Охранять. Ходить важно и гордо. Я это люблю. Даже лучше, чем взять самку.
Вниз, вдоль реки, туда, где остался запах копыт. Здесь мелкое место. Мы переходим на другой берег и нюхаем, нюхаем — два Чужака.
Они нас еще не видят. Мы двигаемся ловко, бесшумно. Большой поднимает палку и мы тоже. Голодный нюхает, чтобы понять, кто эти Чужаки, а потом показывает в сторону холма. Так я и думал, они Горные. Хуже всего. Плохо пахнут.
Горные пришли на нашу охотничью территорию. Хотят устроить нам неприятности. Мы им покажем.
Мы расходимся в стороны. Большой заворчал, и они его услышали Я уже иду вперед с палкой наготове. Могу бежать довольно долго, не опускаясь на четвереньки. Чужаки испугались, кричат. Мы бежим быстро. Мы уже среди них.
У Чужаков нет палок. Мы бьем их, лягаем, а они пытаются нас схватить. Они высокие и быстрые. Большой бросает одного на землю. Я бью его, чтобы Большой точно знал, что я с ним заодно. Бью сильно, а потом быстро бегу к Голодному — помогать.
Чужак отобрал у Голодного палку. Я бью Чужака по голове. Он падает. Я сильно ему врезал, и Голодный прыгает Чужаку на спину.
Чужак пытается подняться, и я крепко лягаю его ногой. Голодный отбирает свою палку и начинает колотить Чужака. Я помогаю.
Чужак Большого пытается убежать. Большой лупит его палкой по заду, ревет и хохочет.
У меня есть талант. Редкий. Я подбираю камни. Я здорово бросаю. Даже лучше, чем Большой.
Камни для Чужаков. С нашими я могу подраться, но всегда без камней. А вот Чужаку нужно запустить камнем прямо в рожу. Я люблю бить Чужаков именно так.
Я швырнул один камень и угодил Чужаку в ногу. Он споткнулся, и я крепко его огрел камнем по спине. Тогда он побежал еще быстрее, и я увидел, что у него пошла кровь. Чужак оставлял капли крови в пыли.
Большой хохочет, хлопает меня по спине, и я знаю, что он мною доволен.
Работяга продолжает колотить своего Чужака. Большой забирает мою палку и присоединяется к Голодному. Чужак весь в крови, запах ударяет мне в нос. Я вскакиваю на Чужака и начинаю прыгать. Вверх-вниз. Вверх-вниз. Так продолжается долго. Мы не беспокоимся, что другой Чужак вернется. Они всегда знают, когда проигрывают.
Чужак перестает шевелиться. Я лягаю его в последний раз.
Никакой реакции. Мертвый, наверное.
Мы танцуем и вопим от радости.
Леон потряс головой, чтобы побыстрее прийти в себя. Немного помогло.
– Ты был Большим? — спросила Келли. — Я превратилась в одну из самок на дереве.
– Извини, не могу сказать.
– Это было… иначе, не так ли? Он сухо рассмеялся.
– С убийством так и бывает.
– Когда ты ушел вместе с вожаком…
– Мой шимпанзе думает о нем, как о «Большом». Мы убили другого шимпанзе.
Леон и Келли находились в отделанной плюшем приемной отделения погружений. Мир вокруг постепенно успокаивался, приобретал знакомые очертания.
Келли застенчиво улыбнулась.
– А мне… мне понравилось. Леон немного подумал.
– И мне тоже, — сказал он и сам удивился.
– Не убийство, конечно…
– Да, безусловно. Но… ощущение. Она усмехнулась.
– В Хельсинки такого не найдешь, профессор.
Леон провел два дня, изучая структуру научных данных в солидной библиотеке Станции. Оборудование позволяло активировать интерфейсы сразу на несколько чувств. Он прогуливался по прохладным числовым лабиринтам.
В векторном пространстве, изображенном на огромном экране, результаты исследований были скрыты за множеством защитных паролей. Конечно, он легко мог взломать их или обойти, однако длинные отчеты, выводы и многочисленные статистические данные не поддавались быстрой интерпретации. Иногда определенные грани поведения шимпанзе оказывались тщательно зашифрованы в дополнениях и замечаниях, словно биологи этой отдаленной лаборатории были озадачены полученными результатами. Кое-что действительно вызывало смущение: особенно брачные обычаи.
Леон продвигался по трехмерному лабиринту, размышляя, возможно ли построить стратегическую линию аналогий?
Почти все гены шимпанзе совпадают с генами человека, значит, динамика развития обезьян должна представлять собой упрощенную динамику развития человеческого общества. Можно ли проанализировать поведение группы шимпанзе в качестве частного случая социоистории?
На закате следующего дня Леон сидел рядом с Келли, наблюдая за кроваво-красными зубцами гор, окруженными оранжевыми облаками. Африка оказалась яркой и кричащей, однако ему это нравилось. Острая еда. В животе у Леона заурчало в предвкушении обеда.
– Очень заманчиво построить упрощенную модель социоистории, используя для этого шимпанзе, — заметил он.
– Однако у тебя какие-то сомнения?..
– Шимпанзе такие же, как мы… только у них есть, ну…
– Они ведут себя, как животные? — Келли усмехнулась, а потом поцеловала мужа. — Мой скромный Леон.
– Я знаю, мы тоже часто ведем себя, как животные. Но мы слишком разумны.
Келли опустила ресницы — Леон знал, что так его жена выражает вежливое несогласие.
– Да-да, слишком разумны, чтобы просто наслаждаться жизнью.
– Что? — слова мужа удивили Келли.
– Я изучал эволюцию. Попросту говоря, человеческий мозг оказался эволюционно избыточным: собирателю и охотнику не требуется такой могучий инструмент. Чтобы справиться с остальными животными, было бы вполне достаточно овладеть огнем и научиться делать каменные инструменты. Подобные таланты сделали бы из человека царя природы, избавив его от тягот естественного отбора. Однако есть свидетельства, что мозг сам ускорил свое развитие. Кора головного мозга начала увеличивать массу, возникли новые нервные связи в дополнение к тем, которые уже существовали. Вместо толстого слоя кожи появились дополнительные участки мозга.
Благодаря этим участкам родились музыканты и инженеры, святые и ученые, — эффектно закончил Леон. — Причем эволюционный отбор занял всего несколько миллионов лет.
Келли фыркнула.
– Взгляни на это с женской точки зрения. Все это произошло, невзирая на опасности, которым подвергались женщины при родах.
– Что?
– Огромные детские головки. Им трудно выйти наружу. Мы, женщины, до сих пор расплачиваемся за ваши мозги — и за свои собственные. Леон рассмеялся. Келли всегда находила свежий взгляд на вещи.
