Странно. Я сразу же стал называть её Леди. Это получилось само собой, хотя обычно подобрать имя бывает весьма непросто.

Вот, например, Крис. На самом деле её зовут Кристина, но она считает это имя дурацким.

- Дурацкое имя, правда?

Сначала я называл её Ритой, но это не прижилось. Тогда Касей, Тиной и, наконец, Крис.

А с Леди всё было совсем по-другому.

Я сказал себе: "Нет, эта женщина не может быть моей. У меня нет даже машины и хоть сколько-нибудь приличного костюма",- и разозлился на себя: "Причём тут машина!"

Эта женщина должна быть моей. Хоть это и немыслимо. Она из другого мира. Должно быть, мне предстоит изменить всю мою жизнь.

Но я сделаю это.

Эта женщина должна быть моей, я сделаю это.

Я поднялся к её двери и позвонил.

Она открыла и, увидев меня, сказала: "Вот как".

Я понял, что всё пропало, потому что я забыл купить цветы.

- Что ж,- сказала она.- Проходите.

- Нет,- сказал я.- Я без цветов.

- Но тогда, наверное, вы почитаете мне стихи?- спросила она серьёзно.

И я сказал: "Конечно".

И вошёл, точнее, оказалось, что я уже вошёл. И я подумал: "Вот так и зарабатывают разрыв селезёнки, или что там внутри".

Столь осмысленное и связное соображение могло возникнуть у меня лишь благодаря тому, что я на несколько секунд отвлёкся, стаскивая туфли. Но уже в следующий миг я почувствовал, что истекаю потом.

На носке была дырка!

Увидев спасительные тапки, я стремительно запихнул в них ноги, а когда поднял голову, подумал: "А с чего это я решил, что нужно надевать тапки? И вообще".

- Придётся поить вас чаем,- сказала она.

И я вспомнил: "Ну конечно, я же собирался читать ей стихи! Не читать же их в прихожей".

- Проходите пока в залу,- сказала она, направляясь на кухню.

"Что же теперь будет?"- подумал я, пристраиваясь на краешке дивана. Я увидел бутылку.

Она стояла рядом с раскрытым журналом. Я увидел бокал.

Я прислушался к звукам, доносившимся с кухни. Успею.

Когда она вошла, неся на подносе графин с охлаждённым чаем, я как раз подносил бокал ко рту. В такой позе я и замер.

Она усмехнулась.

- Уже прикладываетесь?

- Я... подумал... неплохо бы... Очень пить хочется.

Она извлекла из бара ещё один бокал.

- Давайте выпьем за знакомство,- предложила она.

И я вдруг сказал: "Можно я буду звать вас Леди?"

Она секунду подумала, потом улыбнулась и сказала: "Можно. - - Чокаться не будем".

Мы осушили свои бокалы.

Понемногу я начал привыкать к своему новому состоянию. Наверное, так привыкают к невесомости.

Чтобы ещё больше расслабиться, я принялся без остановки болтать.

Она внимательно слушала.

Я всё говорил.

Как будто лет десять, день за днём, я пытался дозвониться в телефон доверия, и вот,- о чудо!- наконец, дозвонился, и... Только когда мы уже шли, гуляя по аллее бульвара, меня осенило вдруг, что это просто чудовищно, так долго говорить о себе.

- Прости меня. Я веду себя как последний кретин.

- Это ничего,- сказала она.

- Всё, что я говорил тебе, чепуха. На самом деле, всё совсем не так.

- Наверное,- согласилась она.

- А может быть, и нет. Я сам толком не знаю.

А потом я сказал: "О такой женщине как ты можно говорить только стихами".

Или молчать.

Эти дни, сколько их было? Всё, что я написал, мои стихи, всё, что я сделал, моя жизнь - была Ты.

Я писал Тебе. Разве был среди них хоть кто-нибудь, кто сумел бы прочесть мои письма...

- Просто тебе лень было пальцем пошевелить для того, чтобы напечататься в приличном издательстве,- сказала Леди.

Мы сидели с ней за столиком в летнем кафе, пили вино, и она сказала: "Нужно видеть перед собой цель и смысл происходящего, и тогда всё будет для тебя просто. Тут нет ничего сложного".

- Ты предлагаешь публиковаться?

- Может быть,- сказала она.- А почему бы и нет?

- Это может стать вредной привычкой.

- Бездействие - вот что может стать вредной привычкой.

- Лучше бездействовать, чем совершать нелепые действия. К тому же я не бездействую - я много пишу.

- Много?

- В последнее время меньше, но всё равно, много.

- Ты будешь писать всё меньше и меньше, и знаешь, почему?

- Почему?

- Ты ограничил себя очень узкими рамками и боишься выйти за них.

- Красота безгранична.

- Да,- сказала она.- Жизнь безгранична, и чем ты выше, тем больше тебе доступно.

- Силы человеческие имеют предел,- сказал я.- Равно как и человеческое терпение.

- Вот ты уже и оправдываешься,- заметила она.

- Дело не во мне.

- Конечно, не в тебе. Дело во мне.

- А причём тут ты?

- Не знаю. Причём тут я?

- Ладно,- сказал я.- Я понял, куда ты клонишь. Можешь считать, что ты меня убедила.

- А я вовсе не пытаюсь тебя убедить. Всё это слишком очевидно.

- Думаешь, что я чего-то не вижу или не понимаю?

- Я думаю, что ты склонен видеть жизнь хуже, чем она есть. Может быть, потому что ты боишься жизни?

- Если я вижу плохое плохим, то это не значит, что я вижу в жизни только плохое.

- Ты всегда будешь видеть плохое плохим.

- Да.

- По-другому и быть не может. Не можешь же ты видеть плохое хорошим.

- Да.

- И никто не может.

- И я не могу.

- И ты не можешь. Раз это плохо, то и видеть ты это можешь только плохим, это естественно.

- Ах вот ты о чём...

- Хочешь ты этого, или нет, но в мире существует система, которая определяет отношения между людьми, плохая или хорошая, но она есть. Она подобна пирамиде. И ты ведь не прочь, в принципе, оказаться на её вершине, но как это сделать? А нижние ступени так неприятны на вид...

- Да и наверху, наверное, не лучше.

- Да и наверху, скорее всего, не лучше, так что даже и пытаться не стоит.

- Да.

- И вообще, жизнь ужасна.

- Да.

- Жить, вообще, не стоит.

- Да... Нет. Нет, подожди. Не всё же так плохо!

- Кроме плохого есть ещё и хорошее.

- Вот именно.

- Главное, отгородить себя от плохого. Вовремя распознать и отмести в сторону.

- Это то, что ты называешь самоограничением?

- Да.

- Но я не хочу подниматься ступень за ступенью! В этой пирамиде, или где-то ещё, должно быть место, принадлежащее мне по праву!

- Речь не об этом,- возразила она.

- А о чём? О том чтобы получить всё сразу? Но как? Я понимаю, о какой системе ты говоришь. Армия - классический пример подобной пирамиды. Если только не происходит революция...

- Ты хочешь совершить революцию?

- Я?

- Это представляется тебе заманчивым?

- А разве это возможно?

- Надеюсь, что нет. Хотя революции мало что меняют по существу...

- Кроме того, что ставят всё с ног на голову.

- Ну, это временное неудобство...

- Но для многих оно оказывается роковым...

Она промолчала.

- А ведь лучше этого и быть ничего не может,- сказал я.- Вот так, быть с тобой. Просто быть с тобой.

- Вряд ли это у нас получится,- сказала она.- Рано или поздно придётся на что-то решиться.

"Поцелуй меня"- неожиданно говорит она.

Я целую ей руку. Ей этого мало. Я робко прикасаюсь губами к её губам, и мне приходит мысль об огромном ярко-красном диване.

"Глупенький, да?"

"Ничего, для первого раза неплохо",- смеясь, говорит она.

Я не заметил, как ночь прокралась в город, только увидел вдруг, что неба уже нет, а там, где оно было, зияет чёрная мутноватая пропасть, и на дне её стынет луна.

Было жарко.

Леди спросила, можно ли ей немножко раздеться, и я хотел было сказать, что мне пора, наверное, но не решился. Она задёрнула на окнах шторы.

- Ничего? Я быстро.

И она вышла.

Я принялся расхаживать и всё не мог выбрать место, чтобы сесть удобно, ужасно мешали руки. В результате, она застала меня в довольно фривольной позе.