В принципе, появление этих типов тоже можно было бы интерпретировать как дао, но от чего я в тот момент был далёк, так это от того чтобы ему следовать. Какой тут "у вэй", нафиг!
Вот тебе и "у вэй".
Я ей говорил, что она когда-нибудь допьётся до белой горячки. А если бы они не ушли? То к ней какая-то женщина всё приходила, тихий ужас... А я ей всё книжки покупал. Дарил. Чтобы читала. То вдруг хватается за голову: "Какая у нас грязь!" И начинается: "Ты когда последний раз рубашку менял? Что это за мерзость в ванной, это что, тряпка? Это что такое? А это что такое?" Хватается за веник, выметает из-под дивана окурки, начинается уборка, стирка, этот непрерывный шум воды, ни пройти - ни выйти, уж такая хозяйка! Проходит день, два... Вот так и жили.
Я ей говорил, что она когда-нибудь допьётся.
Как её звали, как она одевалась, что она ела... Зачем всё это? Для потомства? Для чьего потомства? Ну как, вот захочет кто-нибудь лет этак через много узнать, а как жили люди в начале девяностых годов двадцатого столетия в России, прочитает. Скажет: "Ишь ты". Ничего. Может быть, я ещё стану классиком. Главное не терять нить событий. Значит так. Началось всё с того, что я пришёл к ней и остался у неё жить. Не потому что мне некуда было идти, или я сексуально озабочен. Ведь жил же я где-то до неё. Что-то делал. На жизнь хватало. Разве это была жизнь? Я пытаюсь придумать, что написать об этом - и не могу. Нужно придумывать. Зачем? Чтобы когда-нибудь кто-нибудь, полюбопытствовав, как эти люди могли жить, обходясь без ... (вставить какое-нибудь слово из популярной фантастики), прочитал и сказал что-нибудь вроде ... (придумать). Обойдётся газетами. Я не знаю, почему это так, почему я всё время возвращаюсь к ней, даже когда не хочу, почему я не могу не писать о ней, почему я не могу не писать!.. Как её звали... во что она была одета... в парке шёл дождь... Наверное, я не смогу этого объяснить.
При росте сто шестьдесят девять сантиметров она весила пятьдесят семь килограмм, это как, много?
Иногда мы выходили с ней вместе, в кино, или сидели в кафе, разговаривали, что-нибудь пили под музыку... Может показаться странным, что можно играть в эту игру так просто. Мы приняли её сразу, даже не сговариваясь. Не рассказывать о том, что не имеет значения вот сейчас, здесь. Мне и самому временами это казалось странным, ведь получалось, что мы в сущности даже не живём вместе. Просто встречаемся. Иногда ссоримся, но обычно нам хорошо друг с другом. И только. Когда я первый раз сделал ей предложение, она сказала: "Как хочешь".
Жизнь в этом доме начиналась с наступлением вечера. Днём мы почти не виделись. Я работал или спал. Она, если не отсыпалась, то пропадала где-нибудь. Или болтала по телефону.
Женщина, которая к ней приходила, была лесбиянка, и даже не скрывала этого. Это было вторжение номер один. Второе вторжение произошло, когда всплыла эта история с пистолетом. Меня остановили у подъезда и объяснили, почему я должен отдать игрушку. Я поднялся вместе с ними наверх и отдал. Оба раза это заканчивалось бурной ссорой и безоговорочным разрывом. Два раза, когда я нарушил правила игры. Всего-то. А сколько раз - она!
Да без конца. Чего стоит хотя бы фраза: "До того как ты меня встретил, ты был дурак дураком". Какая разница, каким я был?
Порою правила этой игры становились весьма сложными и неопределёнными. Ну например, когда мне случалось подумать: "Где она сейчас?" Я сидел в пустой квартире и думал: "Где она сейчас, что она делает?" Или шёл по улице и думал о ней, нарушал ли я правила? Может быть, я не должен был думать об этом? Но зато иногда всё становилось так просто.
Для меня резкие скачки настроения означают даун. Для неё это норма. Можно продолжать в этом духе, сделать какой-нибудь вывод... Облом. Откуда он узнал, что у неё есть пистолет? Я спрашивал его. Он говорит, что не знал, просто так сказал. Всё, что он успел рассказать мне о ней по дороге к её дому в ту первую ночь, оказалось выдумками. Хотя кое-что правда. Но она никогда не говорила: "Сделай мне хорошо". Это он сам придумал.
Да что я заладил про этот пистолет.
Как будто нет других тем.
Что было бы, если бы я послушался его тогда и не пошёл к ней? И мы бы не встретились. Что было бы, если бы я оказался без денег? Что было бы, если бы я не родился? Наверное, что-нибудь было бы. Надо подумать. Как-то раз я спросил её: "Что бы ты сделала, если бы вдруг разбогатела?" Она встрепенулась. - У тебя завелись деньги? Вот уж кто не любил фантазировать. Голый прагматизм.
Можно представить её сидящей в вольтеровском кресле и размышляющей о неиспользованных исторических возможностях и о том, что было бы как бы вообще. Если мне это удастся, это будет значить, что я просто забыл её и сам уже не соображаю, о чём пишу. И тогда надо будет прекращать это дело. Только бы не забыть.
Она не могла быть какой-то одной. Она кочевала по квартирам, она обитала то там, то здесь, а я оставался на одном месте и ждал, когда она вернётся. Мне не было дела до отражений в чужих зеркалах. Я ждал, когда она снова станет такой, какой я её знал. Я знал, что с другими она другая.
Я не знал, какая она там, где я никогда не бываю, и ревность моя была нелепа и вздорна. Ведь там она была совсем другой. А здесь она не могла изменить мне, потому что никогда не менялась.
Чтобы уйти, нужно уметь измениться. Вот оно что. А я всё не мог понять, что меня держит. Ведь я ничего не приобрёл с ней - как раньше вкалывал над переводами, так и продолжал,- только вкалывать приходилось теперь больше,- сам готовил для себя, убирался в квартире, сам занимался стиркой, всё делал сам. Всё как и прежде. Всё как и теперь, как будто ничего не изменилось. Как будто я и не уходил от неё.
Так, с главным разобрался. Однако по-прежнему не могу представить себе её сидящей в вольтеровском кресле и размышляющей о неиспользованных исторических возможностях. Не до конца разобрался? Может быть, начать всё сначала?
Её зовут Нина.
Ей двадцать четыре года, у неё тёмного цвета волосы, и она ест что попало. На какие деньги живёт, точно не известно, мне, во всяком случае. Полагает, что если чего-нибудь очень захотеть, то это произойдёт само собой. Не замужем. Мы познакомились с ней двадцать восьмого августа тысяча девятьсот девяносто первого года, и я сразу понял, что влип. В сущности, это было единственное, что я понял, но вскоре стал сомневаться и в этом.
Она всегда была права, но потом каждый раз оказывалось, что прав был всё-таки я. И каждый раз это не имело уже никакого значения.
Она сказала: "Мы отправимся в путешествие". Я сказал, что ненавижу путешествия. Она сказала, что это будет романтично. Я сказал, что ненавижу романтику. Она сказала, что мы будем жить в гостинице. Я сказал, что ненавижу гостиницы. Она хлопнула дверью и ушла.
Я сказал себе, что ненавижу её.
Я сказал, что эта поездка обойдётся очень недёшево. Она предложила оплатить её "по-итальянски",- не знаю, почему она назвала это "по-итальянски",- каждый будет платить за себя. Я согласился. Она поймала меня на слове. Я не знал, что билеты уже лежат у неё в сумочке.
Всё оказалось не так плохо, как я ожидал - мы просто проторчали всё время в гостиничном номере. Я даже толком не рассмотрел этот город. Она сказала, что родилась здесь.
Всё наше романтическое путешествие заняло пять суток, включая дорогу. Когда мы вернулись, она сказала: "Правда, было чудесно?" Я сказал: "Да".
В городе, где она впервые увидела мир, она первый раз согласилась выйти за меня замуж. Как романтично. Но уже в поезде она передумала. Я тоже.
Мы приехали с вокзала. Я взялся распаковывать чемоданы. Она закрылась в ванной. Я постучал и спросил, скоро она выйдет? Я хотел замочить грязное бельё. Она психанула. Я ждал. Наконец, она вышла. Она спросила, поставил ли я чайник. Я сказал, что нет. Она ушла на кухню. Я быстро принял душ. Потом занялся бельём. Когда я вышел, она уже выпила свой чай и теперь лежала на диване, подложив под голову подушку. Она была в купальном халате, в том самом, в котором она однажды приехала. Она сказала, что умирает от усталости, что плохо спала ночь, что ненавидит поезда. Я спросил, какой она заварила чай. Она сказала, что не стала заваривать,- я могу взять пакетик,- и что она хочет спать. Когда я вернулся с кухни, она спала. Мне было нечем заняться. Некоторое время я слонялся по комнате, потом мне это надоело. Я заскучал. Я попытался уснуть,- я тоже плохо спал ночь. Не получилось. Я подумал, что она, наверное, выпила таблетку. Я попытался читать. Она всё спала. Я сварил себе суп из пакета и, выпив чашку кофе без сахара, оделся и вышел за дверь. На улице было ветрено, шёл мокрый снег. Я сел в автобус и доехал до метро. Я решил съездить пообедать в одно хорошее место, оно открывалось в полпятого. А потом я отправился в кино.
