- Так. Что же ты предлагаешь мне? Удерживать тебя любой ценой? Тактическими приемами?

Впервые в жизни она увидела на лице мужа такое выражение, будто он собирался плакать. Она припала к его груди. Горькое ощущение, что это последний раз, владело ею. И, все еще прижимаясь к нему, она сказала:

- Ты же понимаешь: другого выхода нет. Я не могу. Я буду чувствовать себя потом всю жизнь дрянью, бабой, которая только и знает, что бесится от ревности. Я потеряю право на самоуважение. Ты тоже перестанешь уважать меня.

Она говорила это, и каким-то не вторым уже, а третьим или пятым планом в ее мозгу проходила мысль, что с самого начала она не хотела быть дублером Тебелевой именно потому, что ревнует к ней, подсознательно давно не любит ее. Это была бы пытка из пыток. Может, даже куда большая пытка, чем навсегда потерять мужа.

Они шли по осевому коридору жилого отсека, время от времени касаясь друг друга плечами. Это позволяло ей шагать свободно, не опасаясь на что-либо наткнуться.

У входа в ее каюту они остановились.

- Дальше не надо, - сказала Тебелева и взяла его за руку; виновато улыбнулась. - Страшно! Там темно... - Она передернула плечами.

Он смотрел на нее. И потому, что она видела только то, что видел он, то есть в данный момент как в зеркале видела самое себя, она подняла руку, чтобы подправить выбившуюся из-под шлема дубликатора прядь волос, и спросила:

- Я некрасивая?

Он не ответил.

- Ладно. Дальше я сама. Ну ладно же! Ладно!..

В своей каюте он долго сидел у стола, не снимая с головы шлем дубликатора. Не было сил.

Наконец снял. Положил шлем на стол. Взглянул в зеркало. И удивился. Оказалось, он улыбается! Улыбается, не замечая того. Он столько улыбался за этот день, что мышцы лица привыкли уже. Он перестал чувствовать, когда улыбается.

- Ты у себя, Саша? - спросила Гордич по видеотелефону. Можно зайти к тебе? Я отыскала совершенно удивительное решение.

- Да, конечно, - ответил он, вздрогнув.

Глава третья

ВОРОТА

- Антар Моисеевич! Только что закончился сеанс связи с Восемнадцатой автоматической станцией.

Саблина смотрела с экрана видеотелефона, как и всегда спокойная, почти бесстрастная, ожидая, пока Кастромов сам не обратится к ней за дальнейшими подробностями, - так было принято на "Севере".

- Ну что же там, Рада?

- На станции переизбыток мощности.

- А по нашим подсчетам?

- Восемь десятых.

- Спасибо. Что еще?

- С "Востока" поступил отчет об опытах по переформированию внутрикорабельных полей.

- Знаю, Рада, знаю. О нем говорила Вера Мильтоновна. Кажется, очень интересная штука. Перешлите, пожалуйста, его мне сюда.

- Еще одно сообщение, опять с Восемнадцатой. В окрестностях станции ее приборами обнаружен источник радиации. Излучение распространяется узким пучком вдоль плоскости нашей орбиты.

Кастромов некоторое время молча смотрел на Саблину.

- То есть орбиты "Севера"? - спросил он. Он перевел глаза на усеянный звездами экран кругового обзора, затем вопросительно посмотрел на Саблину. Та кивнула.

- Расшифровку вы делали сами?

- Я получила из транслятора готовый ответ. Если траектория корабля не изменится, мы окажемся на пути излучения через четыре часа.

- Конечно, окажемся. Это входит в наши прямые задачи. Вы хотите мне возразить?

- Нет, Антар Моисеевич. Но мощность потока очень велика. Пассивной защиты "Севера" не будет достаточно. Придется принять противодозы.

- Да, да, конечно, Рада! Сейчас же начните делать замеры и, как только будет готово... - Кастромов поднялся с кресла, чтобы поскорее перебраться к Саблиной в операторскую. - Но вы, Рада, вообще отдаете себе отчет, насколько удивительно это явление?..

Подсчеты показали: "Север" пересечет поток радиации за две с половиной минуты. Выполнить весь цикл наблюдений было возможно, лишь заранее запрограммировав даже мельчайшие этапы исследования.

- Случай редчайший, - с воодушевлением повторял Кастромов, занимаясь подготовкой приборов. - Мы с вами накануне открытия, Рада. И мы, по счастью, знаем об этом и, значит, встретим его во всеоружии, - удача невероятнейшая. О таком можно только мечтать...

Ровно за полтора часа до "момента икс" (встреча с потоком) Саблина включила аппаратуру противорадиационного облучения. Кастромов лежал в кресле, сама же она стояла у пульта автоматики безопасности, приглядываясь к показаниям приборов, неторопливыми легкими движениями касаясь кнопок, верньеров, переключателей. Кастромова мучало удушье: сердце не успевало перекачивать кровь. Он знал, что Саблина испытывает то же самое, но не показывает вида, и думал о ней с особой благодарностью.

Профилактическое облучение закончилось в 2 часа 30 минут. В 3 часа 4 минуты приборы доложили, что подготовка к наблюдениям завершена. Более получаса оставалось в резерве. Кастромов углубился в радиограммуотчет с "Востока", Саблина ушла на вычислительный пост.

Минут через десять она вдруг появилась на экране видеотелефона. Кастромов только начал проверку вывода главной формулы Венты. Она якобы позволяла поразительно быстро и просто получать исходные данные для любого преобразования внутрикорабельных полей. Это следовало проанализировать со всей обстоятельностью, и Кастромов далеко не сразу поднял глаза на экран. Все это время Саблина, и теперь подчиняясь общему правилу: докладывать лишь тогда, когда к ней обращались, молчала. Но то, что она сообщила потом, было, в сущности, трагедией: в "момент икс" никакого удара радиации не последует.

Саблина говорила совершенно спокойно:

- Для контроля был подсчитан баланс энергии сопутствующего поля. Но важно другое: за время, пока шли вычисления, вектор Пойнтинга уменьшился в семьсот тысяч раз. Сейчас он, вероятно, уже почти равен нулю...

- Насколько я понимаю, - сказал Кастромов, - опасность теперь именно в том, что мы с вами провели противорадиационное облучение?

Саблина скупо кивнула.

"Умница, - вдруг подумал Кастромов. - Другая уже билась бы в истерике. Да вообще лучше, чем с ней, я ни с кем никогда не работал. Но всетаки сколько в ней скованности! Ни о чем не спросит, ничему не удивится. Исполнительность, доведенная почти до полного забвения себя, почти до безумия! И какая ирония: именно потому-то мне так и легко работать с ней".

- Итак, вы полагаете, - сказал он, - что никакой встречи с потоком излучения не произойдет?

Саблина молча кивнула.

- Но почему? - После облучения и отдыха Кастромов чувствовал себя небывало сильным, ему хотелось смеяться, говорить громко, двигаться резко. - Куда он мог подеваться? Что за чудеса в решете!

Он говорил это бодро и каким-то звонким, отчетливым голосом, а сам думал уже: "Выхода нет. Ну, я старый дурак. Я пожил. Но она же девчонка. Ей бы еще жить и жить. И понимает ли она, что нам грозит?"

Саблина прервала его жестом.

- Что? - спросил Кастромов.

- При опытах на полигоне у нас даже комбинезоны взрывались, как порох. Один раз взорвалась оболочка реактора. Сейчас в нас с вами все сжато, как пружина, чтобы нейтрализовать лучевой удар...

- Та-ак, - выдавил из себя Кастромов.

Выход нашелся. Если в "момент икс" все реакторы "Севера" вывести в критический режим и затем мгновенно убрать переборки, отделяющие реакторный отсек от операторской, Кастромов и Саблина смогут получить дозу радиации, достаточную, чтобы свести почти к нулю изменения, вызванные в них обоих профилактическим облучением. Присланные с "Востока" формулы (если только они не содержали ошибок), позволяли выполнить это с достаточной быстротой. Строить по примеру Венты специальный прибор, чтобы мысленно отдавать приказы, Кастромов, конечно, не собирался. Хуже получалось с характером излучения. Потому что полного эффекта нейтрализации достигнуть было невозможно, и это грозило довольно серьезными последствиями.

Саблина получила результат на полторы минуты раньше Кастромова. Этого времени ей хватило, чтобы добежать из вычислительного поста в операторскую. Протянув Кастромову ленту с рядами цифр, она остановилась, тяжело дыша. На щеках ее блестели дорожки от слез, но лицо было спокойно.