- Что у тебя? О чем ты говоришь? Что у тебя там случилось? - прерывающимся голосом спросила Лена.
- Лежу в кольцевом коридоре, - продолжала Карцевадзе. Честное слово! Под вентиляционной трубой!.. Проснулась, подумала, что надо добираться до ванной... И глядь - лежу в коридоре. Под трубой. - Она помолчала. - Впрочем, стоп. Я разобралась. Надо мной балдахин из эластичного феррилита. Ну да! Штучки проклятого Венты! Его чертов формирователь! Всю ночь мне снилось, что я у себя в селе, еще девочкой, сплю в кроватке под балдахином, и пожалуйста! А как у тебя?
- У-у меня никак, - ответила Лена, осторожно поворачивая голову и краем глаза видя, что Вента все еще стоит посреди каюты.
- Негодяй! - говорила Карцевадзе. - Подумать только, какой негодяй! - Она вдруг вскрикнула: - Это что еще? О господи! Лишь этого мне не хватало!
Раздались аккорды сигнала общего оповещения. Послышался смеющийся голос Венты:
- Девушки! Как вам живется? Вы там у себя ничего особого не замечаете?
- Чтоб тебя черти побрали, - ответила Карцевадзе.
- Ничего не понимаю, - продолжал Вента. - Я же хотел только из отсека в отсек свободно ходить. А тут сижу, замечтался, футбольные ворота себе представил: хорошо бы сыграть! Глядь - стоят во всю стену ворота. И с сеткой!.. Вы скорей приходите, я теперь боюсь вообще думать. Надо как-то эту петрушку расхлебывать, - закончил он самым ликующим тоном.
- Понимаю, - отозвалась Лена.
Она глубоко вздохнула, грустно усмехнулась и начала стягивать с себя спецкостюм. Получалось, что всякая мысль, нашедшая в мозгу любого из них яркое образное выражение, неизбежно теперь окажется олицетворенной в этих феррилитовых фигурах и, следовательно, доведенной до всеобщего сведения.
- Идиот ты несчастный! - опять закричала Карцевадзе. Вот я приду сейчас...
Лена смело взглянула на Венту, стоявшего посреди комнаты: она теперь не боялась его. Копия была удивительно точной. На лице застыло вцражение озорства и растерянности, то самое, с каким он говорил: "Я хотел тогда поцеловать тебя, Леночка".
"Никто не видит, я могу любоваться", - подумала она и посмотрела на Венту уже не только смело и без смущения, но с радостным удивлением.
- "Я хотел тогда поцеловать тебя", - шепотом проговорила она, передразнивая его, и вдруг увидела, что рядом с Вентой, прильнув к нему, стоит она сама!
В растерянности Лена с минуту вообще ни о чем не могла думать. "Но как же? Как же? - мысленно повторяла она, и лишь постепенно к ней возвратилась обычная собранность. - Надо подумать о чем-то другом. Представить вместо всего этого книжный шкаф, стол... Скамейку!"
Плотно зажмурив глаза, она заставила себя ярко-ярко увидеть садовую скамейку на литых чугунных ножках и россыпь кленовых листьев на земле вокруг...
Она открыла глаза. Все так и было: скамейка, оранжево-желтый ковер опавших звездчатых листьев...
"Пока не разобрались с этим, самая строгая дисциплина, приказывала она себе. - Думать только о деле. И только логически! Никаких эмоций! Никакого образного мышления!"
Уходя из каюты, она оглянулась: садовая скамейка и не подумала исчезать. Магнитный формирователь знал свое дело. Вот только зависим он был совсем не так, как ожидалось.
В операторской Лена увидела Венту и Карцевадзе. Они стояли друг против друга в позах готовых к поединку боксеров, а между ними высилось что-то похожее на куст цветущей сирени.
Лена пригляделась. Это была вздыбившаяся прямо посреди пола морская волна. Возле нее лежало несколько больших бело-зеленых арбузов и здоровенное бревно. Его старая кора была в трещинах и наростах. Жаба сидела на одном из них.
- Ты смотри, - сказала Карцевадзе, - какие невинные штучки! Концы в воду прятал! - Она повернулась к Венте. - Признайся: что было? Вот это, вместо арбузов?
- Что было, то было, - сердито ответил Вента. - Про это я тебе не обязан докладывать.
- Я принимаю дежурство, - сказала Лена, подойдя к приборной панели и переключая несколько тумблеров.
С этого момента ее суждения пользовались наибольшим весом для логических машин Автономного пульта.
Лена продолжала:
- Прежде всего надо выяснить, как обходиться с этими... Она замялась. - С этими...
- Творениями, - подсказала Карцевадзе. - Вообразить только! Мне явилось такое... Никакими словами не передать! Оно и сейчас там, в каюте. Бр-р! И знаете... - Держась за сердце, Карцевадзе крутила головой. - Еще два-три таких сюрприза... Мне этот милый поклонник и на Земле достаточно крови попортил. Полетим сегодня на Сорок девятую, и с этой станции я не вернусь.
- Конечно, - подхватил Вента. - Гуляй там себе по главному коридору: семьсот пятьдесят метров в один конец, семьсот пятьдесят в другой. Райская жизнь!
- Товарищи! - вмешалась Лена. - О чем вы, товарищи?
- А все проще простого, - бодрым голосом сказал Вента. Я нашел выход. Хотите, чтобы исчезло? Представьте себе лишь, как это место выглядело раньше. Ключ в зрительной памяти. У кого она лучше, тот легче и справится. Даже полезно: будем ее развивать. Дополнительная тренировка!
Карцевадзе с ненавистью посмотрела сперва на него, потом на бревно. Бревно исчезло.
- Чуть не представила я себе очень образно, что двинуло это бревно тебя, милый друг, по башке, - сказала она, вновь глядя на Венту.
- Но-но-но! - Вента погрозил пальцем. - Ты эти штучки брось!
- Да уж, - сказала Карцевадзе, - теперь даже тебе придется быть вежливым...
- Ты виновата во всем, - сказал он, когда Вера Карцевадзе ушла и они остались одни.
- Я? В чем?
- В том, что я о тебе все время думаю. Ты не считай только, что я влюбился в тебя. - Он кивнул на "морскую волну". Это была ты. Футбольные ворота - потом. А первой - ты. И тогда я понял, что думаю все время о тебе.
Он положил руку ей на плечо. Лена отступила, но руку его с плеча не сняла.
- И зачем мне все эти переживания? К дьяволу!
Лена смотрела на него, напряженно сведя к переносице брови.
- Я ни работать, ни думать ни о чем не могу, - продолжал Вента. - Я как помешанный.
Она подняла на него глаза, улыбнулась - через силу и словно бы виновато.
- Ты... Ты... Наверно, бывает так: одни могут сказать, другие - нет.
Он резко снял руку с ее плеча.
- Ну, знаешь, мысли выражать я умею. И достаточно хорошо изучил процессы, происходящие в моем организме.
Он попытался снова положить руку ей на плечо. Лена оттолкнула руку.
- Не надо.
- Что не надо?
- Вообще не надо. И слова, которые ты сейчас говоришь...
- Начинай, - насмешливо перебил Вента. - Живописуй: любовь, соловей, свет луны... Да я просто не желаю на всю эту белиберду тратить силы, время.
Лена в свою очередь прервала его:
- Ну конечно! Как я не поняла сразу! Эта часть сознания в тебе не развилась. Изучение теории поля заняло все время. А постепенно и потребность в таком развитии пропала.
Она осеклась: из стенки выдвинулось плечо (ее плечо!). Вента положил на него руку и сжал его так, что феррилит податливо, как тесто, выдавился между пальцами.
- Пожалуйста, запомни, - сказал Вента. - То, что я о тебе все время думаю, для меня сейчас непреодолимый барьер.
Лена молчала.
Он снял руку с "плеча", оставив отпечаток пятерни, с брезгливым удивлением поднес ладонь к глазам, сказал звенящим от напряжения голосом:
- Барьер - то, что мои желания не исполняются.
- Да ты подумай, что говоришь!.. Со стороны послушать мы решаем логическую задачу... Тебя надо лечить. Сходи в карантинный отсек, сними витограмму, пусть автоврач назначит лекарства, режим, диету...
- Лечить? Ограничивать? За что? За то, что я не стал обманывать? Плести красивенькие слова: "Милая, любимая, давай повздыхаем на луну, и больше ничего-ничего мне на свете не надо..." И еще запомни, да, запомни: никакой любви вообще нет. Есть деловые отношения между мужчиной и женщиной, а все остальное - сентиментальный лепет, чушь, глупость, выдумка. Это мой принцип: полная ясность.
