Пока я говорю, Кирилл Петрович, соглашаясь, кивает.

- Ваши сомнения понятны, - начинает он, едва я заканчиваю. Видимо, он заранее готов к таким возражениям. - И все же решиться на подобный опыт необходимо. Причин сразу несколько. Вот одна из них, пожалуй, наиболее убедительная. Он понижает голос, словно опасаясь, что нас могут подслушать. - В конце концов, ведь нельзя потребовать от страны грандиозных, многомиллиардных затрат, не имея полной уверенности в удачном исходе.

Я недоумеваю:

- Но о чем идет речь? Все же над чем вы работаете, я до конца так и не понимаю.

- О, пожалуйста! Это отнюдь не секрет. В принципе, мы, наша лаборатория, предлагаем очень простую вещь. Как известно. Земля улавливает всей своей поверхностью примерно одну двухмиллиардную излучения Солнца. Много это или мало? Много! Можно ли больше? Нельзя. Почему? Все остальное не попадает на нашу планету и рассеивается во Вселенной. И вот мы предлагаем охватить Солнце воронкообразными волноводами из электромагнитных полей особого рода и, как по трубам, подвести к полюсам Земли энергию еще по крайней мере в тысячу раз большей мощности. Как бы подарить человечеству тысячу Солнц.

- Та-ак, - только и выговариваю я.

- Не менее важно другое. На всей остальной поверхности Земли, если только человечество пожелает, останутся прежними и спектр солнечного света, и общая циркуляция атмосферы, и распределение температур, а посему не грозит нам и таяние ледников Антарктиды, Гренландии и в связи с этим подъем уровня Мирового океана. Наш проект очень реалистичен. Он осуществим даже в эпоху государств с различными социальноэкономическими системами, то есть и в наши дни. Что это даст? Ну хотя бы наконец в распоряжении человечества появится энергия (накопленная, скажем, в виде антивещества), достаточная для межзвездных полетов. Сейчас на Земле такой энергии нет. Пока ведь для достижения даже ближайшей туманности в ракетных двигателях космического корабля нужно было бы сжечь много самого энергоемкого горючего.

- Позвольте! Вот эти десять сотрудников... Галя Тебелева, Речкина, Саблина... Ваш коллектив рассчитывает такой грандиозный проект?

- Почему это вас удивляет? И можете не сомневаться: вы будете иметь дело лишь с добровольцами. Этот вопрос мы обсудили между собой. Искренность, самая исчерпывающая, вам гарантируется.

- Ну а я? Обо мне вы подумали? - говорю я почти с отчаянием, понимая, что вопрос уже решен и я непременно займусь этим удивительным делом. - Вы понимаете, что значит описать человека с наибольшей полнотой?..

- Человек эмоционально бедный и в науке всегда пустоцвет, - отвечает Кирилл Петрович. - Наша задача очень серьезна. Шутить с нею нельзя.

- Но что вы, собственно, хотите выяснить? Я, например, убежден, что коллектив вашей лаборатории состоит из людей замечательных...

- Многое. Приведу простейший пример. Может, для того, чтобы сотрудник А работал с наибольшей отдачей, его подчиненный Б должен быть не послушным и влюбленным в своего начальника, а, напротив, до дерзости несговорчивым? Правда, лишь в том случае, если у этого А есть данные, чтобы еще и еще расти. Если же данных нет? Тогда это А плюс Б разве не обернется трагедией зависти? Или трагедией неуемной наглости?.. В коллективе плюсы и минусы людей складываются по законам особой логики. Насколько могу судить, правда искусства к ней очень близка. Я не раз уже думал об этом. Любое произведение искусства - это знаковая система, предназначенная людям в качестве инструмента саморегулирования. Таков смысл искусства с точки зрения кибернетики. Я всю жизнь работаю в другой области и всю жизнь мечтаю совершить, так сказать, попытку инженерно-литературного свойства. Разве это не заманчиво?

О чем-то сходном и я думал не раз, хотя никогда еще не связывал это со своими литераторскими планами.

- Не увлекает? - Кирилл Петрович делает излюбленный жест. - Ну а если подумать более широко? Это окажется особой формой критики: не сверху, не снизу, а из вероятного будущего. Не мне объяснять вам: критика - обратная связь в отношениях между людьми. Одно из элементарнейших положений кибернетики: система без обратных связей работает плохо... Нам не нужны дифирамбы. Сократите, к примеру, состав нашей группы на одного человека, докажите, что коллектив вполне обойдется без него, - и вы сэкономите огромные средства!

- Но время действия? Неужели уровень современной техники уже дает такие возможности? Когда это произойдет? Через десять лет? Через сто?

- Пишите так, словно бы все вами предложенное завтра будет осуществлено. Ваш объект - человек. Он уже давно готов к выходу в космос. Техника - дело других.

- Но послушайте: получится обыкновенный научно-фантастический роман! Или, вернее, совсем не обыкновенный!

- И превосходно! Роман под названием: "По алгоритму печали и радости" или, лучше, "Тайна всех тайн", имея в виду, что тайна всех тайн - истинное будущее. Впрочем, называйте, как вам будет угодно.

Он умолкает. Молчу и я.

Физики еще много веков назад ввели в обиход понятие "физическое тело". Это сразу миллиарды миллиардов атомов. И по такой сумме атомов ученые судили о материи, о Вселенной. Они шли от общего к еще более общему. Однако было так лишь до той поры, пока не удалось исследовать отдельные атомы и частицы. Повысило ли это понимание нами свойств материи в целом? Безусловно.

Можем ли мы теперь, зная свойства отдельной частицы, более глубоко предсказывать не только ее поведение в "коллективе" других частиц - в "физическом теле", но и особенности самого "физического тела"? Конечно.

Однако для этого пришлось и создать новые приборы - циклотроны, пузырьковые камеры, электронные микроскопы, - и совершенно по-другому подойти к изучению частиц, разработать особый математический аппарат.

Ну, а в литературе? Разве теперь мы не можем настолько глубоко исследовать физическую и психическую природу отдельного человека, взаимовлияния в нем личного и общественного, случайного и закономер-. ного, чтобы и в художественной литературе решать вопросы на новом уровне?

Можем. В этом Кирилл Петрович прав. И все-таки решаема ли вообще задача, за которую он предлагает мне взяться?

Кирилл Петрович, видимо, понимает, что происходит в моей душе. Он сидит в кресле, положив на письменный стол руки, и ждет.

- Хорошо, - говорю я. - Но мне нужно уяснить еще один вопрос. Вы не боитесь, что выводы из этого романа, или, как, пожалуй, лучше называть его, отчета, окажутся неблагоприятны лично для вас? Если я приду к таким выводам.

Кирилл Петрович хохочет, откинувшись в кресле.

- Я обязан задать вам этот вопрос, - настаиваю я. Оживление оставляет Кирилла Петровича. Он устало и даже печально произносит:

- Ну а я обязан ответить. Нет. Не боюсь. Вы можете верить мне: я всегда все додумываю до конца. Это профессиональное.

Я встаю.

- Ну что же? Давайте попробуем.

Кирилл Петрович улыбается:

- Чудесно! Я уверен: никто из нас в конечном счете не будет раскаиваться. Единственное условие: обсуждение вашей рукописи в лаборатории состоится точно первого октября, и, значит, к этому числу она должна быть готова обязательно.

- Понятно, - отвечаю я. - Постараюсь ни в коем случае не подвести...

Да. Так вот и началась эта удивительная работа.

В течение нескольких месяцев я почти каждый день прихожу в Институт энергетики ровно в 9 утра.

Здороваюсь с сотрудниками лаборатории, просматриваю технические отчеты и статьи, заглядываю то в одно, то в другое помещение, сижу на семинарах и совещаниях, стараюсь быть полезен: печатаю на машинке, перебираю библиографические карточки.

Привыкаю я, постепенно привыкают ко мне. Я очень охотно рассказываю о себе: как приобрел профессию литератора, как сложилась моя семейная жизнь. Ответная откровенность возникает сама собой. Еще чаще, пожалуй, откровенность возникает как плата за умение слушать того, кто говорит о себе.