
Жених во сретенье Субботе!..
Безумие поет, звеня
Неистовыми голосами.
Теперь конец. Убей меня
Неумолимыми глазами.
1 января 1914.
Петербург
25.
ТРИОЛЕТЫ
I
Михаиле Леонидыч, где ты?
Ко мне твой Гуми пристает.
Он не пустил меня в поэты
(Михаиле Леонидыч, где ты?),
Он посадил меня в эстеты,
Еще и снобом назовет!
Михаиле Леонидыч, где ты?
Ко мне твой Гуми пристает!
II
Нет, Николай Степаныч, дудки!
Своей фортеции не сдам.
Так ты решил, что это - шутки?
Нет, Николай Степаныч, дудки!
Теоретической погудке
Найдется вторить Мандельштам.
Нет, Николай Степаныч, дудки!
Своей фортеции не сдам.
