— Обещаю, — ответил мальчик. — Честное слово.

Уже растворяясь в темноте парадного, он обернулся и сказал:

— Спасибо за леденцы. И исчез.

Грант постоял секунду, глядя ему вслед, а потом повернулся и пошел с этой улицы, из своего прошлого, во тьму будущего.

Он увидел над собой карие глаза доктора Майера. Потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, где он и что с ним происходит. Потом…

— Но ведь я не должен здесь быть! — воскликнул он, приподнимаясь и садясь на кушетке. — Это какой-то трюк!

— Но разве вы не побывали в прошлом?

— Д-да. Нет. Черт возьми, я не знаю! Как будто побывал. Но это ни к чему не привело — я такой же, как прежде.

— Вы уверены?

Грант растерянно повертел головой.

— А ваша память? — тихо сказал доктор Майер. — Загляните в свою память.

— Подождите, — выдохнул Грант. — Да, верно! Странно. Будто смотришь на что-то сразу с двух точек, С одной — я только что встретил мальчика, выходившего из школы. С другой — воспоминание о том, как лет сорок назад меня остановил незнакомый человек… и угостил леденцами. Я отчетливо помню все. — Он задрожал. — Как жутко!

— Надеюсь, это доказывает, что никакого трюка не было?

— Может быть. Не знаю. Но ведь вполне могло быть Или что-нибудь другое. Скажем, препарат меня одурманил, я говорил сам с собой, как говорят во сне, и зарыл где-то глубоко в себе ложное воспоминание. Все как на самом деле, но…

Внезапно Грант замолчал. Он облизал губы и снова почувствовал приторный до тошноты вкус леденцов.

— Я вас слушаю. — сказал психиатр.

— Не знаю… может быть, вы и правы. Но почему тогда я не изменился? Если не считать того воспоминания, я такой же, каким был всегда. Кое в чем, может, и изменился, но не настолько, чтобы это имело значение. Иначе бы меня здесь не было.

— У меня был когда-то больной, страдавший манией преследования, — сказал доктор. — Он считал себя непризнанным гением.

— Какое это имеет отношение ко мне?

Психиатр улыбнулся.

— Я сказал ему, что такого не бывает. Ни один человек не может сказать: «Я гений, которому не дают ходу». Гений может сказать: «Когда-то мне пытались не дать ходу», — но и только. Сама природа гениальности такова, что не дать ходу гению невозможно.

— И все-таки я не понимаю, при чем тут… — Грант запнулся. — То есть, по-вашему, даже при таком поощрении… во мне просто не было того, что нужно? — Он встретил взгляд Манера и сник. — Да, теперь вспоминаю. Вспоминаю, как ожил, когда незнакомый человек сказал мне, чтобы я не бросал занятий живописью. И я обещал ему, что не брошу, — обещал я, я сам. — Он судорожно схватил психиатра за рукав. — Но я должен, обязательно должен этого добиться! Вы можете отправить меня туда еще раз?

— Могу. Но… вы продолжаете думать, что из этого вышел бы толк?

Грант как будто собирался что-то сказать, но только пожал плечами и растерянно покачал головой.

— Даже при второй попытке, — сказал врач, — мы бы не изменили Вселенной в нужной мере. Теперь понимаете? Мы совершаем те же ошибки, избираем тот же, по-нашему ложный, курс. Но только это вовсе не ошибки, и курс не был ложен. И то и другое — единственное, что нам было под силу.

Грант резко поднял голову:

— Но в таком случае мы просто марионетки! Получается, что у нас нет свободы выбора. А не вы ли мне говорили, что у нас есть возможность изменять нашу жизнь?

— Да, такая возможность у нас есть — в пределах, которые устанавливает для каждого из нас наша собственная натура, и в пределах, которые мы устанавливаем для самих себя. Если нам удается выйти за эти пределы, значит, мы уже за них вышли.

— Д-да… кажется, я понимаю.

Грант с трудом, покачиваясь, поднялся на ноги.

— Как вы себя чувствуете? — спросил врач.

— Скучно. Скучно и грустно. — Но на губах Гранта уже появилась улыбка. — Удивительно, но… у меня нет того горького чувства, которое было раньше. Сейчас я чувствую… как бы это сказать? Будто с моих плеч сняли тяжелую ношу. И вот что любопытно: когда я к вам пришел, я только предполагал, что не сдержал данного когда-то себе слова, а сейчас знаю это наверняка — я дал себе обещание, но выполнить его не смог. Дал в действительности, на самом деле. Казалось бы, это должно было меня огорчить, однако я почему-то чувствую себя лучше.

Доктор Майер положил руку ему на плечо:

— Просто вы освободились от чувства вины перед самим собой. Вы думали, что дали себе обещание и не смогли его выполнить, отсюда — чувство вины. Ну, а теперь знаете, что выполнить это обещание было невозможно.

Неожиданно Грант расхохотался:

— Вы это предвидели! Вот почему вы не тревожились по поводу гонорара. Вы знали, что я все равно к вам вернусь.

В глазах у доктора Майера сверкнул веселый огонек:

— Да, предвидел. Я говорил вам, что это лечение новое… но вы не были первым.

— С другими было то же самое?

Майер негромко рассмеялся.

— До вас был всего лишь один больной, и с ним произошло то же самое. Он мечтал, в детстве стать знаменитым пианистом… а стал психиатром.