_______________
* "Ч о х о р д е р в и ш" - сборник персидских народных
рассказов "Четыре дервиша".
Латифе "О подозрительной путешественнице". В один из дней обращается доктор к верному Алаярбеку Даниарбеку и повелевает ему: "Алаярбек Даниарбек, вы любитель паломничества. Вы уже поклонились Золотому Куполу имама Резы в Мешхеде. Вы заслуженный, так сказать, паломник. А знаете ли вы, где похоронен пророк Али?" - "Увы, мы не знаем, - ответили мы". - "В Мазар-и-Шерифе, - говорит доктор. - В местности Ходжи Хайрами султан Санджар нашел могилу пророка Али и построил там купол. Монголы разорили ту могилу, а Хусейн Байкара гератский нашел в ней или на ней красный кирпич с надписью, что там похоронен Али, и приказал воздвигнуть мавзолей не хуже гератского дворца "Мусалла"..." Слушал Алаярбек Даниарбек, открыв рот внимания и поражаясь, откуда все это знает доктор. Но доктор добавил: "Вот вам деньги на паломничество, вот вам конь, вот вам письма. Желаю счастливого пути!" Мы собирались в путь, недоумевая, зачем понадобилось Петру Ивановичу это паломничество. А когда мы собрались, мой суматошный доктор заметил невзначай: "От Мазар-и-Шерифа до Келиф, что на Аму-Дарье, рукой подать, заезжайте в Келиф, спросите верблюжий караван-сарай Арифа и спросите там про жену некоего азербайджанца-фельдшера, и вам скажут, где и что. Когда же вы найдете ту женщину, то, не спрашивая ни о чем, привезете ее в Герат". - "Повинуюсь!" - сказал я и подумал: "Вот где сердцевина паломничества к могиле Халифа Али в местности Ходжи Хайрами". Говорят: хоть ты к Каабе ходил, а глаза у тебя прежние. Из Мазар-и-Шерифа Алаярбек Даниарбек, проклиная песчаные холмы, безводье и жару, прибыл в Келиф, и в караван-сарае Арифа он увидел нашего дорогого и любимого друга Зуфара-штурмана, и он помог встретить закутанную в покрывало какую-то очаровательницу. Склонив перед ней голову, Алаярбек Даниарбек сказал: "Клянусь, это я! Мне приказано привезти вас в город Герат. Вот конь! Вот стремя! Садитесь - и поехали!" Женщина не приподняла и краешка чадры, сказала "хм!", как будто от Келифа не десять верблюжьих переходов, а десять шагов и как будто перед ней не лежали горы знойного песка и степи, сухие и раскаленные, как дно очага, где только что горел огонь. Женщина села верхом и поехала. И всю дорогу она молчала и не показала даже краешка своей щеки, хотя меня мучило и жгло любопытство, почему и на каком основании мудрый наш доктор, имеющий жену-красавицу в городе Москве, захотел, чтобы к нему привезли женщину, жену какого-то азербайджанца-фельдшера. Сто и один вопрос задал по пути я той закутанной в покрывало очаровательнице и ее служанке, дочери того самого владетеля келифского сарая Арифа, которая сопровождала ту очаровательницу из Келифа в Герат. А когда я привез очаровательницу в Герат, доктор немедля встретил ее и снял с нее чадру, и я, Алаярбек Даниарбек, удовлетворил свое любопытство, ибо очаровательница оказалась очаровательницей даже после адского солнца, горячих вихрей, лишений и песчаных бурь, несших не столько песок, сколько щебенку и камешки, но не женой какого-то фельдшера-азербайджанца, а Настей-ханум, супругой того самого пуштуна, с которым Алаярбек Даниарбек играл в нарды в поместье жирного Али Алескера в Баге Багу. Настя-ханум поселилась в доме, снятом доктором, и все обитатели махалли превратились в вопросительный знак. И Алаярбек Даниарбек тоже, но тут некое обстоятельство вновь разожгло любопытство Алаярбека Даниарбека до предела. В один из вечеров доктор приказал позвать извозчика, посадил закутавшуюся в покрывало и чадру Настю-ханум в фаэтон и уехал с ней, не позволив никому за ним следовать. Доктор возвратился в свой дом без Насти-ханум, оставив нас в кипящем котле неизвестности.
Таков первый рассказ из книги "Новый Чохор дервиш". И как он вам понравился? Но позвольте приступить ко второму латифе - "О коварной дочери Евы". Утром Алаярбек Даниарбек сидел на мягкой тахте в базарной чайхане и проклиная чересчур громко хохочущих афганцев, мешающих ему пить спокойно чай и беседовать мирно с индусом в красном тюрбане - почтенным бомбейским торговцем. Из граммофонной трубы лился, подобно серебру, голос какой-то не нашей певицы. И вдруг сквозь толпу бродячих дервишей и рыжих гератских собак едет тот самый извозчик, который отвозил доктора и ханум. "Эй, приказал я, - вези меня!" Возница спросил: "А куда, ваше превосходительство?" - "А туда, куда ты вчера отвез русского доктора с некоей закутанной до самых глаз особой". И приехал я в сад блаженства, именуемый гератцами Чаарбаг Фаурке. Извозчик уехал, сорвав цену жадности, а я стоял у калитки того райского сада и дрожал. О, до чего доводит жар любопытства! В какие опасности ввергает нас интерес к жизни окружающих. Клянусь, из-за ограды послышался голос того проклятого еще в утробе матери араба по имени Джаббар ибн-Салман. И его голос говорил: "Помните лунный свет в Баге Багу? Помните консульство в Мешхеде? Помните пароход? Я не верю в судьбу, но..." И женский голос, клянусь, этот голос принадлежал Насте-ханум, произнес: "Ваши побуждения благородны, но то, что вы говорите, немыслимо". Проклятый воскликнул, и кто бы мог поверить, сколько в его словах содержалось страсти и огня: "Я увезу вас! Пустыни и зной не для вас. Вы созданы для голубых небес и зеленых лугов". В это время подул ветер, и ветви кустарника шевельнулись, и, клянусь, я увидел то, что увидел. О непостоянство женщин! О коварные дочери Евы! Наша очаровательница стояла, стыдливо опустив голову, а проклятый араб целовал, по отвратительному обычаю европейцев, руки этой презренной. Что надлежало сделать доброму мусульманину и отличному семьянину, имеющему взрослую дочку-умницу? А надлежало пойти к пребывавшему в беспечности мужу той развратницы векилю Гуляму и сказать ему: "Эй, беспечный, возьми нож и зарежь презренных". Но... на этом заканчивается второе латифе "Нового Чохор дервиш", и мы приступаем к истории, которую следовало бы назвать латифе "О ревности". Итак, не успел Алаярбек Даниарбек плюнуть, дабы выразить свое отношение к мерзкому зрелищу женского непостоянства, как послышались голоса и в цветнике появились, как вы думаете, кто? Но я должен сказать, что, конечно, тот, проклятый, при первом звуке голосов отпустил руку Насти-ханум и отступил от нее на шаг. В цветник вошли мой мудрый доктор и с ним... сам векиль Гулям. Тут следовало ожидать ужасного. Я подумал: сейчас произойдет убийство. Клянусь, только теперь я узнал! Я вспомнил то время, когда меня звали Салих-баем, я вспомнил Сулеймановы горы, железные птицы, винтовки инглизов, я вспомнил громоподобный залп, и лицо старого вождя пуштунов, и лицо векиля Гуляйа. Клянусь, я видел сейчас лицо Гуляма и понял, что он тоже узнал. Да, теперь он узнал, кто такой человек, именующий себя Джаббаром ибн-Салманом, и я решил: да, жизнь проклятого не длиннее волоса на щеке бритого. Сейчас Гулям отомстит за смерть отца своего, старого вождя пуштунов Дейляни. Но... но проклятый араб поклонился и сказал: "Господин Гулям, ваша жена сделала выбор. Я честно предупредил ее. Вы отказались от моей помощи и покровительства. Вас ждет печальная участь. Но чем виновата она? Зачем подвергать ее мукам и гибели?" Настя-ханум что-то воскликнула и бросилась в объятия мужа. Позор! Порядочная мусульманка не сделала бы при народе ничего подобного. Надлежит честной жене скрывать от посторонних глаз свои чувства. Гулям воскликнул: "Господин, не ваше дело! Жена пуштуна - жена и в наслаждении и муках! Уходи!" И тот проклятый Джаббар почернел, закрыл лицо полой своей одежды и, не сказав ни слова, ушел. И тогда Гулям сказал громко, обращаясь к небу: "Он предлагал мне измену. Он предлагал мне подлость. Он предлагал мне деньги и власть, но, клянусь, из рук проклятого пуштун не возьмет даже жизни своей любимой. Не правда ли, Настя?" Она сказала: "Да!" И они так и стояли рядом и смотрели друг другу в глаза, точь-в-точь Фархад и Ширин. И клянусь, слезы умиления текли из глаз некоего Алаярбека Даниарбека, притаившегося в кустах и наблюдавшего то, что происходит в цветнике. Проклятый ушел, и топот коня возгласил, что он канул в небытие. Мудрый доктор Петр Иванович посмотрел на воркующих голубков, погладил свои усы и сказал... Но то, что сказал мой мудрый и любимый доктор, относится к латифе "О человеческой глупости". А доктор сказал: "В одном он прав. Надо решать". Настя-ханум посмотрела нежно на Гуляма и сказала: "Решай, милый! Я боюсь... Они вот-вот приедут... за тобой". И клянусь, она тихо застонала. "Да, они приедут сейчас, - сказал доктор и погладил усы. Решайте!" Векиль Гулям бережно отстранил от себя Настю-ханум и вынул из кармана конверт и проговорил: "Доктор! Настя дала это письмо мне и сказала: теперь ты гражданин Советского Союза и никто не посмеет помешать нашему с тобой счастью. Но я пуштун. Я останусь со своим народом там, где могилы моих предков!" Настя-ханум повернула к доктору лицо все в слезах и сказала: "Я люблю его таким!"
