После удара о сеть, граната съехала по сукну вниз к противоливневой насыпи и закатилась под застланный досками пол.

Если бы Ф-1, с радиусом поражения в двести метров, влетела в палатку, то у шестидесяти вояк, неспешно толкущихся на площади пять на двадцать метров, не осталось бы никаких шансов на спасение. Тем более что ни один из них не обратил никакого внимания на непонятный щелчок, неожиданно прозвучавший в палатке.

Взрывную волну и осколки рванувшей в яме гранаты приняли на себя земляная насыпь и доски пола. И только два человека, находившиеся над эпицентром взрыва, получили ранения. Дембеля, все еще нежившегося после сна на койке, спасла любовь к комфорту: вместо одного поролонового солдатского матраца он предпочитал два ватных офицерских. Поэтому более ста восьмидесяти осколков, которыми его нашпиговало, словно рябчика бекасином от затылка до пят влезли в утомленного войной деда не глубже, чем на пять-семь миллиметров. А вот сержанту, устроившему Саше в первый день радушный прием, повезло меньше. Одна «железяка» навылет пробила мякоть предплечья, второй осколок застрял в расколотом ребре, а третий – рассек бровь и оцарапал кости черепа.

Был еще один раненый – дневальный разведроты. Шальной осколочек воткнулся в голень, но он из-за такого пустяка даже не пошел на перевязку. А возможно, на санчасть просто не хватило времени – его, вместе с остальными предполагаемыми свидетелями, через двадцать минут увели в особый отдел.

Глава 18

Если для командира полка утренний инцидент был неприятным происшествием, бросающим тень на состояние дисциплины в части, то для начальника особого отдела это был шанс, упустить который было не только глупо, но и попросту смешно. И он упускать его не собирался, сработал быстро и оперативно. День-два на определение всех прямых и косвенных виновников ЧП, еще пару суток на отчеты и докладные записки – и можно не только смело ожидать поощрения за успешно проведенное дознание, но и заметно усилить свое влияние на штаб и политотдел восемьсот шестидесятого отдельного мотострелкового: теракт все же – дело нешуточное.

К вечеру, еще не окончив опрос всех, так или иначе причастных к делу лиц, умудренный долгой службой и богатым опытом проницательный майор уже знал, КТО кинул гранату. Кроме него это не было тайной еще для двух человек – самого щенка «гранатометчика» и этого засранца, залетчика-дневального четвертой роты – единственного из всех, кто среагировал на хлопок еще до того, как раздался взрыв.

Первый настоящий допрос особист провел в ту же ночь. Копать он начал с Шурика. Но безрезультатно промаявшись пару часов, перешел в соседнюю камеру. «Гранатометчик» заведомо казался ему слабаком, который расколется сразу, если только на него надавить как следует. Но и здесь «дядю» ждала неудача. «Гранатометчик " колоться не хотел, молчал, как пограничный столб. Уже на рассвете „дядя“ ни с чем вернулся к себе в „модуль“. Прямо в одежде он завалился на кровать и, закурив свою, по всей видимости, пятидесятую сигарету за сутки, ни к кому не обращаясь, сказал:

– Черт с вами, подонки… Куда вы на хрен денетесь!

Они никуда и не делись, все так же сидели по отдельным камерам. Но, словно сговорившись, играли с майором в молчанку. Все намеченные им сроки прошли, и через неделю особист, скрепя сердце, пошел к подполковнику Смирнову. Деваться ему было некуда, и он предложил громкое это дело «тихо подзашить», мол, мы тут все свои мужики, понимаем… и нечего сор из избы… Столь дружеское предложение благосклонно приняли, и дело полюбовно замяли.

Правда, замяли не для всех. Командиру роты связи досталось с лихвой. Вмазав отметку о неполном служебном соответствии, его понизили в должности, а заодно наказали и по партийной линии – вынесли строгий выговор с занесением в учетную карточку и торжественно пообещали при первом же удобном случае не только исключить из партии, но и вообще выкинуть из армии к такой-то матери. Возможно, капитан отделался бы и менее тяжкими побоями, но, свято веря в справедливость и законность, додумался подать рапорт вышестоящему руководству, где слезно пожаловался по поводу влепленной ему оплеухи. Как только «телега» долетела до Кабула, из штаба армии позвонили полкачу и по-отцовски пожурили: что ты, мол, так и так, надо же за угол заходить, а потом уж подчиненных воспитывать…, чтобы через голову идиотские рапорты не подавали!

На следующее утро после звонка бывшего ротного быстренько освободили от временно занимаемой должности командира взвода и в тот же день перевели в Бахарак – заведовать радиостанцией точки. Там капитан заменил прекрасно справлявшегося с этой работой прапорщика! А чтоб одному ему не было скучно, вместе с ним отправили в ссылку и бывшего старшину – как тогда говорили: попал кусок под раздачу!

Столь крутые меры незамедлительно отразились и на всей многострадальной роте связи. Им прислали нового командира – типичного привокзального урку, а еще раньше подыскали такого зверюгу-прапора, что даже дембеля доблестно и самоотверженно скребли и чуть ли не языками вылизывали полы в своей прославленной палатке. Ходили в наряды по кухне, по роте и на дежурство по полковому туалету…

Шурик просидел на гауптвахте около двух недель, а непокаявшийся рядовой Зинченко – полтора месяца. Нравы караула были еще те – приходилось привыкать. Особисты тоже скучать не давали, наведывались часто, иногда прихватывая с собой, видно, для острастки, любимого командира.

Но случались у Саши и дни отдыха, когда дежурила четвертая мотострелковая. В один из таких вечеров к нему в камеру попытался вломиться бывший старшина – попрощаться перед Бахараком. Но он был настолько пьян, что с трудом держался на ногах и прощания не получилось. Впрочем, тут виновным оказался Пономарев. Пользуясь своей властью начальника караула, он быстренько арестовал «дяденьку» до утра и передал «на поруки» Шурику, Валере и Братусю. Те не заставили себя долго упрашивать: от всей души «успокоили» не в меру разбушевавшегося «куска». Правда, не сообразили вызвать Гору, который в тот вечер дежурил в самом блатном наряде – посыльным по штабу полка. Вот уж не повезло пацану, так не повезло!

После освобождения с Сашей в роте связи уже никто в открытую не связывался. Но тайно его все ненавидели. Через месяц он не выдержал и напрямую обратился к командиру полка с просьбой о переводе. Ответ был как всегда предельно краток: «Паш-шел во-он!!!»

С тех пор к Зинченко на веки вечные прилипло гулкое прозвище Гранатометчик.

Глава 19

После бурных сентябрьских событий минуло полгода. Все это время полк жил своей обыденной, привычной жизнью – наряды, караулы, операции, колонны, рейды и вновь – наряды, караулы…

Новая стратегия Смирнова дала свои вполне закономерные плоды. Резкое снижение количества ударов по караванным тропам и базовым кишлакам моджахедов привело к тому, что к середине зимы духи имели оружия и боеприпасов столько, сколько не имели за все годы до этого.