– Рассчитывай на шесть. – Эскаргот изучал обе карты вместе с Джонатаном и Профессором.

– Значит, шесть. И три для жемчуга, три для рубинов, пять для изумрудов, две для украшений и золота и примерно с дюжину для леденцов. Сколько получается – около тридцати?

Буфо кивнул:

– Что-то вроде того. Но вот леденцы… Это обязательно?

– Так в книге! – отрезал Дули.

Тут Ахав ткнул Гампа в бок, пожирая глазами мясо, все еще свисавшее из его пальцев. Гамп бросил кусок в его открытую пасть.

– Что же это за книга?

– Я нашел ее в магазине Арнольда. Она называется «Сокровища Востока и Запада».

– Но как мы переправим все эти тачки на другой конец города? – спросил Гамп.

Дули какое-то мгновение подумал:

– Найдем кого-нибудь. Теперь, когда мы богаты, мы можем себе это позволить.

Буфо сказал:

– Можно и так. Или можно сделать из них собачьи упряжки. Дать объявление о том, что мы собираем местных собак. Четверть доллара в час и столько леденцов, сколько они смогут съесть.

Ахав бросил на него скорбный взгляд, словно ему была не по душе эта идея, с леденцами или без.

– У Сквайра есть изумруд, – внезапно сообщил Гамп. – Величиной с голову.

Глаза Дули расширились.

– Какую голову?

– О, – сказал Гамп, – просто стандартную голову. Однако он совершенно необычный – круглый, как шар. Если смотреть сквозь него на кого-нибудь, твое лицо просто расплывается по всей поверхности.

Дули глубокомысленно кивнул, словно и он в свое время повидал немало крупных изумрудов:

– Завтра у нас тоже будут изумруды. Изумруды и рубины. Вот так-то. Я сам, знаете ли, имел дело с сокровищами. С такими сокровищами, в которые вы вряд ли бы поверили.

– Не спорю, – отозвался Гамп. – А ты видел игральные шарики Сквайра?

– Нет. Сколько у него этих шариков?

– Около секстильона, а может, и того больше. Он хранит их по большей части в огромных стеклянных банках. А еще у него есть бездонный мешок с шариками, который он получил от господина Блампа и других эльфов. Ты его видел.

– Еще бы! – вскричал Дули, без сомнения припомнив бесконечную реку шариков, вытекающую из мешка на лужайку перед дворцом на побережье. – И это были хорошие шарики. Не какой-нибудь там кошачий глаз и все такое.

– Это точно, – согласился Гамп. – Сквайр приказал вырыть в своих погребах ямы, и шарики просто сыплются в них из этого мешка. Если на прошлой неделе их там был секстильон, то на этой – два секстильона. Он проводит в подвале часы, пересыпая эти шарики с места на место резиновой лопаткой. Раньше он завязывал мешок на ночь и развязывал утром, но потом подсчитал, сколько шариков не выходит из мешка, и передумал. Его подвал уже почти забит ими.

К концу рассказа Гампа Дули сидел с широко раскрытыми глазами, и ему потребовалось некоторое время, чтобы найти какие-либо слова кроме «мой бог», которые он повторил три раза.

– Мы с дедушкой видели, как сокровища проходят через ворота, – правда, дедушка?

– Это так, – подтвердил Эскаргот, который сам начал выглядеть несколько возбужденным.

– Через ворота? – переспросил Буфо.

– Он имеет в виду, через дверь, – пояснил Эскаргот. – На дне моря. Западная дверь, что находится у Чудесных островов. Там, в море, есть вещи, от которых вас вывернуло бы наизнанку. Человек не может это долго выносить. Это сводит его с ума.

– Ага, – сказал Дули, – как те спрутоноги в морских раковинах.

– Наутилусы? – спросил Профессор.

– Они самые. Огромные, как корзинки для хлеба, вот. Там есть крабы, которые используют пустые раковины как сундуки. Правда. Мы видели, как они лазят по затонувшим судам и всему такому. Они приносят оттуда золото и всякие драгоценности, как вороны, и складывают их в раковины спрутоногов – пустые, разумеется. В одном месте, на много фатомов ниже поверхности моря, стоит целый затонувший город, скрытый среди водорослей высотой с лес. И там везде валяются сокровища в морских раковинах, и вокруг них снуют туда-сюда, как муравьи, эти крабы, а тратить эти сокровища некому, кроме покойников. Я не мог поверить своим глазам. Жемчужины размером с биллиардные шары просто сыплются отовсюду. А бриллианты! Они постоянно слепили меня в свете корабельных прожекторов. И все это на дне моря – мимо проплывают киты, акулы и стайки окуней. Это было чудо.

К концу рассказа Дули Джонатан осознал, что сидит с раскрытым ртом. Он никогда не слышал ничего подобного. Профессор бросил на него взгляд, который, казалось, намекал на то, что, возможно, учитывая склонность Дули к рассказыванию небылиц, Джонатану не следует так широко открывать рот. Но Джонатан был вполне готов – и даже счастлив – поверить в сокровища в морских раковинах.

– А что, человек не может достать эти сокровища? – спросил он.

– Нет, – ответил Эскаргот. – Слишком глубоко. Его раздавит в лепешку. От него мокрое место останется.

Он посмотрел через плечо на Профессора, пытаясь найти у него поддержку.

– Совершенно верно, – подтвердил Профессор Вурцл. – Это объясняет странные формы тела у глубоководных рыб. Лорд Пьемонт приписывает давление на дне моря влиянию луны. Теория Пинкума связана с весом воды. Я сам придерживаюсь взглядов Пинкума, хотя лорд Пьемонт более живописен.

– Ну что ж, это решает дело, – сказал Буфо. – Мы не поплывем ни за какими сокровищами спрутоногов, раз Пинкум и лорд Пьемонт против нас.

После этого разговоры постепенно сошли на нет, и у Джонатана возникло такое чувство, будто он весь день ходил взад-вперед по дороге. Времени было около девяти вечера, достаточно рано, чтобы как следует выспаться в течение восьми часов и все-таки успеть подняться на рассвете. Но когда он все же объявил, что идет спать, Профессор и Эскаргот последовали его примеру; все трое поднялись наверх и разошлись по своим комнатам, оставив Гампа, Буфо, Дули и Ахава строить разные планы внизу.

Следующее утро вновь застало их на улице. Майлз еще не появлялся. Джонатан и Профессор договорились вернуться в гостиницу и притащить с собой Гампа и Буфо, даже если это будет означать, что им придется бросить сокровища. В конце концов, их главной задачей было найти Сквайра.

Но, похоже, им было почти не о чем беспокоиться. Карта была настолько точной, насколько может быть карта, и она привела их прямо к старинным, узким, вымощенным булыжником улочкам между древними домами, плотно прижатыми друг к другу и расходящимися в стороны сверху. Они могли бы показаться развалинами, если бы не цветущий плющ и не орхидеи, свисающие из щелей в стенах и выбоинах в осыпающихся карнизах и подоконниках. Их плачевное состояние явно было результатом не столько заброшенности, сколько возраста, потому что в большинстве домов жили люди, а улицы были чисто выметены.

Искатели сокровищ поднялись на невысокий холм и направились вниз по длинной аллее, которая в конце концов привела их на немощеную улицу, заканчивающуюся тупиком. На оштукатуренной стене разрушенного дома, стоящего прямо напротив выхода из проулка, висела выцветшая табличка; на ней было написано: «Площадь Святого Эльма».

В противоположность улицам, по которым они только что шли, площадь Святого Эльма казалась совершенно пустынной. Разбитые окна зияли черными дырами, и то тут, то там в них виднелись обрывки кружевных занавесок, бесшумно развевающиеся под дуновением утреннего ветерка. Веранды провалились и обрушились от возраста; на мостовой валялись осколки черепицы с проваливающихся крыш. В воздухе повисла густая угрожающая тишина, словно площадь и выходящие на нее здания не только были покинуты, но это произошло давным-давно, так что у тишины было время собраться, сгуститься, омертветь и превратиться в мрачное молчание.

Джонатан попытался услышать хоть что-нибудь – что угодно, что убедило бы его, что он не оглох. Внезапно ему пришла в голову зловещая мысль, что здесь нет даже кошек, ни одной. Ахав, казалось, почувствовал то же самое, потому что, вместо того чтобы броситься осматриваться по сторонам, он неподвижно сидел у ног Джонатана и ждал. По сути, все вокруг, казалось, чего-то ждало.