Около церкви мы увидели толпу народа, люди стояли чуть ли не в нижнем белье, было много подростков — все чего-то ждали. Где-то вдали я услышал переливающуюся сирену полицейской машины.

Я хотел, чтобы Касабиан развез нас всех по домам, а машину Скипа мы бы забрали только завтра. Но она была припаркована рядом с водоразборным краном, а значит, бросалась в глаза. Касабиан остановился, он, кажется, не понял связи между толпой и сиреной, и мы со Скипом выбрались из машины. Какой-то мужчина на другой стороне улицы, этакий лысеющий тип с пивным животом, принялся внимательно изучать нас.

Я обратился к нему, спрашивая, что произошло. Он спросил, не из полицейского ли я участка. Я помотал головой.

— Кто-то залез в церковь, — ответил он. — Наверное, подростки. Мы перекрыли выходы, сейчас подъедут копы.

— Подростки, — вымученно повторил я, и он засмеялся.

— Кажется, сейчас я нервничал гораздо больше, чем тогда, когда был в подвале церкви, — сказал Скип когда мы отъехали на несколько кварталов. — Я стою с бельевым мешком, перекинутым через плечо, словно только что грабанул чего-то, а у тебя за поясом торчит пушка сорок пятого калибра. Думаю, вот нам будет весело, если они заметят оружие.

— А я про него и забыл.

— К тому же в нашей машине полно пьяных. Еще один момент в нашу пользу.

— Пьяным был только Киген.

— И самым умным тоже. Так все просчитать, верно? Кстати, о выпивке...

Я достал скотч из бардачка и открутил крышечку для Скипа. Он сделал большой глоток и отдал бутылочку мне. Мы передавали ее друг другу, пока она не опустела. Со словами: «Чертов Бруклин» Скип выбросил ее в окно. Я был бы еще счастливее, если бы Скип не пил, — теперь от нас несло спиртным, у нас на руках было незарегистрированное оружие и никакого вразумительного объяснения нашего здесь присутствия, в общем, ничего хорошего. Но я оставил эти мысли при себе.

— Они вели себя весьма профессионально, — сказал Скип. — Их маскировка да и все остальное. Почему он разбил лампочку?

— Чтобы задержать нас.

— На какой-то миг я подумал, что он в меня выстрелит. Мэтт!

— Что?

— Почему ты не выстрелил в него?

— Когда он целился в тебя? Мог бы, если бы только почувствовал, что он собирается в тебя выстрелить. Я держал его на мушке. Но если бы я выстрелил в него, то он бы выстрелил в тебя.

— Я имею в виду, после того, как он вырубил свет. Ты ведь по-прежнему держал его на мушке. Ты целился в него, когда он убегал через дверь.

Я задумался.

— Ты решил заплатить выкуп, чтобы книги не попали в налоговую службу. Как ты думаешь, что было бы, если бы тебя стали преследовать за стрельбу в церкви Бенсонхерста?

— Господи, об этом я не подумал.

— В любом случае, денег бы это не вернуло. Деньги в это время были уже на улице в руках второго парня.

— Я знаю. Я просто не думал обо всем этом. Дело в том, что я бы мог выстрелить в него. Не потому, что это правильно, а просто под влиянием ситуации.

— Никогда не знаешь, что можешь сделать под влиянием ситуации, — ответил я.

Когда мы опять остановились на красный сигнал светофора, я достал свою записную книжку и стал делать наброски. Скип спросил меня, что я рисую.

— Уши, — ответил я.

— Зачем?

— Об этом нам рассказывал преподаватель, когда я еще учился в полицейской академии. Уши у разных людей очень различаются, а их-то как раз крайне редко маскируют или изменяют пластической операцией. У тех двоих было не так уж много настоящего. Я хочу сделать наброски прежде, чем забуду.

— Ты помнишь, какие у них были уши?

— Ну, я специально пытался запомнить.

— О, тогда другое дело. — Скип вытащил сигарету из пачки. — Я не мог бы поклясться, что у них вообще были уши. Разве парики их не закрывали? Думаю, что нет, ведь тогда бы тебе было нечего рисовать. Но ты ведь не сможешь пропустить эти рисунки через какую-нибудь картотеку, верно? Как отпечатки пальцев?

— Я только хочу, чтобы у меня была возможность их опознать, — ответил я. — Думаю, я смог бы узнать их голоса, если сегодня ночью они говорили, не изменяя их. Думаю, так оно и было. Что касается их роста, то один был где-то пять футов и девять дюймов, ну, может, десять, а другой немного ниже, или так казалось, потому что он стоял дальше. — Я кивнул головой на свою записную книжку. — Я не помню, кому из них какие уши принадлежат. Но должен зарисовать все прямо сейчас, такие вещи быстро забываются.

— Думаешь, это важно, Мэтт?

— То, как выглядят их уши? Возможно, нет, — согласился я. — По крайней мере девяносто процентов того, что делаешь в ходе следствия, ни к чему не приводит.

Даже девяносто пять процентов: разговоры с разными людьми, различные факты, которым ищешь подтверждение. Но если проделаешь достаточно большую работу, то что-нибудь обязательно сработает.

— Ты скучаешь по этому?

— По работе полицейского? Не часто.

— Иногда понимаешь, как можно скучать по такой работе, — сказал Скип. — Но дело не только в ушах. Непонятно, стоит ли вообще рыпаться? Они нас нагрели и смотали удочки. Думаешь, номерной знак что-нибудь даст?

— Нет. Я думаю, они достаточно сообразительны, чтобы воспользоваться краденой машиной.

— Я об этом тоже подумал. Мне не хотелось этого говорить, потому что жаль было нашего хорошего настроения на обратной дороге и жаль было портить Билли его триумф. Но они все это так проделали: замаскировались, погоняли нас по району, прежде чем послать в нужное место... не думаю, что они облажались с машинным номером.

— Иногда такое случается.

— Бывает. Нам бы повезло, если бы они украли эту машину.

— Почему ты так считаешь?

— Их могут за это арестовать, какой-нибудь внимательный постовой, который просматривал список угонов. Он ведь так называется?

— Да. Но прежде чем машина туда попадает, проходит какое-то время.

— А может, они все заранее спланировали. Украли машину за неделю, загнали ее куда-нибудь и сменили номера. В чем еще их могут обвинить? В осквернении церкви?

— О господи! — воскликнул я.

— Что такое?

— Эта церковь!

— А что с ней?

— Останови машину, Скип.

— Хм?

— Останови машину на минуту, хорошо?

— Ты серьезно? — он посмотрел на меня. — Вижу, что серьезно?

Скип подъехал к обочине.

Я закрыл глаза и пытался припомнить все в деталях.

— Церковь, — начал я. — Какая это была церковь, ты заметил?

— Они для меня все одинаковые. Она была, ну, я не знаю, кирпичная, каменная. Какая, к черту, разница?

— Я имею в виду, она была протестантской или католической?

— Откуда я могу знать, какая она?

— У них при входе доска с объявлениями. Там было написано белыми буквами на черном фоне, когда начинается служба и о чем будет проповедь.

— Там всегда об одном и том же. Как не делать того, что хочется делать.

Закрывая глаза, я вызвал в памяти эту доску, но не мог вспомнить, что написано.

— Ты не заметил?

— У меня голова была занята другим, Мэтт. Но какое это имеет значение, черт побери?

— Она была католической?

— Я не знаю. Ты имеешь что-то за или против католиков? Монахини били тебя линейкой, когда ты был ребенком? "Грязные мысли — бум! получи за это, маленький ублюдок". Ты когда придешь в себя, Мэтт? — Мои глаза были закрыты, я пытался вспомнить, поэтому ничего не ответил. — Потому что здесь на другой стороне улицы есть винный магазин, и, хотя мне очень не хотелось бы тратить деньги в Бруклине, я собираюсь туда пойти. Ладно?

— Конечно.

— Можешь представить, что это церковное вино, — сказал Скип.

Он вернулся с бутылкой «Тичерс» в коричневом бумажном пакете. Не вынимая ее из пакета, он сломал печать и скрутил крышку. Потом он отпил и передал бутылку мне. Я подержал ее в руках какое-то время, потом тоже сделал глоток.

— Мы можем ехать, — сказал я.