Воздух Африки был напоен ароматами. В сухом, агрессивном жаре таилось обещание примитивных и древних чудес, недоступных пониманию.

Келли взглянула на пейзаж, раскинувшийся за массивными стенами.

– Дикие животные не проникнут сюда?

– Нет, я полагаю. Стены довольно высоки, к тому же тут полно сторожевых собак. Квазипсы — так, кажется, они называются.

– Отлично. — Она улыбнулась, и он сразу понял, что сейчас всплывет какой-то секрет. — Вот я и заманила тебя в эту глушь, чтобы оказаться подальше от Хельсинки.

– А не для того, чтобы изучать шимпанзе?

– Что ж, это весьма забавно, — ответила Келли. — По крайней мере, безопасно. А вот если бы ты остался в Хельсинки, тебя могли бы убить.

Он отвел глаза от прекрасного ландшафта. Келли говорила серьезно.

– Ты думаешь, они способны?..

– Вполне!

– Понятно. — На самом деле он мало что понимал, но уже давно привык полагаться на мнение жены во всех практических вопросах. — Ты думаешь, «Транснациональные технологии» попытаются?..

– Расквитаться с тобой за то, что ты подорвал их авторитет? Конечно. Но они, разумеется, не станут идти напролом.

– Но ведь все уже закончено, стороны договорились.

Леон сделал удачное социометрическое предсказание относительно политических и экономических тенденций развития Центральной Европы. Его репутация была достаточно весомой, чтобы прогноз привел рынок к катастрофе. Экономика все больше напоминала моду: основные виды приоритетных товаров менялись, словно длина юбки.

«Транстехнологии» понесли серьезные потери, чувствительные даже для корпорации мирового уровня, каковой они и являлись. Ученого обвинили в манипулировании рынком, хотя он всего лишь честно пытался испробовать новую модель социальной истории.

«Господа из корпорации, — подумал он, — вели себя, как обиженные дети. Но ничего, разум, в конце концов, должен возобладать».

– Ты собираешься делать новые прогнозы? — спросила Келли.

– Как только мне удастся откорректировать некоторые параметры…

– Понятно. Значит, корпорации следует ждать новых неприятностей. Может, не стоит их дразнить?

– Ты преувеличиваешь. — Взмахом руки он словно отбросил ее тревогу.

«А с другой стороны, — подумал он, — отпуск мне совсем не помешает».

Посетить суровый девственный мир… За долгие годы прозябания в Хельсинки он забыл, какой яркой и дикой бывает подлинная природа. Зеленое и желтое — после десятилетий, проведенных среди стали и бетона.

Небо здесь было удивительно бездонным, не обезображенным каракулями непрерывно пролетающих самолетов; яркие птицы делали его по-настоящему живым. По ту сторону стены возвышалось одинокое дерево, которое сердито трепал ветер. Наконец ветер вырвал пригоршню листьев и помчал их над сумрачной равниной, словно перья раненой птицы. Другая сторона долины, та, где обитали шимпанзе, казалось, была накрыта серым пологом: там шел мелкий, холодный дождь. Леон вдруг задумался: как бы почувствовал себя он, попав под потоки воды без всякой надежды на убежище и тепло. Может быть, комфорт и рутинный порядок вещей Хельсинки подходит ему гораздо больше, нежели эта непредсказуемая стихия.

Он показал в сторону далекого леса.

– Мы отправимся туда? — Ему нравилось новое место, хотя джунгли и несли в себе какую-то скрытую угрозу.

Прошло много лет с тех пор, как он в последний раз соприкасался с природой и работал руками. Это было еще на ферме его отца.

– Ты и здесь пытаешься строить прогнозы?

– Я предвкушаю! Келли усмехнулась.

– У тебя всегда найдется более весомое слово — на любую мою реплику.

– Наше путешествие кажется мне слишком… туристическим.

– Естественно. Мы ведь действительно туристы.

Скалы вздымали вверх свои острые пики, напоминавшие зазубренные края вскрытых консервных банок. За толстыми деревьями серый туман разбивался о бесцветные, гладкие хребты гор. Даже здесь, на открытом склоне холма, База была окружена гладкоствольными деревьями с толстой корой, под которыми лежал густой слой пожухлых, преющих листьев: казалось, вдыхаешь влажный опиум.

Келли допила свой коктейль и встала.

– Пойдем, общество, кажется, в сборе.

Он послушно последовал за нею и почти сразу понял, что совершил ошибку. «Общество» было разодето в потрепанные костюмы для сафари и, кажется, успело порядком поднабраться: раскрасневшиеся лица горели возбуждением. Леон отмахнулся от официанта, разносившего бокалы с шампанским: алкоголь притуплял восприятие. Однако он старался улыбаться и поддерживать беседу. Однако это оказалось совсем непросто.

– Откуда вы? О, Хельсинки — и как он там? Мы из (подставьте название любого города), слышали? — Конечно, они с Келли ничего не слышали о названном городе.

Большая часть «общества» принадлежала к туристам, которых привлекли уникальные возможности этого места. Ему показалось, что каждое третье слово в разговоре — природный или жизненный , и произносились они, как мантры.

– Какое облегчение — оказаться вне прямых линий, — заявил худощавый мужчина.

– Что вы имеете в виду? — спросил Леон, стараясь выглядеть заинтересованным.

– Ну, в природе не существует прямых линий. Это дело рук людей. — Он вздохнул. — Я люблю находиться там, где нет ничего прямого!

Леон моментально подумал о сосновых иголках; о пластах метаморфической горной породы; о внутренней грани полумесяца; о шелковых нитях паутины; о гранях кристалла; о белых кварцевых прожилках на сколе гранита; о далеком горизонте большого, спокойного озера; о стволах молодых быстрорастущих деревьев; о трещинах на льду; о косяках перелетных птиц; о сосульках.

– Не согласен, — сказал Леон.

И больше ничего не добавил.

Его привычка к коротким репликам приводила к тому, что разговор быстро заходил в тупик; а эти люди уже успели неплохо подогреть свои чувства. Они безудержно болтали, предвкушая погружение в жизнь существ, обитающих внизу, в долине. Леон молча слушал, он был заинтригован. Кое-кто хотел посмотреть на мир глазами стадных животных, другие мечтали стать охотниками или птицами. Они говорили об этом так, словно им предстояло участвовать в спортивных соревнованиях — Леон подходил к данной проблеме иначе. Он, как и прежде, не вмешивался в разговор.