— Успокой ты протеже, «на-ухо-доноссора» своего! Проходу не дает. Лишил поездки в Штаты по приглашению Госдепартамента — меняться опытом, обещанной мне американским посольством задолго до его прихода. Какие никакие командировочные. Дома — лазарет, ты же знаешь, каждый рубль на счету. В туалет на работе выйти боюсь — стережет, сатрап, каждый мой шаг. Выслеживает, вынюхивает. Провокаторов подсылает. В Чечню недавно отправил со словами: «Искупишь кровью…» А у меня тоска. Не все шаги уверенные. Помилосердствуйте, братцы!

Андрей с неодобрением ушел от разговора.

— Разбирайтесь, ребята, сами…

Я вскинул на него глаза.

Последнее дело — просить пощады.

Чем разборки кончились, читатель, ты знаешь из предыдущей главы о Миусском кладбище.

— Наивняк! — спустя время увещевал знакомый офицер из недавно разогнанной Службы безопасности. — Благодари Бородатого Полковника, он и подставил… Не веришь? Сам слышал, как он объяснял Ипатьеву способ избавиться от тебя. Элементарно, Ватсон! Подлови на опоздании, нашептывал твой разлюбезный друг Андрей, ещё верный повод — пьянка. Сам, если нужно, организуй. Не мне тебя учить. Делай что угодно. Мы прикроем.

— На что ты надеялся? — говорил сам себе, гуляя по Кремлю. — На благородство чекистов? Совсем, дружок, память потерял? Забыл, как университетский товарищ, исчезнувший вскоре после выпускных экзаменов в недрах Лубянки, однажды воскрес и попытался тебя завербовать? Причем пришел на вербовку — в скверик у «Комсомольской правды» — не один, а с начальником, старшим офицером, которому загодя дал слово (не видев меня более двух лет), что «объект» — ближайший друг, по бабам ходили, «хвосты» сдавали, он все поймет и рыпаться не станет. Но я рыпнулся. Объяснил, что не обучен одновременно служить двум господам. Сходите, мол, к главному редактору, спросите соизволения. Даст добро — официально, у нотариуса, оформим отношения.

— Подумай, — незнакомым уклончивым тоном ответил однокашник, — мы ребята полезные, лучше дружить…

— В чем польза?

— Деньги, квартира не интересуют?

И этот человек утирал слезы, когда на спецсеминаре по французскому в университете слушали Пиаф и Азнавура…

Впрочем, пустое дело обвинять — его ли, Бородатого Полковника — в том, что честно стремились принести пользу родному ведомству. Сам купился на хорошие манеры, добрую улыбку, забыв, что профессия у Андрея такая нравиться всем, как червонец. Туманить мозги. Входит в стоимость билета, как говорится. Никогда не отступаться от своих — от Ипатьевых, коим, слава Богу, я не стал…

Это все равно что обвинять сказочного тролля. Будучи существом в целом безобидным, он, по древним норвежским поверьям, делает гадости только тем, кто его боится. А я в глубине души Андрея всегда опасался — лукав. После устранения Коржакова чудесным образом оказался на телевидении, которое в то время курировал душитель кремлевской спецслужбы Чубайс, бывший её главный враг. Убрали Чубайса — и Андрей уже осваивает кабинет в мэрии Москвы, усердно служит Лужкову — главному, нестерпимому — оппоненту нынешнего Кремля… Стойкий Бородатый Полковник.

…Пожилой тролль — главное украшение моей квартиры. Стоит на полке в большой комнате (как францисканский монах у Костикова) вечным напоминанием о Службе безопасности президента. Красноносая бородатая кукла, щербатый рот — видно, бедолага, как и мой недавний друг, не заработал на новые зубы. Хитрая улыбка. Вылитый полковник после очередного жертвоприношения своему лесному божеству — лубянской системе…

Бесконечная переправа, где сменили столько коней, что хватит на армию Буденного. Потопленные табуны. А берега все не видно. Где взять новых скакунов?

Эти заметки — о крутых кремлевских перекатах, о том, чего стоят улыбки сиятельных всадников…

Пока наша группа в Бресте готовила очередной предвыборный визит, двое приятелей в Москве выносили из Белого дома коробку с «зелеными»…

Утром зашел в гостиничный номер штаба Службы безопасности — получить очередные указания (пресс-служба по сути находилась у неё в оперативном подчинении) и замер на пороге: у дежурного офицера, сложением напоминающего штангиста, тряслись губы, он был бледен и напуган.

— Сядь, — сказал он мне. — А то упадешь. Александра Васильевича отстранили. Еще Барсукова и Сосковца. Только что звонили из приемной Коржакова. Что делать-то дальше?.. — Глаза его были полны слез.

Вовсе я не собирался падать, но удивился здорово. Даже поцокал языком, соболезнуя майору. Впрочем, удивляться нечему. Таков Борис Николаевич. Выходит, настало время тех, кто сам когда-то учинял расправы. Сколько невинно изгнанных кремлевских душ позлорадствуют…

Весть распространялась быстро. Лица офицеров каменели на глазах. Визит мог оказаться под угрозой. Но присяга и чувство долга взяли верх. К прилету Ельцина все охранные мероприятия были выполнены как надлежит, снайперы Центра спецназначений замерли на крышах, трассы — осмотрены и надраены для прохождения кортежа. В Брестской крепости — цветущие клумбы, прохлада, уже дорисованы последние завитушки на скамейках и белые бордюры асфальтовых дорожек.

Вместо уволенного Коржакова Ельцин взял с собой послушного молчаливого Юрия Крапивина, такого же рослого, как предшественник, начальника Главного управления охраны, генерала. Он растерянно улыбался, глядя на погрустневших офицеров, и как бы извинялся за нежданную, не слишком желанную для него роль. Разводил руками, давая понять, что нужно смириться, в Кремле-де — новый режим и от Рыжего пощады не жди… Они и не ждали. Большинство сотрудников СБП, подобранных Коржаковым, уже составляли план дальнейших действий, подсчитывали убытки, связанные с переходом на новую работу, мысленно и навсегда прощались с поликлиникой и ЦКБ. Но главное, с прошлой жизнью прощались, олицетворял которую этот пожилой, отяжелевший, с пергаментным лицом человек. Как бережно они подсаживали его на танк! Как терпели все выкрутасы, пьяное купание в ледяных реках, мат и бахвальство, оправдывая крутой нрав президента взаимной преданностью. Нет, не взаимной была любовь. Особенно больно, что Ельцин «изменил» с Чубайсом. Бог ему судья. Они же не простят…

Вечером на банкете снова была пьянка. Иными глазами наблюдала теперь личная охрана это привычное (за столько-то лет!) зрелище. Неприятно. А раньше как-то не замечали. Лукашенко поднимал здравицы, то и дело обращаясь к президенту:

— Батя, выпьем еще! Давай! За союз России и Беларуси. Не откажи, батя…

А у «бати» через три часа самолет в Калининград, и нет рядом верного Коржакова, чтобы рюмки отбирать. Крапивин же попервости стеснялся…

Из Бреста наша группа должна была перелететь на новую точку, визиты шли один за другим. Но в Калининграде Ельцину стало плохо, похоже, новый инфаркт. И до конца выборов поездок больше не было. Значит, домой. В самолете распустили галстуки, и коржаковские ребята начали подсчитывать обиды. Обещали не бросать «Васильича», быть цепными псами хозяина, умереть за него — пусть только позовет! Еще жалели уволенного неизвестно почему личного адъютанта Ельцина — Мишу Корейца.

Еще недавно его непроницаемое восточное лицо мелькало на всех телевизионных каналах. Богатыря Мишу называли в Службе безопасности одним из самых способных сотрудников. Мне лично он не раз говорил, что считает себя специалистом с большой буквы, Телохранителем — как герой киноартиста Костнера. Из тех, что не спит, не ест — болеет за хозяина, вместе с ним грустит и смеется, читает мысли на расстоянии. Видно, Миша в своих переживаниях однажды перестарался. Может, как Коржаков, пытался вырвать из рук президента бутылку, может, ещё что. Убрали его тихо, ничего не объясняя. Жаль. Он любил журналистов. Всегда позволял поближе притиснуться с диктофоном «к телу», даже самому наглому ни разу не врезал по уху…