Можно сказать, что вплоть до последних дней Тур не знал, кто с ним поплывет! Ситуация, казалось бы, немыслимая в практике подготовки подобных предприятий! Но Тур нисколько этим не смущался. И не скрывал, что такой "разгул" случайностей как нельзя более совпадает с его планами.
Он поставил себе задачу исходить не из лабораторных, а житейских обстоятельств. И сознательно не желал ничего искусственно организовывать и предвосхищать. Ведь в обыкновенной, будничной жизни человек не сидит под стеклянным колпаком, не выбирает себе соседей и сослуживцев. А Хейердал стремился доказать, что именно обыкновенные, отнюдь не особенные люди могут и должны в самых сложных условиях действовать сплоченно и дружно.
Он пошел еще дальше: решил собрать на борту "Ра" представителей различных рас, приверженцев различных, очень несходных мировоззрений. И продемонстрировать таким образом, что люди, живущие на одном земном шаре, если они зададутся общей, одинаково важной для всех целью, вполне могут конструктивно договориться по любому вопросу.
Тем не менее проблема психологической совместимости существовала, никуда от нее не денешься. На практике люди знакомы с ней издавна, но предметом научного изучения совместимость стала всего десятки лет назад. И был понятен энтузиазм моих друзей-психологов, провожавших меня на "Ра": семь человек, папирусное судно и океан... Вот это эксперимент! Не было еще такого!
Словно по заказу тех же психологов обстоятельства помогли тому, чтобы эксперимент усложнился дополнительно. Не просто семеро, а семеро, оказавшихся вместе случайно.
Наши первые дни в Каире и особенно в Сафи сложились так, что каждым своим часом они, казалось, убедительно подтверждали правоту Хейердала. Все семеро освоились моментально: потаскали связки папируса, посвязывали канаты, собрались в гостинице поужинать как следует, выпили водки, закусили икрой... И вот уже нам чудилось, что мы знакомы давным-давно, что ни на одном судне за всю историю мореплавания не было такого дружного, жизнерадостного, по всем статьям превосходного экипажа.
И, конечно, мы ошибались, думая, что знакомство состоялось. Напротив, оно едва начиналось, нам еще предстояло выяснить, что же нас объединяет. А пока что нас объединяла, во-первых, радость по поводу того, что мы участвуем в увлекательнейшем путешествии, и, во-вторых, сам Тур.
Хейердал и формально был нашим общим руководителем, шефом, командиром и капитаном. Но, кроме того, от него к каждому тянулись самые разнообразные нити. Норман видел его лишь однажды на Таити, а Сантьяго - в Москве. Для Карло он был авторитетным ученым.
Абдулла на Тура чуть не молился! Сколько чудес он, Абдулла, увидит! Он поплывет по морю, которое, оказывается, все соленое, посмотрит на китов, немножко похожих на бегемотов, будет богатым, уважаемым... И все это благодаря Туру, благодаря его странной идее покататься по океану, как по озеру Чад! Тур, кстати сказать, всячески оберегал его восторженное состояние, стремился к тому, чтобы африканец чувствовал себя раскованно. И, замечая дружеское внимание к себе, Абдулла радовался еще больше.
Жорж, много слышавший о Туре от Бруно Вайлати, конечно, гордился тем, что нежданно-негаданно стал членом экипажа "Ра". Но не ронял собственного достоинства и при случае старался показать "этому норвежцу", что и египтяне не лыком шиты. Лез в огонь и воду, без устали нырял, таскал, привязывал, грузил... И косил глазом в сторону Тура, и расцветал от его похвалы...
Я тоже был очарован Туром. Мне казалось непостижимым, что работаю рядом с человеком, чей бальсовый плотик многие годы стоял в моем сознании на гребне гигантской, похожей на перевернутую запятую волны. Человек с книжных обложек, с газетных полос, синьор Кон-Тики, мистер Аку-Аку, он топал босиком по палубе полуготового "Ра", возился с ящиками, мешками и пакетами, поглядывал иронически, хмыкал, скрывался в свой сарайчик постучать на машинке... И все это происходило здесь же, в двух шагах, это было как кинофильм, зрителем и участником которого я одновременно являлся. Ощущение нереальности происходящего не покидало меня.
Общую атмосферу, царившую тогда в наших отношениях, с полным основанием можно было назвать фестивальной. Наше "ты", на которое мы сразу легко перешли, было экзальтированно подчеркнутое; мы уставали, были грязны, обливались семью потами... И все равно чувствовали себя как на празднике, где каждый старается показать себя с наилучшей стороны.
Мы в Сафи ждали лодку, которую уже доставили морем в Танжер. На огромном трейлере ее должны были переправить сюда. Но по дороге возникли сложности: "Ра" имел слишком большие размеры для проезда под мостами на шоссе, ведущем в Сафи.
Наконец лодку привезли и состоялся ее спуск на воду. В присутствии многочисленных гостей, среди которых был паша Тайеб Амара, наместник короля, приехавшие в Сафи послы разных стран, многочисленные журналисты, наш "Ра" закачался на волнах. И оказался совсем не таким большим, каким был на суше, - всего 12 метров в длину и 5 в ширину. В порту для него была найдена тихая заводь с баржей-понтоном, возле которой лодке предстояло намокать. Ошибочно считалось, что папирус, пропитавшись водой, тонет через две недели. Как покажет наше плавание, все совсем наоборот - от долгого пребывания в морской воде стебли становились крепче, и при правильной вязке папирус - прекрасный материал и для больших судов.
Древние умели строить их так, что они ходили по морю в расчете на высокую волну и не разламывались, когда она поднимала суда, а их нос и корма при этом повисали в воздухе. Гибкие папирусные корабли древних мореплавателей, благодаря тому, что делались из взаимосвязанных частей, прекрасно держались и тогда, когда оказывались на гребнях двух волн, как бы повиснув без опоры посередине. И конструкция лодок из папируса, и их оснастка были идеально продуманы для длительных плаваний по морям, но некоторых секретов древних мы пока не знали. Их еще предстояло узнать.
В самые первые свои дни пребывания в Сафи я нервничал: лодку уже везут, Ивон, Жорж, Карло понемногу свозят к барже-понтону продовольствие, а воды нет! Ни капли из полутора тонн, которые решено с собой захватить! А ответственный за них я!
Мне чудилось, что кое-кто уже поглядывает на меня с сомнением: вот так русский врач, не поторопился ли Хейердал заключить с ним контракт?
А что я мог сделать? В Сафи водопровод так называемого полузакрытого типа: вода из артезианских колодцев течет в город по террасам. Анализы вновь и вновь подтверждали, что такую воду вряд ли безопасно брать с собой в океан - храниться-то ей не меньше двух месяцев!
Я поддерживал связь с городской санэпидемстанцией, мне предлагали источник за источником. Приходилось браковать их один за другим, пока наконец на сцене не появился месье Шанель. Кто порекомендовал к нему обратиться, сейчас подзабылось, но встреча с месье Шанелем оставила в памяти весьма приятный след.
Мы приехали к нему на ферму. Он повел нас к своему роднику, достав из сейфа бумаги столетней давности с подписями всевозможных английских лордов, французских миллионеров, американских генералов... Все они когда-то имели случай испить воды из родника месье Шанеля - видимо, Шанеля-отца и Шанеля-дедушки, поскольку нынешнего еще на свете не было. И все не пожалели в адрес родника благодарственных слов.
На вкус вода была превосходна, бактериологические пробы не разочаровали, и к длинному списку клиентов месье Шанеля прибавилось имя Тура Хейердала.
Мы наливали воду в глиняные амфоры здешнего же производства - город Сафи кроме своих сардин славится и керамическими изделиями. Добавляли специальный консервант, забивали пробкой и заливали сверху гипсом. Часть воды налили в бурдюки. А около пятисот литров мы решили хранить в пластиковых канистрах в качестве неприкосновенного запаса. Припрятали их подальше от бдительного ока репортеров, дабы не скомпрометировать идею экспедиции "Ра" - "все как у древних".
Воды было много. Ее пили без нормы, в ней варили. Она просачивалась сквозь гипсовые пробки. Кстати, пробки эти надежд не оправдали - слишком они гигроскопичны. Несколько амфор мы попросту выбросили в трудные штормовые минуты. И все равно воды было много. Мы даже некоторое время не протестовали, когда Абдулла использовал пресную воду для своих ритуальных омовений, хотя это уже было излишней роскошью.
