Так вот. Я гулял по саду Амануллы, предаваясь раздумьям о вопиюще антигуманном отношении человека к человеку и о прибыльности работорговли, а также подбирая рифмы к словам maradoosh и kazzih — короче говоря, внушая себе мысль, что малютку Федру надо бы поскорее забыть. Но ничего не помогало. За исключением Минны, которая еще слишком юна, чтобы принимать ее во внимание, Федра Харроу была единственной известной мне девственницей. И меня ужасала мысль, что это перепуганное дитя природы превратилась в сосуд сладострастного наслаждения для тридцати, сорока, а то и пятидесяти мужчин каждодневно…

Скорее всего, она умерла, думал я. Предпочесть смерть бесчестью — это наверняка стало ее жизненным кредо в неволе… Сердце мое разрывалось при мысли о том, какой отчаянный отпор дала она ораве шахтеров, защищая свою непорочность до той последней минуты, когда ее юная душа покинула измученное неравной схваткой тело…

Жуткая картина!

Хотя, говорил я себе, ничуть не более жуткая, чем другая картина, которую рисовало мое воображение: Федра, пережившая штурм шахтерского взвода. Если учесть, что ей приходилось обслуживать по тридцать, сорок, а то и пятьдесят оголодавших мужиков в день, такая жизнь мало чем отличается от картины номер один. В любом случае Федру рано или поздно затрахают до смерти — это лишь вопрос времени. Это могло случиться в первую же ночь или через год, но итог, Господи, помилуй, все равно предрешен.

Я растянулся на траве, покрытой предутренней росой. Я провел на ногах, кажется, целую вечность, и пришла пора дать отдохновение утомленному телу и мозгу. Расслабляющая гимнастика для мышц, впрочем, особо меня не заботила. Тут всегда все просто: берешь одну группу мышц, максимально их напрягаешь, а потом расслабляешь до упора. И так участок за участком обходишь свое туловище по спиральной траектории, пока не добиваешься полного расслабления, а когда добьешься, можно прямо-таки ощутить в каждой клеточке тела мерную пульсацию и приятный холодок. Наиболее проблемные мышцы расположены внутри глазного яблока и под кожным покровом черепа, но если овладеть техникой мышечной гимнастики в совершенстве, можно избавиться от головных болей просто движением черепа в разные стороны. Это куда полезнее, чем глотать аспирин.

А вот расслабление сознания дается совсем не так просто. Мое сознание представляло собой тугой клубок, и я не мог его просто взять и размотать. Я стал мечтать о том, что когда-нибудь мне не придется прикладывать слишком много усилий для мозгового расслабления. Я отправлюсь в Индию, в буддийский ашрам, и там мудрый гуру научит меня взбираться по лестнице медитации к высшей истине мироздания. К этому гуру я мог бы взять за компанию Федру. Ведь ее настоящее имя, как ни крути, Дебора Гурвиц.

Впрочем, от гуру в Гурвиц, прямо скажем, немного.

Я стал размышлять об этом каламбуре и пришел к выводу, что всякие попытки придумать удачный каламбур, основываясь на созвучии слов, взятых из разных языков, приводят только к сумятице в мозгах. И еще я подумал, что если не придумать что-нибудь получше, о чем можно думать, то мне и впрямь разумнее просто не думать ни о чем, чтобы не замусоривать свою думалку заумью. И я задумался об этом, а потом о другом, а потом о третьем, а потом о совсем постороннем…

А потом этот урод наступил мне на руку.

Такое удивительное было ощущение, доложу я вам. Наверное, я все же не до конца расслабил мозг, но зато тело мое расслабилось до такой степени, что я уже не вполне осознавал, где нахожусь. Поэтому хоть понятно, что тот гад подкрался ко мне на цыпочках, я уверен, что он не смог бы сделать это абсолютно бесшумно. Но я расслабился настолько, что не заметил его приближения, а он в свою очередь не заметил меня. Вряд ли он предполагал, что в половине пятого утра кто-то будет валяться в саду на траве. Но и тут мы тоже оказались в равном положении: я ведь тоже не предполагал, что в столь ранний час какой-то урод наступит мне на руку.

А дальше события развивались стремительно. Я вскрикнул и дрыгнул ногой. Он вскрикнул и споткнулся о мою ногу. И как раз в тот момент, когда я уже почти встал, он упал на меня. Мы вошли в клинч и несколько секунд обменивались ударами, причем у него это получалось лучше, чем у меня, пока я не вспомнил про спрятанный в складках моего халата пистолет. Я быстренько ощупал себя, нашел искомое и, выхватив пистолет, стал им как безумный размахивать. Кажется, мне удалось нанести урон каким-то его нежизненно важным органам, руке или ноге, потому что он несколько раз издал жалостный вопль, приговаривая, что моя мама бегала на четвереньках с задранным хвостом, а еще он то и дело шумно выдыхал. Наконец я вмазал ему по темени, куда, надо сказать, все время и метил, — рукоятка пистолета с ласкающим слух хрустом отскочила от его крепкого черепа, а сам он тоже издал ласкающий слух хруст и со стоном рухнул на траву. Я с облегчением вздохнул, выкатился из-под него и наскоро осмотрел себя в поисках возможных травм. Все было в целости, и это открытие заставило меня издать еще один вздох облегчения.

Медвежатники, домушники, карманники… Видимо, Аманулла, как и любой богач, обречен быть их вечной жертвой, даже в городе, который он назвал тихим и спокойным. Ну и понятное дело, этот утренний домушник до смерти перепугался, наступив мне на руку: вместо того, чтобы пуститься наутек точно заяц, он затеял со мной отчаянную драку — как все тот же заяц, загнанный в угол. И дрался этот сукин сын как свирепый хорек, причем ему даже хватило храбрости обозвать меня сукиным сыном. Он все приговаривал: «ах ты сукин сын, ах ты сукин сын…»

Минуточку!

Ведь «сукин сын» — это явно не на пушту. «Сукин сын» отчетливо произносилось по-английски!

Я перевернул сына английской суки на спину, заглянул ему в лицо и понял, что ошибся. Он оказался сыном ирландской суки. Это был мистер… запамятовал… ну, с баркаса. Тут самый, который записался в спецгруппу «вонючих русичей». Парень из графства Мэйо. И как его, черт побери, звать-то? А, ну как же: Дейли!

Он открыл один глаз.

— А я вот стою и вспоминаю, как тебя зовут-то?

— Так и знал, что ты не ирландец, — прохрипел он. — Сразу я это просек, ну вот ты и залопотал, как с детства привык, какой же я осел, что дал себя так облапошить! — Второй глаз открылся. — Ты меня облапошил, — укоризненно заметил он. — Подкрался, втерся в доверие, облапошил и свалил, даже не попрощавшись. Сволочь ты после этого, если хочешь знать!

— Не хочу!

— Что не хочешь?

— Знать не хочу, — резонно сказал я. — И не я подкрался, а ты. На руку мне наступил.

— Жалко, что не сломал!

Мое терпение лопнуло.

— Тебе будет больнее, чем мне! — С этими словами я снова ударил его по башке рукояткой пистолета, после чего он мирно затих. Но не успел я опустить свое орудие мести, как уже понял, что поступил глупо. Приятно ему впендюрить по кумполу, ничего не скажешь. но чего я этим добился? После того, как этот ирландец лег, поверженный, у моих ног, мне надо было либо отправить его обратно к сообщникам с очередной весточкой, либо получить у него какую-то информацию, а не вышибать из него мозги.

Я вошел в дом Амануллы и принялся спешно искать что-нибудь подходящее, чем можно было бы связать того ублюдка. Мне не хотелось отрывать провод от настольной лампы или каким-то иным образом злоупотреблять гостеприимством хозяина, но я так и не смог найти ни веревки, ни провода, которые бы не выполняли в этом доме какую-то важную хозяйственную функцию. Я бросил это занятие и вышел в сад. Дейли все еще валялся без признаков жизни. Обшарив его карманы, я нашел ирландский паспорт на имя Брайена Маккарти и автоматический пистолет 22-го калибра с полным магазином, бумажник, набитый афганскими банкнотами, а также английскими и ирландскими фунтами, пакетик мятных леденцов и пачку презервативов, изготовленных в штате Нью-Джерси. Последние две находки мне были без надобности, и я вернул их владельцу.

Тот все еще не пришел в себя.