Лубиний медлил.

- Открой свое тело? Мы хотим знать, чисты ли твои намерения? - требовало собрание.

Лубиний поднял руку, и выкрики смолкли.

- Старейшины! - глухо произнес Лубиний. - Многие из вас знают мой недуг: разбитая кость ноги мешает мне ходить. Воину не подобает опираться на трость, словно немощному старцу, я приказал сделать мне деревянный меч. В минуты недуга я пользуюсь им как тростью.

Лубиний распахнул плащ, отцепил от пояса меч, на глазах у собрания разломил его над головою и показал обломки, чтобы все могли видеть: меч был деревянный.

Тихий смех раздался в разных местах, на лицах старейшин появились улыбки. Пот выступил у меня на висках.

Лубиний продолжал говорить. Теперь уже ничто не могло спасти меня.

Когда он ушел на свое место, встал Бреттий:

- Кто хочет добавить или возразить Лубинию? - спросил он.

Собрание молчало. С задней скамьи поднялся один из старейшин.

- Лубиний сказал все. Нет оправдания Бруннану. Нет нужды и перечислять то, что забыл упомянуть Лубиний. Пусть старейшины голосованием выразят свою волю.

Вот она, последняя церемония, после нее я покину этот зал простым смертным.

Внезапно помещение озарилось ярким пламенем. Более сотни вооруженных латников с факелами через потайные ходы быстрым шагом вбежали в купольный зал, выстроились вдоль стены, направив на старейшин грозные копьеметы - оружие, придуманное юным и дурашливым богом. В верхней подкупольной нише появился Липцефий - начальник моей стражи. Громкий голос его раздался под сводами зала.

- Великие старейшины! - сказал он. - Хитрые смутьяны злонамеренными речами хотят повлиять на ваше решение. Всемогущие боги подсказали мне, как защитить от них нашего славного Властителя. Пусть каждый из вас, прежде чем подать голос, еще раз обдумает разумность принятого решения. Прошу вас, продолжайте голосование.

Мысленно я решил наградить верного слугу - отдать ему лучшую из моих новых жен. Он заслужил этого.

Смутный ропот пронесся по залу. Лубиний пытался что-то говорить, но сидящий сзади него помешал, одернул его за полу, пальцем показал на воина, направившего копьемет в грудь старейшины.

Лишь немногие - старик Бреттий, Лубиний, его молодой красавец сосед и еще несколько старейшин, сидящих в разных местах, - подали голоса против меня.

- Благодарю вас за честь, оказанную мне, - сказал я и жестом распустил собрание.

Молчаливые старейшины еще теснились в проходе, когда начальник стражи подошел ко мне сзади и почтительно согнулся в поклоне.

- Боги подсказали тебе разумную мысль, - прошептал я, они же внушили мне мысль достойно наградить тебя.

- Мой разум н мои руки в вашей власти, - ответил он.

- Прикажи арестовать Лубиния, - сказал я.

- Я распорядился об этом. Еще я составил еше список всех, чей разум свихнула речь смутьяна.

Я молча пожал его руку. Мы отлично поняли друг друга.

Всего три часа прошло после собрания старейшин. Я снова в том же зале. На этот раз я сижу не на троне - на своем походном стуле.

Все еще ночь. В отверстие в центре купола видны звезды. Стены зала потонули во мраке. Несколько факелов освещают небольшую площадку. В центре ее стоит Лубиний со скрещенными на груди руками. Плащ на нем разодран и окровавлен.

- Мы были с тобой друзьями, Лубиний, мы росли вместе, вкрадчивым голосом говорю я. - Почему же теперь возненавидел ты меня?

Лубиний молчит. Но это молчание бунтовщика.

Мне хочется заставить его говорить. Я ищу слова, которые ужалили бы его сердце.

- Ты завидуешь мне, Лубиний. В последнем походе на вреллов воинское счастье изменило тебе. Победителем вернулся я. Иначе корона досталась бы тебе. Признайся, ты добивался этого?

- Но только не ценой подлости, - сказал Лубиний. Лицо его, обезображенное шрамом, выражало презрение. - Ты оказался подлецом и трусом. Когда вреллы бросились на отряд, ты бежал. И только потом, узнав, что Марундий - твой помощник выиграл сражение и сам погиб, ты вернулся к войску.

- Лжец! - крикнул я, выхватывая из рук факельщика короткий меч.

- Те, кто были рядом с Маруиднем, не видели тебя в бою. Ты украл славу у мертвого Марундия, а теперь властью, добытой бесчестием, творишь беззакония. И ты хочешь, чтобы я подал тебе руку?!

Я не мог удержать ярость, я поднял меч.

Лубиний распрямил грудь.

- Трус, - прошептал он тихо. - Только трус способен ударить безоружного.

С бешеной силой вонзил я меч. Потом еще и еще. Лубиний лежал поверженный, а я продолжал истязать его мертвое тело. Я жалел только об одном: ом не мог больше чувствовать боли от моих ударов.

Факелы в руках стражников дрожали, пламя кидало наши тени в разные стороны.

Липцефий остановил мою руку,

- Лживый пес стал падалью, - сказал он.

Я очнулся от гнева и увидел растерзанного Лубиния. Без сил опустился на стул. Липцефий приказал стражникам выйти.

Меня морозило, я не мог унять дрожи в ногах. Хуже всего, что факелы освещали меня, и Липцефий видел мою слабость. Я ничего не мог поделать с собой, меня продолжало трясти. Меня назовут убийцей безоружного. Даже Властителю не захотят простить этого. По законам страны я должен объяснить свой поступок собранию старейшин. Они либо осудят меня, либо оправдают, если я докажу, что мною двигал справедливый гнев.

Силой можно заставить старейшин признать меня невиновным, но не в их власти оправдать перед народом убийцу безоружного человека.

Я сидел совершенно подавленный и уже не пытался унять дрожь.

- Мы погибли, - прошептал я.

- У нас есть время; еще никто ничего не знает, - сказал Липцефий.

- Мы погибли, - упрямо шептал я.

Липцефий убеждал меня, словно младенца, он гвердил одно и то же:

- У нас есть время: еще никто ничего не знает.

- Что ты предлагаешь? - спросил я.

- Кроме нас двоих и четверых стражников, - шептал Липцефий, - никто ничего не знает. Я прикажу им отнести труп на окраину. Вооружившись, мы будем идти следом. Я покажу, где бросить Лубиния, и мы сразу убьем стражников. Нас двое, но они не ждут нападения, и мы справимся с ними. Завтра вместе со старейшинами ты, Властитель, станешь скорбеть о гибели своего лучшего друга Лубиния. Пусть суд старейшин приговорит убийц Лубиния к смерти.

- Убийц? - переспросил я.

- Убийц, - прошептал он. - Я разыщу их, чего бы это ни стоило.

Я слушал кровавый его шепот и понял, что снова спасен - спасен Липцефием.

На другой день я созвал старейшин.

Все уже знали о злодеянии. Глашатаи, разосланные Липцефием по стране, разносили траурную весть.

Я сидел на троне, скорбно опустив голову, и слушал, как сдержанно рокочет собрание. У меня не было силы поднять лицо, но все же я одолел временную слабость.

- Великие старейшины, - произнес я в наступившей тишине.

Собрание замолкло, все уставились на меня, от их взглядов мороз пробежал по моей спине.

- Печальное известие сразило нас, - продолжал я, повысив голос. - Позорное, подлое убийство нашего общего друга ждет отмщения. Клянусь: пусть ум мой не знает покоя, пока pука не покарает убийц.

Услышав слова государственной клятвы, старейшины встали. Сотни голосов под сводами зала повторили:

- Пусть ум мой не знает покоя, пока рука не покарает убийц!

Моя речь была короткой. Я сказал, что в стране вводится тревожное положение. Пусть старейшины будут на своих постах. Пусть каждый пятый мужчина будет вооружен и не спит ночью.

Когда я распустил собрание, пришел Липцефий.

- Вот список подозреваемых в заговоре, - сказал он.

- Ты собирался еще показать мне список голосовавших вчера против меня, - напомнил я ему.

- Он совпадает со списком изменников, - сказал Липцефий.

- Действуй, - приказал я.

Он удалился, почтительно пятясь. Этого не было еще в обычае. Я понял: он боялся повернуться ко мне спиною. Он был прав: я подумывал, не всадить ли копье между его лопатками слишком он много знал. Теперь бы я обошелся и без него: машина была уже пущена в ход.