Иннокентий А. Сергеев

Господин Федра

Они прячут свои цветы за спинками кресел, дожидаясь, когда ты умрёшь перед ними на сцене, сыграв свою роль до конца. И тогда они принесут тебе эти цветы.

1

Красное пятно на халате белого цвета. В конце коридора свет. Сползаются тени, потолок сводами уходит в темноту подвального холода. Под воздействием алкоголя. Он взошёл на вершину сугроба и упал, наряженный в синий костюм диковинного персонажа оперы. И не спел. Я танцую на синем снегу танец красной наложницы, за равниной голубых сугробов встаёт зимнее солнце, и наложница короля птиц танцует на снегу танец смерти... затерянные путники в снежной ночи тянут руки к костру в пещере палатки... И все они замёрзли. И я проснулся под сводами тёмных. Потолков. И должен играть эту роль. Я сплю, мне не дают спать. Для чего эти виселицы, и я на пустых подмостках, этот шум моря. Этот шум моря! Дайте мне умереть сейчас! Не оставляйте меня одного!.. я плачу... я играю роль, я плачу, я плачу за всех, запах ваших цветов, увядающих из-за задержки рейса встречают нас встречают задержки рейса нас

задержки рейса ветер задержки рейса, что же это...

красное пятно на снегу.

Я лучшая Федра в этой части Вселенной.

Я снят на видеокамеры.

И пусть ваши цветы увядают в чьих-нибудь комнатах, не увидев, что я Федра,

пусть ваши цветы

Я

Федра!

Я стою на снегу, потому что теперь зима, и кроме снега нет ничего, вокруг пусто и ветер, холодно, потому что зима, а я в этих странных одеждах солнечной,- её называют солнечной,- Греции. Солнце слепит глаза, сухой воздух, морозный, и в странных одеждах посреди снежного поля... Далёкое зимнее солнце... Я повторяю слова каждый вечер, почти каждый вечер, и каждый день на репетиции, когда я - Федра, нет! Когда Федра - я.

Нельзя быть таким. Нельзя быть таким как я. И нельзя жить в стране, где зима - обычное время года, и так холодно, нельзя, если ты родился в Греции.

Или как

я

Где?

Или как я.

Где я родился. В справках пишут всякую ерунду, в газетах, в книгах, по телевизору, у меня нет телевизора. Пишут всякую ерунду. Я люблю говорить, когда каждое слово отдельно. Сначала я учился тому, что никому не нужно. Потом я взошёл на ступень выше и учился делать то, что было нужно мне. Чтобы, взойдя ещё на ступень, учиться делать то, что нужно тем, кому ничего не нужно. Тем, другим, кто прячется в темноте зала, зрительного зала театра, в тени колоннады храма, где мы венчаемся, я венчаюсь. Они обступили как своды потолков в этой холодной стране, где зимой поклоняются очагу, а летом тупеют. Я родился здесь. В этой стране, чтобы, облачившись в холодные ткани, стоять по щиколотку в снегу, созывая зрителей на свой бенефис. Можно убить себя или кого-нибудь ещё, но нельзя раздеться, только не теперь. Я каждый раз говорил себе: "Только не теперь". Я всё равно не смог бы изменить себя. Я родился. И я никогда не смог бы изменить себя. Хитрая бестия, я желал только того, что.............. я никогда не желал того, чего я не мог.

Я хочу его.

Я, Федра.

растирают грязь на полу

2

Женщины стряхивают с собачек снег и озабоченно смотрят по сторонам на других женщин, которые стряхивают со своих собачек снег и щёлкают замочками сумочек. Достают носовые платки. В проходах хлюпающими тряпками на швабрах растирают грязь и недовольно бормочут. Бинокли запотели. Стёкла медленно оттаивают, бациллы кашля в душном от испарений воздухе. Стойкий запах духов, женщины выглядят заплаканными. Они чихают, избалованные собачки вертятся у них на коленях. Прикрытых юбками, но становятся тусклы.

Я смотрю на себя в зеркало. За моей спиной гримёрная, здесь почти тихо. Но я могу вслух произнести фразы, звучащие сейчас на сцене. И с теми же интонациями, что с того. Я готов. Я не хуже чем всегда, а сделаешь лучше - обесценишь прошлое, все бесчисленные выходы и аплодисменты, не нужно... успокойся. Я смотрю на своё лицо в зеркале, избегая глаз.

Я смотрю себе в глаза из зеркала.

Золотые ручьи змеятся на мраморном барельефе лиц.

Что-то срастается, какие-то кости под гипсовой повязкой, когда накладывают гипс, что-то меняется. Под гримом, и это происходит всегда. Только маска остаётся всё той же и. Неизменной.

.....

А теперь я буду пить одиночество

красоты и наслаждения, но что с того; я могу повторить это с другими интонациями, снег тает, оставляя кисловатый вкус, слёзы высыхают, оставляя соль на воспалённой коже, соль на чёрной полировке гроба... рояля... белый порошок соли... она высыпала яд в его бокал и притворилась спящей, он выпил и уснул; зеркала занавешивают, чтобы они не видели, как будут выносить тело, все пришли по часам без опозданий, прибыть на репетицию, хотя нет, можно и опоздать, если задержалась электричка, я живу чуть-чуть за городом; я всегда говорю так, как будто говорю с кем-то другим, актёрская привычка, говорю всегда так, как будто пытаюсь оправдаться или сделал что-то постыдное, привычка, привычка, всегда так, как будто я - это кто-то другой, как будто я - это кто-то, и я должен оправдываться за него, может быть, перед ним же самим, а он не сумеет запомнить и нескольких слов в оригинальном порядке, и я должен оправдываться перед ним, словно бы я хороню своё тело, не знаю, что, себя, и сейчас будет вынос, я оглядываю комнаты, украдкой, как будто я должен стесняться этого, и непонятно, перед кем мне должно быть стыдно, всем стыдно перед покойником, значит, мне стыдно перед самим собой мёртвым, зачем я так плотно поел, если мёртвым не нужна пища, зачем я пойду, вынося своё тело, и свод лопнул, и зал запорошило снегом зимнего вечера. Снег. Бесконечный монолог,- мизансцена меняется, одни декорации уносят, приносят другие, на пустом месте, но всегда вокруг одной и той же темы: "Был актёр. И он повесился".

Нет, я отравлюсь, у меня есть яд. Та женщина, которая должна была всыпать его в мой бокал, предательски всё перепутала. Ни на кого нельзя положиться, даже на тех, к кому не испытываешь сексуальных чувств.

Жри снег как собака, собаки любят жрать снег и выкусывают белые тающие комки из шерсти, распространяя в воздухе запах мокрой псины, так пахнет толпа в подземном переходе в час пик, когда идёт снег, длинный подземный переход, я прохожу его дважды в день вот уже сколько лет. Сколько лет?

Сколько ей было лет?

Холодный как снег, я не испытывал к ней сексуальных чувств. Она позорно отступила и всё перепутала, глупая как её собачка. Когда я смотрю в зал, я не вижу их, и иногда, и однажды я подумал, что там сидит тысяча таких же точно женщин с собачкой на коленях и мужем, или просто рядом с мужчиной, и все они в толпе я мог бы не узнать её такие же и всё перепутают, даже если в первый раз в жизни или в последний, даже если не испытываешь к ним сексуальных чувств, к ней всё равно на них нельзя положиться.

Или возьму лезвие как тот человек, на чьём месте должен был быть я.

Ничего не получается. Наверное, я недостаточно пьян.

И потому всё выглядит так несерьёзно, и она хихикает как дурочка.

3

Она хихикает как дурочка, но я не могу от неё отделаться, не нарушив приличия, и я пригласил их вместе и плачу за троих, и изображаю из себя кого-то другого, так всегда, когда слишком много людей, потому что слишком много людей - это и есть зрители, а я актёр, когда я не на сцене. И она этого не поймёт никогда, она хихикает, поглядывая на меня, я ненавижу её, рассказывая что-то забавное, и всё это отражается в зеркалах, непотребно как племя уродов. Как ярмарочный зазывала, расхваливающий свой товар. И я как голый король, который может быть королём только будучи голым. Что ж, я выбрал корону, я был как ребёнок, всегда как ребёнок, который тянется схватить звезду, глупый, и не жалею. Потому что теперь у меня много денег, хотя бы поэтому. И ещё потому, что я всё равно был бы таким, даже если бы у меня не было другой сцены кроме ледяной площади замёрзшего пруда, которого даже нет на карте, и где я умер бы, замёрзнув насмерть. Я всё равно был бы таким. Три порции и вино. Да, это же самое. Она смеётся, я смеюсь. Я делаю заказ, и он говорит ей что-то. Я не расслышал. Она глупо хихикает. Я не решился сразу же попросить его повторить, а через секунду было уже поздно. Ещё через час она начала догадываться. Принесли икру, рука протянулась передо мной над столом и подлила вина в мой бокал. Я - Федра, теперь это уже неважно. Она перестала хихикать и ещё через сколько-то минут сказала, что им нужно идти. Он, покачиваясь, поднялся из-за стола. Чтобы идти с ней и что-то пробормотал. Я остался сидеть на месте. Она сказала, что они возьмут такси. Её глаза стали отсутствующими, она рассеянно оглядела зал за моей спиной, отражаясь в зеркалах. Она увела его к выходу. Я подозвал официанта и заказал вина.