Иннокентий А. Сергеев

Б И Б Л И О Т Е К А

В ТРЁХ КНИГАХ С ЭПИЛОГОМ И ОГЛАВЛЕНИЕМ

- Кто этот человек на побережье? - Это я. - Но ведь вы же здесь! - Напротив, это вы - там.

Е. А. Зотенберг "Некоторые замечания об устройстве Библиотеки"

КНИГА ПЕРВАЯ

в которой содержатся сведения секретные, сведения обрывочные, а также описание Конца Света, рассказ об убийстве, которого не было, рассуждения о мировых религиях, о возможных последствиях экологической катастрофы, а также о том, кого следует считать человеком серьёзным, сообщается об оригинальном способе времяисчисления и о многом другом

Глава первая

ночная лампа в окне холодного приюта больной бабочки. Зачем она здесь? Разве ночь - продолжение дня?

Что я мог им сказать? Растерянный, одинокий, в чужом городе, названия которого я даже не знал, оказавшись здесь столь нелепым образом, что едва ли кто-нибудь из них смог бы всерьёз поверить мне, когда бы я рассказал ему правду, да и кто поверит подозрительному незнакомцу, который стучится среди ночи в дверь, умоляя открыть, а ветер, грохоча жестью, почти заглушает его голос, и вот он кричит и путано и бессвязно пытается объяснить что-то, лепечет, а лицо его даже нельзя разглядеть из-за вьюги, и она уже стёрла следы его, и невозможно проверить, откуда он пришёл, и так ли это всё, как он говорит. Кто же поверит нездешнему, взывающему у закрытых дверей, когда вокруг ночь, и кричи - не услышат! Что ему нужно? Кто он, зачем он пришёл? Что я мог рассказать им! Что я мог сделать для того, чтобы мне поверили эти люди, до которых при свете дня мне не было никакого дела, такие же как те, кого я даже не замечал, когда выходил из дома, чтобы купить хлеба или молока, люди, которых бы я тут же забыл, доведись мне только выбраться отсюда. Разве вспомнил бы я о них когда-нибудь? Разве я когда-нибудь их замечал? Что же я мог сделать теперь, чтобы они мне поверили, когда замерзающий, едва держась на ногах от усталости, один в чужом городе, затонувшем на дне Ночи Зимы, я кричал, силясь перекричать ветер, а снег лепил мне в лицо, что я кричал им? Никто не отворил дверь. Никто из них не открыл мне дверь. Да и если бы кто-нибудь сделал это, из любопытства или, спросонья не успев поразмыслить, открыл бы мне и спросил меня, кто я, что мне нужно, зачем я пришёл к нему, что бы я мог ответить? Что я мог рассказать ему?

Что я мог рассказать им...

Оказался я здесь случайно, даже как-то нелепо - просто отстал от поезда. Побежал на станцию, стал искать начальника, диспетчера, кассира, дворника, хоть кого-нибудь!.. Я не нашёл начальника станции. Кабинет его был закрыт, коридоры были безлюдны, вокзал был пуст. Свет нигде не горел. Киоски, буфет, камера хранения - всё было закрыто. И даже автоматы газированной воды были почему-то отключены. Я был один. Гулкая тишина пустого, мёртвого здания окружала меня. Был второй час ночи. Было холодно, даже здесь, в здании вокзала, меня знобило. На платформе всё было невнятно из-за снега, фонари, ветер, хлопали двери. Мело. Я не заметил, как моя рука извлекла сигарету. Я закурил. Я подумал: "Ну вот и конец. Долго я не продержусь. Конец". Нелепость. Ерунда какая-то. Как это может быть, чтобы никого не было. Да что же это в самом деле. Бред. Я докуривал третью сигарету. Вокруг было всё так же тихо, хлопали двери. За стенами выл ветер. Я выбросил окурок и отправился искать людей. Я должен был найти хоть кого-нибудь, так не бывает, нет, этого не может быть, они где-нибудь близко, просто спят, уже три часа ночи, четвёртый, они просто спят. Я вошёл в темноту. Пройдя несколько шагов, я понял, что не представлял себе как следует, что я делаю, всё оказалось ещё хуже, чем я предполагал - ветер с бессмысленной яростью бил меня в лицо, рвал одежду, казалось, он бесится от досады на то, что не знает, что он хочет со мной сделать, сухая колючая пыль резала глаза и не давала разлепить веки, а вокруг всё было темно как при воздушном налёте,- мне почудилось, это воют сирены... Нет? Как темно! Я не мог разглядеть ничего вокруг, неба не было, луна утонула на дне бушующего океана снега. И ни единого, хотя бы слабого, проблеска света, ни одного окна. Я всё шёл. Я ушёл с вокзала, и теперь оставалось только идти. Проваливаясь в снег, вновь выбираясь на невидимую дорогу, ноги перестали уже чувствовать боль, пальцы рук... Я наткнулся на стену. И вдруг я понял с ясной отчётливостью, что давно уже иду по какому-то городу. Я закричал. Я дошёл! Вот же вокруг, повсюду, это дома! И в них, там, за стенами, в комнатах спят люди... Что же они все фонари-то выключили! Что же они... И почему во всех окнах темно? Нет, не нравился мне этот город, словно и впрямь готовился он к налёту, страшный, чужой... кто же это сказал... кто-то сказал, что кажется, даже воздух здесь состоит из чего-то другого... Я крикнул. Всё осталось безмолвным. Я подумал, что это... мысли сделались сбивчивы, смешались, словно бы это ветер ворвался, наконец, в них и принялся рвать и метать в мстительной злобе на меня за то, что так долго я сопротивлялся ему, так врываются войска в город после долгой осады и бесчисленных штурмов и со звериной яростью рвут его тело, и всё мешается, хаос, безумие... Я кричал, не разбирая, что я кричу. Я увидел свет. Крохотный огонёк. Я побежал к нему,- голубой огонёк света,- я бежал, всхлипывая, задыхаясь от ужаса, что сейчас он погаснет,- это улица, в самом конце улицы, в тупике,- он приближался. Это окно. Дверь. Я остановился. Переведя дыхание, я рывком открыл дверь и вошёл. Я оказался в квадратной, большой, чисто выбеленной комнате. Окно, которое я увидел с улицы, было единственным. Тихо потрескивали лампы дневного света. Я огляделся. На стульях, расставленных рядами вдоль стен,- а те, кому не хватило места на стульях, просто на полу,- сидели люди. Я сразу же понял, что они не знакомы между собой. Никто не разговаривал. Если кто-нибудь начинал ёрзать или откашливаться, или просто зевал, все поворачивали в его сторону головы. Я поискал взглядом, где раздеться. Оказалось, что негде. Я стоял. На меня больше не смотрели. Я подумал: "Да что это я, в самом деле". И, выйдя на середину комнаты, опустился на пол, мне было всё равно. Закрыть глаза и посидеть так. Ноги болят, это хорошо, посидеть так, нет, не спать, просто посидеть немного. Вот так, хорошо. Где-то открылась и закрылась дверь. Мимо кто-то прошёл. Я задремал. Я встрепенулся и тут же задремал снова. Я проснулся. "Следующий!" Мимо кто-то прошёл. Все посмотрели на меня. Следующий - это я. Я поднялся на ноги. Я подошёл к розовой на белом фоне стены двери, открыл её и вошёл. Человек в белом халате за столом, один в чистом, пустом кабинете. Он сидел и писал. Он поднял на меня глаза. - Можно? - Можно,- сказал он.- А вы почему без галстука? Я смотрел на него, пытаясь понять, шутит он, или это всерьёз. - А? Почему без галстука? - Ну, я... - Что вы не знаете? - Видите ли, в чём дело, я, в общем-то... даже не знаю, как сказать... - Ладно,- уже спокойнее сказал он.- Займите у кого-нибудь галстук и заходите. Я повернулся к двери. - Только давайте быстрее. Я вышел к людям. - Кто-нибудь, одолжите мне галстук,- попросил я и добавил: "Пожалуйста". Некто худой с зеленоватого оттенка лицом поднялся со стула и, подойдя, молча протянул мне малинового цвета лоскут. - Такие строгости,- сказал я, заправляя галстук под воротник.- Как прямо не знаю. Он поддакнул из вежливости. Ему явно было неловко. Я всё никак не мог справиться с пуговицами из-за спешки. Он не отходил. Все молча наблюдали за нами. А, ладно. - Спасибо вам. Я вернулся в кабинет. - Ну что?- сказал врач.- А, ну вот это другое дело. Я подошёл, не зная, стоит ли присаживаться. Он не предлагал. - Так что вас беспокоит? Он говорил со мной! Он обращался ко мне, он готов был выслушать меня мне стало легко. - Видите ли, в чём дело. Я опоздал на поезд, то есть, я вышел, а он уехал, и... Ну и вот. Он подозрительно посмотрел на меня. Я говорил правду. Он молчал. - Так,- сказал он. Задумался, глядя на мои ноги.- Так. Значит, поезд. Я машинально кивнул. - Отстали, отстали...- он задумался снова.- Вам во второе отделение,заявил он.- Это по коридору, первый поворот налево, дальше до конца, там увидите. Я вам выпишу направление. Выход отсюда. Позовите следующего. Он взял чистый листок бумаги и, нацарапав на нём какие-то каракули, шлёпнул печать. Кивнул на дверь,- жёлтую на белой стене, без всяких табличек. - Позовите следующего,- напомнил он, отдавая листок мне. Я позвал следующего и ушёл. Ещё издали я услышал доносящиеся оттуда звуки органа. Я не удивился, не до того было, я просто шёл - мне сказали: "Второе отделение",- вот я и иду. А что это за отделение такое, и почему там орган... Я устал. Я добрался до тепла, это главное. Теперь поспать где-нибудь, всё равно, где, свалиться... А утром меня уже здесь не будет. Это что... церковь? Я остановился. Вот как. Дверь была настежь открыта. Я вошёл. Широкие ступени вели вниз, к центру амфитеатра, где, освещённый голубоватыми лампами, играл органист. Он был один, наедине со своей музыкой, окружённый пространством ночи. Я спускался к нему. Он играл, а между тем вокруг не было никого, я шёл мимо пустых рядов,- не знаю, зачем я шёл мимо, мне хотелось прилечь, ведь никого нет, здесь было бы очень удобно, темно... Он играл. Он был совершенно лыс; одет он был в чёрный пиджак и белые с бахромой брюки. Я приблизился. Он заметил меня. - Что вам угодно?- спросил он, приветливо улыбнувшись. Он перестал играть. Я протянул ему листок с печатью. Он взял, покрутил его перед носом, попытался разобрать, что это такое написано. Посмотрел на меня. Я пожал плечами. Он, взглянув ещё раз на странный сей документ, сложил его и спрятал в кармашек, где некоторые носят платок или авторучку. - Так что вы хотели?- спросил он меня снова.- А впрочем, ладно. - Меня к вам направили. - Да, да, я это уже понял. Вот что, милейший,- он сделал паузу.Ступайте-ка вы на кухню. Чуете запах? Вот-вот. Небось, проголодались? Пусть вас накормят. - А где это? - Идите, идите на кухню,- ласково сказал он, как будто уговаривая меня. Но это было излишне. - Да вы разденьтесь! Я устремился на запах жареной рыбы.