Наставник сомневался, что пришедший к нему северянин способен на это. Омм-аэль! Да понял ли он смысл принесенной только что клятвы?! Или счел ее зряшным делом, пустой отговоркой, старческой причудой?
Погрузившись в транс, Учитель искал ответ, пытаясь разрешить мучившие его сомнения. Его предшественники однако молчали; еще никогда прошедший пустыню, что отделяла их обитель от остального мира, не был отвергнут. Долгий и трудный путь являлся своеобразным искусом; лишь тот, кто преодолел его, мог принести должные обеты и постичь Великое Искусство, став членом безымянного ордена слуг Митры, бродивших по свету от Восточного до Западного океана. Лишь тот, кто преодолел! Вероятно, сам бог приглядывал за странниками, посылая недостойным соблазны, уводившие их в сторону от желанной цели; во всяком случае, те, кому удавалось добраться до пещеры и сада на склоне погасшего вулкана, вполне подходили в ученики.
Но этот киммериец!.. Варвару не следовало появляться здесь, и все же он дошел, добрался! Невероятно, непонятно, странно... Впрочем, Учитель усматривал в том знак свыше, некое божественное повеление, которое ему полагалось исполнить; и сейчас, устремившись душой и сердцем в безбрежный простор астрала, старец молчаливо вопрошал грядущее.
Оно оставалось неясным. Даже владеющий Силой Митры - той ее частицей, что была доступна смертному - не мог широко раздернуть занавес, скрывавший будущее мира; лишь узенькая щелка приоткрывалась для него. И Учитель глядел, напрягая внутреннее зрение; глядел, все глубже и глубже погружаясь в транс, протягивая незримые нити сквозь дни, месяцы и года; глядел, как несутся по волнам корабли с разбойным людом, как маршируют солдаты, закованные в сталь, как неудержимой лавиной несется панцирная конница, как рушатся стены и башни крепостей, как храмы нечестивых богов превращаются в руины, как пылают города и льется кровь, как горит и светится могущественный талисман, око великого королевства, сгусток живого огня... Тот же, в чьих руках сияло это сокровище, был высок, смугл, черноволос, и глаза его отливали глубокой синевой закатного неба.
Ночь уже прикрыла звездным шатром пустыню, вулкан и горную цепь на севере, когда наставник очнулся. Долгое время он сидел, обратив лицо вверх, к искрам вечного огня, что неторопливо вершили свой путь над его головой, покорные течениям и водоворотам астрала. Он думал и вспоминал; он пытался сложить из кусочков мозаики цельную картину, некое гигантское полотно, окаймленное сценами битв и осад, портретами полководцев и магов, королей и воинов, нагими женскими телами, яростными ликами чудовищ и демонов - пестрый и красочный рисунок грядущего, в середине которого был запечатлен высокий черноволосый мужчина с короной на голове - тот, в чьих руках сиял огненный талисман.
Наконец Учитель поднялся и твердым шагом направился к пещере. Он был всего лишь человеком (хотя на сей счет имелись разные мнения) и не спорил с велениями судьбы и божества, коему служил преданно и верно. Омм-аэль! Сам Пресветлый Податель Жизни хочет подвергнуть этого киммерийца искусу и соблазнам, ввести во грех и дать возможность искупления, закалить, как булатный клинок на ледяном ветру, испытать могуществом, удачей и бедой, радостью и горем...
Что ж, Владыка Света прав! - подумал старец. Ибо лишь познавший все это сумеет стать великим владыкой и занести карающую руку над Злом, что готовится покачнуть Весы Мира. Такова воля Митры!
Наставник неторопливо шагал к темному провалу входа, и губы его чуть заметно шевелились, словно он творил молитву Пресветлому. Но тот, кто смог бы разобрать шепот старика, услышал бы иное...
- Он сокрушит их! Он уничтожит Черный Круг на юге, растопчет Белую Руку на севере, сотрет память о Красном Кольце в странах востока... Он будет ловцом, они же - его добычей... Омм-аэль! Наступит день, и он, сражавшийся прежде с демонами и колдунами, сможет противостоять даже богам... Омм-аэль! Он совершит грех, он искупит его и не узнает об искуплении... Омм-аэль! Да свершится воля Митры!
Миг просветления завершился, и старец, забыв многое из виденного в тумане грядущего, твердой поступью вошел в пещеру. Там, уронив голову на стол, храпел Секира, новый его ученик; и завтра ему предстояло начать шлифовку сего неограненного алмаза.
16. УЧЕНИК
Итак, Конан превратился в Ученика, согласившись стать оружием в руках светоносного Митры. Однако оружие это, хотя и крепкое, по мнению наставника нуждалось в заточке и полировке, в удалении ржавых пятен, смазке и наведении окончательного глянца. Это заняло немалое время, ибо северный варвар не был сырой и покорной глиной в руках гончара; он многое умел и многое мог - в том числе и такое, о чем не догадывался сам. Прозрение, однако, было еще впереди, а пока киммериец постигал то великое искусство, в котором, как мнилось ему прежде, являлся мастером. Он трудился день за днем, одновременно изучая и новое свое жилище, и тот крохотный уголок огромного мира, в который привели его божественное провидение и собственная настойчивость.
Большая пещера, где Конан уснул после первой встречи с наставником, служила старцу арсеналом, местом для трапез и приготовления пищи; почивал же он в келье, расположенной справа от входа, в которую вел неширокий проход. Ученику была отведена каморка напротив, довольно тесная, но уютная. Каменные стены ее на ощупь казались теплыми и сухими, пол и деревянный топчан выстилали циновки, плетенные из травы, а в небольшое оконце, глядевшее на юг, с утра до вечера струился солнечный свет. Кроме соломенных матов, деревянного ложа да железного крюка, вбитого в стену при входе, в камере не имелось ничего. Впрочем, Конану ничего и не требовалось; перевязи с мечами Рагара он повесил на крюк, изношенные сапоги швырнул в угол - на том и завершилось его вселение.
В качестве ученика ему полагалось выполнять несложные обязанности мести пол и готовить еду, овощную похлебку и лепешки из плодов хлебного дерева; мясо и рыба в рационе наставника отсутствовали начисто. Труд этот не занимал много времени, но было в нем и кое-что необычное, вызывавшее у киммерийца в первые дни если не страх, то почтительное удивление. Густая похлебка из моркови, капусты и свеклы варилась, как положено, в бронзовом котле; овощи росли в небольшом огородике на нижней террасе, воду же полагалось черпать в каменной выемке неподалеку от очага - над этой природной чашей звучал тихий несмолкаемый плеск падающих капель. Но кроме котелка, овощей и воды требовался еще и огонь, а значит, дрова. Однако дров не было.
Не было ни сухого дерева, ни черного угля, ни горючего сланца, ни масла, ни той темной жирной влаги, густой и тягучей, что в некоторых местах сочилась из земли; не было ничего, кроме чистых незакопченных очажных камней. Над ними Учитель дважды в день, утром и вечером, простирал руки, потом сосредотачивался на миг - и в очаге с негромким резковатым хлопком вспыхивало пламя.
Несомненно, то был волшебный огонь, совсем непохожий на яркие алые языки, что вздымаются над сухим хворостом, или на стремительный перепляс багровых струй, порожденных пылающим углем. И то, и другое Конан помнил слишком хорошо: ему довелось разжигать немало походных костров в лесах и степях, уголь же горел в горне отцовской кузницы, в далекой Киммерии. Но это пламя, на которое он глядел, раскрыв в изумлении рот, было другим, синеватым, почти призрачным, и не дробилось на струйки, завитки и язычки; меж днищем котелка и очажными камнями висел жаркий сияющий шар, похожий на сферу из голубого хрусталя. Он выглядел точь-в-точь таким же, как порожденный некогда ладонями Рагара - разве что не стрелял молниями и не плавил камень. Он просто нагревал котелок и жаровню, а затем покорно гас, стоило только наставнику прищелкнуть пальцами.
- Закрой рот, Секира, - говорил он новому ученику, - скоро и ты сможешь возжигать искру Силы. Омм-аэль! Благодари Великого за этот дар!
- Омм-аэль! - повторял Конан, снимая с треноги котелок.
Но пока до пробуждения дарованной богом способности к чародейству было еще далеко. Конан вообще сомневался, что владеет чем-то подобным, ибо в роду его случались великие воины и вожди, кузнецы, разбойники и непоседливые души, бродившие по свету; однако насчет колдунов он ничего припомнить не мог. Учитель, впрочем, говорил, что дар Силы нельзя считать магией, поскольку вызывается она не заклинаниями, не талисманами или чудодейственными амулетами, но самой человеческой природой. Из слов его выходило, что всякий человек связан с богом - хотя бы в снах своих или молитвах; но для некоторых глас Митры звучал особенно ясно, или мог так звучать, если б они пожелали прислушаться повнимательней к самим себе. Дар сей являлся врожденным, и обладавшие им получали доступ к частице божественной Силы - разумеется, после обучения под присмотром опытного наставника. Подобный же наставник был в мире лишь один.
