Зазвонил колокольчик и заиграла простенькая мелодия с вялой растянутой строкой - традиционные звуки приглашали детей полакомиться мороженым из курсирующего по улицам грузовичка, который ехал очень медленно, медленней, чем обычно, но дети к нему не выходили, их было мало в этом городке пенсионеров; те немногие, которые жили здесь и принадлежали к семьям работающей части населения, мороженым больше не интересовались, марихуана и секс были куда занимательней. Грузовичок все же вызванивал, я еще долго слышал его призывные звуки, когда он объезжал квартал по периметру, и даже увидел его пестро разрисованный белый кузов через гущу зелени. Я достал из бара бутылку с массой этикеток и надписей - только у космонавтов больше эмблем на комбинезонах, чем на этой бутылке и налил содержимое в бокал поверх кубиков льда, "на камни", как говорят американцы, и попробовал - самая обыкновенная сивуха из каких-то фруктов; на вкус - ничего. Я прочитал этикетку и узнал, что этот брэнди сделан из абрикосов. Запах был безошибочным, и в происхождении напитка сомневаться не приходилось, но я далеко не был уверен, что он выдерживался в течение пяти лет, как было написано на отдельной наклейке вокруг горлышка; количество медалей и дипломов тоже показалось мне подозрительно большим, а утверждение, что этот брэнди лучший в мире - вовсе безосновательным, если не сказать, лживым. Приходилось пивать лучшие напитки. Когда мы думаем о прошлом, вспоминаются неудачи, ошибки, неверные действия. Почему не высокие моменты, которые есть в жизни каждого человека - когда ты оказывался прав, совершал доброе дело, был на высоте? Мы вспоминаем наши поражения, стыдимся прошлых поступков, клянем себя, что не поступили иначе. Это так очевидно сейчас, в воспоминаниях, когда глядишь через призму прожитых лет. Самое невероятное заключается в том, что мы и сейчас совершаем ошибки, может быть не так много, как в юности, но все равно совершаем. Мы будем сожалеть о них несколько лет спустя. Говорить о жизненном опыте можно только в части своего профессионального мастерства, в личной жизни ты остаешься все тем же слепым котенком всю жизнь. l Я выехал из дому с большим запасом времени и приехал в отель минут на двадцать раньше назначенного времени. В лобби я опустился в глубокое кресло и стал посматривать по сторонам, переводя взгляд с дверей лифтов на широкую старомодную лестницу, покрытую красной ковровой дорожкой. Напротив меня за стойкой регистрации суетился служащий. Он был в форме отеля - токсидо кроваво-красного цвета и галстук-бабочка. Регистрацию осуществляли две девицы в такой же форме, а этот беспокойный парень был явно старшим: к нему подходили носильщики, кол-бои, швейцары - он отдавал приказания. Но что-то было не так, что-то тревожило его: он то и дело поправлял без надобности очки и передвигал бледными пальцами пепельницу по полированной поверхности стойки. Вот он передвинул ее вправо от себя, чуть-чуть повернув вокруг оси, но место ему не понравилось, и он переставил ее влево. Снова занялся очками, взял в руки какую-то бумажку, но тут же, не читая, положил ее обратно и вернулся к пепельнице - он перегнал ее точно на то место, откуда она стартовала. Он почувствовал, что я за ним наблюдаю, встретился со мной взглядом и отвернулся к деревянным сотам, в которых висели ключи и была разложена корреспонденция для гостей. Не все номера отеля получали сегодня почту или счета, часть ячеек из темного дерева оставалась пустой, и заполненные гнезда образовали по контрасту с пустыми причудливый орнаментальный узор. Служащий притронулся к нескольким гнездам, ничего не изменил в расположении бумажек, только потрогал их. Наверно он что-то украл, подумал я, или убил перед уходом на работу свою жену. Парень снова протянул руку к пепельнице и решительно двинул ее на два-три инча в сторону - вот ее место, только здесь, и он снова встретился со мной глазами: в его взгляде был вызов. Чтобы не смущать его, я прошел в туалет и, пока делал свои дела, увидел на белом писсуаре, простирающемся фаянсом от пола на полутораметровую высоту, надпись синими буквами: BRIGG Я вспомнил, что видел такую же надпись в туалете отеля "Метрополь" в Москве и задумался над определением понятия "мировая монополия" - ты будешь пи в белые фаянсовые писсуары фирмы "BRIGG" в Майами, Москве, Лондоне и, может быть, даже в Тимбукту. Я застегнул перед зеркалом ворот белой рубашки, достал из пиджачного кармана светло-голубой галстук и повязал его. Было приятно отдыхать в прохладном лобби после 180-мильной езды, и я загадал: если мой наниматель появится из лифта - я получу работу, если он спустится по лестнице - будет фиаско. Он подошел ко мне сзади, войдя в отель с улицы, и спросил: - Мистер Чертов? - Да. А вы... - Висенте Гидальго. Нам надо поговорить, вы предпочитаете сделать это в моем номере или в баре? Мы прошли в почти пустой бар, но сели не у стойки, а за столиком. Приятный молодой человек, вряд ли достиг тридцати; одет в темно-серый деловой костюм и сияющие коричневые полуботинки; у него большие выразительные глаза, длинные ресницы и правильные черты лица; его нельзя было назвать красивым, и мне показалось, что на нем лежал отпечаток грусти. Я показал ему свои дипломы, сказал, в каких отраслях техники довелось работать и поинтересовался, какого рода работа предстоит, если я подойду ему, разумеется. - Я представляю фирму, которую ведет мой отец. До недавнего времени мы занимались только экспортом какао, но потом по настоянию отца начали строить шоколадную фабрику. Проектную работу я выполнил с помощью инженера, который учился со мной в Гуаякильском политехническом колледже. Нам бы хотелось, чтобы наша работа была проверена и оценена посторонним, незаинтересованным и независимым специалистом. Он замолчал на какое-то мгновенье и добавил: - Мой отец настаивает на этом. - Проект только на бумаге? - Строительство производственного корпуса на полном ходу. - А оборудование? - Настало время заказывать его. В этой части мы рассчитываем на вас, если договоримся, конечно. Мне кажется, что вы отвечаете нашим требованиям к независимому консультанту. - Я никогда в жизни не имел дела с производством шоколада. - Я - тоже, а сделал проект. - Мы засмеялись. - С вашим опытом и Ph.D. у вас не должно возникнуть трудностей. Парень прав: это не столь важно, работал ли ты в данной отрасли промышленности. Принципы организации производства одни и те же на шоколадной и мясообрабатывающей фабриках. Я сработал в Вирджинии на "Уайт пэкинг", сделаю дело и здесь. - Мне придется начать знакомство с самых истоков, может быть, даже с дерева какао. Кстати, я не видел никогда в жизни ни дерева, ни плодов какао. - Хорошо, начинайте с дерева. Мы имеем возможность показать вам несколько плантаций какао, мой отец даже владеет одной из них на границе сельвы в истоках Амазонки. Сам того не подозревая, парень зацепил меня на крючок: после магических слов "сельва" и "Амазонка" я бы стал работать на него бесплатно, пускай только дорогу оплатит. - Я знаком с тарифами на такого рода работы в вашей стране. К сожалению, такие деньги мы предложить не можем. - Я тоже сожалею, что не работаю в благотворительной организации. Сколько вы можете заплатить? Это было не много, совсем не много, но я прикинул в уме, что этих денег должно было хватить для путешествия в Африку. Он истолковал причину моего молчания неправильно: - Вы знаете, какой средний доход на душу в Эквадоре? Двести долларов в год! - Невероятно! Тогда получается, что вы предлагаете мне хорошие деньги по эквадорским меркам. - Это очень хорошие деньги в Эквадоре. Мы договорились о деталях: мне будет подыскана приличная квартира, предоставлена возможность побывать на плантации какао и посетить действующее шоколадное производство; у меня будет два свободных дня в неделю и свободное расписание дня; расчет будет произведен по завершению работ; въезд в страну - за мой счет, выезд оплачивает фирма. - Вы не возражаете против бокала вина по поводу нашего соглашения? - Возражаю: мне ехать домой почти двести миль, а полиция на каждом шагу. Кока-колу - можно. - С удовольствием. - Он подозвал официанта. - Если вы считаете необходимым, мы может закрепить на бумаге все сказанное. Я посмотрел в его печальные глаза, вспомнил, как кто-то сказал, что у меня печальные глаза, подумал, что я не единственный, кто был у него на интервью, а он отдал предпочтение мне - и сказал: - Пусть это будет джентльменским соглашением. - Спасибо, мы, испанцы, умеем ценить доверие. Он не сказал "эквадорцы", надо будет разобраться в этих оттенках и почитать заблаговременно о стране, - отметил я про себя, а вслух сказал: - Спасибо за веру в меня и за работу. Кстати, почему вы выбрали меня среди кандидатов? - Я считаю это секретом нанимающей стороны, - он улыбнулся. - Зовите меня Майкл, и все же скажите - почему? - У вас внушительный документально подтвержденный опыт, вы не стали торговаться и вы, Майкл, симпатичны мне. Кстати, вы не забыли, что меня зовут Висенте? - Не забыл, - соврал я, так как запомнил только его звучную фамилию Гидальго, - самое время выпить. - Мы сделаем это, когда вы прилетите в Гуаякиль, нам придется проводить вместе много времени, вы ведь не владеете испанским? - Только что хотел спросить, как будет с переводом. Мы поговорили еще несколько минут и условились, что я вылечу в Эквадор, как только завершу дела дома. - Майкл, у меня есть личная просьба к вам, но прежде я хотел бы узнать, как вы относитесь к налогам. - Ненавижу их. - Мы - тоже. Мне известно, что американским гражданам разрешается вывозить за границу до десяти тысяч долларов, не объявляя об этом в декларации. - Это так. - Наша фирма экспортирует какао в десять стран мира, в том числе в США. У нас есть здесь деньги, но нам не хотелось бы, чтобы их обложили налогом. Речь идет не о правительстве США - ему мы платим пошлину, когда ввозим какао, - а о нашем, эквадорском. Так случится, если деньги будут переведены по почте или через банки, но налог можно не платить, если деньги привезете вы. Надуть правительство Эквадора... я совершал грехи потяжелее, когда допускал фантазии при заполнении налоговых форм, и я легко дал свое согласие, а Висенте тут же вручил мне девять тысяч пятьсот долларов в пятидесяти- и стодолларовых купюрах. Так началось мое приключение в Южной Америке. l - Вы слушали радио? Харрикейн надвигается! "Роберт" изменил курс у берегов Кубы и идет прямо на нас. Джон включил телевизор: передавали "мыльную оперу", а по ниж-ней кромке экрана бежала непрерывно повторяющаяся надпись: "Харрикейн "Роберт" движется со скоростью 15 миль/час к западному берегу Флориды. В графствах Шарлотта, Гендри, Ли, Сарасота, Манати, Хиллсборо, Пинеллас, Паско и Хернандо объявлено положение стихийной опасности. Слушайте радио и подчиняйтесь распоряжениям местных властей об эвакуации. Во всех графствах юго-западной и центральной Флориды действует предупреждение о стихийном бедствии. Приготовьтесь покинуть свой дом, имейте с собой запас пищи и питьевой воды. Не забудьте выключить электричество..." - Неужели ударит? - подумал я вслух. - Они сообщали раньше, что приземление ожидается в районе Порта Шарлотта, как он пойдет дальше - неизвестно: может пересечь полуостров к восточному берегу, но может пойти вдоль берега к нам. - Я поеду домой, - сказал я, - буду звонить вам. - Если будет эвакуация, давай держаться вместе, - ответил Джон. Была чудесная солнечная погода, легкий бриз делал жару переносимой, на небе проплывали редкие мелкие облака, и казалось невероятным, что где-то в двухстах километрах к югу ревет ураган, льет дождь и сверкают молнии. Я сделал кое-какие приготовления, скорее косметические, чем реаль-ные, так как мне был непонятен страх американцев остаться голодными; Америка - это последнее место на земле, где люди могут погибнуть от голода даже при наводнении, ударе харрикейна или землетрясении. Я держал телевизор включенным, теперь регулярные передачи прерывались частыми экстренными сообщениями. Центр слежения за харрикейнами изменил место ожидаемого приземления: теперь это будет район Сарасоты, ближе к нам.