На океанском берегу он сразу же столкнул ее в воду.
Погрузив заранее запасенные кокосовые орехи, черепашьи яйца и ворох пальмовых листьев, он вернулся, чтобы забрать штормовую куртку, спасательный жилет и сапоги. У подножья пальм что-то темнело. Он наклонился. На песке, лицом вверх, лежал парень в банлоновом свитере. Правой рукой он зажимал плечо. Сквозь пальцы сочилась кровь. Значит, это в него и стреляли? Охотились с вертолетов, словно на волка?
Поликарпов ни мгновения не колебался. То, что он окажется в одной лодке с прокаженным, хотя и промелькнуло в его мозгу, но немедленно отступило на второй план перед бесспорнейшей истиной: один из обитателей этого странного и в чем-то очень неприятного острова сделал попытку защитить себя даже ценой собственной жизни - ему надо помочь.
Осторожно подняв раненого - тот не застонал, только еще сильнее сжал губы и зажмурил глаза, - Поликарпов отнес его в лодку, уложил на куртку и пальмовые листья, забрался в лодку, без плеска отгреб с полмили от острова и отдался на волю стихии.
7. У ЧЕРТЫ
Небо было синим, и синим был океан, и где начиналось одно и кончалось другое, нельзя было различить. Казалось, лодка неподвижно висит в центре ультрамариновой сферы, и единственное, на чем мог остановиться глаз, это - золотое жаркое солнце.
В первый же час, еще при фосфорическом свете ночной воды, когда каждая капля ее вспыхивала сверкающим драгоценным камнем, Поликарпов разорвал на бинты свою нижнюю рубашку. Кровь из раны на плече его спутника сочилась едва-едва. Хорошо это было или плохо? К сожалению, жизнь мало сталкивала Поликарпова с врачеванием. Кроме самой примитивной перевязки, он ничего не умел.
Думал ли он о том, что каждое прикосновение к этому человеку увеличивает шанс заразиться проказой? Нет. Не думал. Он всегда поступал одинаково: если решение принято - следовать ему без колебаний.
Первое время он пытался заговорить со своим спутником:
- Ду ю андестенд ми? (Вы понимаете меня?) Ду ю спик инглиш? (Вы говорите по-английски?)
Ответа не было. Раненый лежал, плотно сжав губы, закрыв глаза. И только щеки его делались все более впалыми, серело лицо.
Глухонемой? Но тогда - почему он хотя бы не стонет?
Не только есть, он не просил даже пить! И это под палящим тропическим солнцем! Несколько раз Поликарпов пытался влить ему в рот молоко из кокоса, но так и не знал, сделал ли его странный спутник хотя бы глоток, - причем он всегда настолько напрягался, сопротивляясь, что Поликарпов отступал: не стало бы хуже! И всегда при этом он ловил на себе надменно-презрительный взгляд.
Что это значило? Не желает принимать помощи? Лучше умрет, чем примет? Ну и как ему в ответ поступать?
Впрочем, до того ли было Поликарпову! "Если нас подберет иностранное судно, - думал он, - это не выход. Засунут в ближайший лепрозорий - может, даже на тот же Зеленый остров, - лишь бы скорее избавиться; какому капитану охота потом полтора месяца держать в карантине команду? Надежда может быть лишь на своих, но часто ли тут они ходят? Разве только забредет экспедиция) Да сколько их? Эх, "Василий Петров", "Василий Петров"!..
Он думал и думал об этом, а сам механически греб, держа курс на север и понимая, что течение наверняка сносит лодку неизвестно куда и. следовательно, никакого определенного направления у их плавания нет.
А небо было синее-синее, и океан тоже был синий-синий, и жаркое солнце упрямо висело над лодкой, и все казалось спокойным и вечным, и так было обидно сознавать, что на самом-то деле их путь никуда не ведет, что Поликарпов, как единственный выход, запретил себе думать о завтрашнем дне. Засыпал, сидя на веслах, просыпался, снова начинал грести.
На север, на север...
Прорвав поверхность воды сотнями косых струй, словно искрящиеся на солнце стрекозы, над лодкой проносятся летучие рыбы, врезаются в океанскую гладь.
Черный дельфиний плавник косым крылом вдруг появляется возле самой кормы. Следует за лодкой, не отставая и не приближаясь, добрых полчаса. Исчезает,
Вздымаются у горизонта китовые фонтаны...
Всякий раз Поликарпов огорченно поджимает губы: судя по оживленности рыбьего царства, это, конечно же, один из наименее посещаемых судами районов Тихого океана.
Он всматривался в своего спутника. Узкие кисти рук, тонкие пальцы, шапка черных волос, нежная, смугловатая и в то же время матово-бледная кожа лица. В целом облик человека, требовательного к себе и к другим, выросшего в очень хороших условиях. С чем он расстался, когда узнал, что болен и не имеет права жить среди здоровых людей? Такой человек, конечно, не мог считать, что родина - это то самое место, где он живет в данный момент. Для него подобный разговор - сказки для малых детей. Потому-то он и взбунтовался. Поначалу, наверно, каждый из жителей острова пытается вырваться, потом смиряется, приучает себя испытывать религиозно-медицинскую веру, в которой обычное переливание крови - церковное таинство.
И кто он по национальности? Итальянец? Француз? Ливанец? Индус? Кто-нибудь из жителей Полинезии?..
На горизонте появилось черное облачко, поначалу даже совсем небольшое. Края его золотились. Оно упрямо наползало на солнце, и свет дня постепенно становился все более зеленоватым. Поликарпов грустно усмехнулся. "Что же, - подумал он. Иначе и не могло кончиться. С океаном не шутят".
Он взглянул на своего спутника. Тот лежал, закрыв глаза. "Жив ли? - подумал Поликарпов. - Так даже лучше".
Облачко надвинулось на солнце. Золотая кайма его сделалась серой, но зато теперь снопы зеленых лучей пронизывали уже все пространство от неба и до поверхности океана.
Поликарпов знал, что будет дальше. Потемнеет, как в хмурую ночь; океан покроется россыпью острых стоячих волн; заполыхают молнии; залпами ударит гром; с неба обрушится водопад. Как коротка жизнь!
Он привстал, пробрался в нос лодки, снял с себя оранжевый спасательный жилет, надел его на своего спутника, затянул пряжки. Запасного патрона, чтобы жилет автоматически раздулся в воде, у Поликарпова не было. Он склонился к самой груди спутника, ртом надул сперва левую, потом правую половину. Ненавидящий надменно-презрительный взгляд блеснул сквозь ресницы. Но теперь это были ничего не значащие мелочи.
