В черный день устами прильну.
Если все мольбы отзвенели,
Угнетенный, в поле усну.
Ты пройдешь в золотой порфире –
Уж не мне глаза разомкнуть.
Дай вздохнуть в этом сонном мире,
Целовать излучённый путь…
О, исторгни ржавую душу!
Со святыми меня упокой,
Ты, Держащая море и сушу
Неподвижно тонкой Рукой!
16 апреля 1905
Пузыри земли
(1904 – 1905)
Земля, как и вода, содержит газы,
И это были пузыри земли.
Макбет
На перекрестке…
На перекрестке,
Где даль поставила,
В печальном весельи встречаю весну.
На земле еще жесткой
Пробивается первая травка.
И в кружеве березки –
Далеко – глубоко –
Лиловые скаты оврага.
Она взманила,
Земля пустынная!
На западе, рдея от холода,
Солнце – как медный шлем воина,
Обращенного ликом печальным
К иным горизонтам,
К иным временам…
И шишак – золотое облако –
Тянет ввысь белыми перьями
Над дерзкой красою
Лохмотий вечерних моих!
И жалкие крылья мои –
Крылья вороньего пугала –
Пламенеют, как солнечный шлем,
Отблеском вечера…
Отблеском счастия…
И кресты – и далекие окна –
И вершины зубчатого леса –
Всё дышит ленивым
И белым размером
Весны.
5 мая 1904
Болотные чертенятки
А.М.Ремизову
Я прогнал тебя кнутом
В полдень сквозь кусты,
Чтоб дождаться здесь вдвоем
Тихой пустоты.
Вот – сидим с тобой на мху
Посреди болот.
Третий – месяц наверху –
Искривил свой рот.
Я, как ты, дитя дубрав,
Лик мой также стерт.
Тише вод и ниже трав –
Захудалый чорт.
На дурацком колпаке
Бубенец разлук.
За плечами – вдалеке –
Сеть речных излук…
И сидим мы, дурачки, –
Нежить, немочь вод.
Зеленеют колпачки
Задом наперед.
Зачумленный сон воды,
Ржавчина волны…
Мы – забытые следы
Чьей-то глубины…
Январь 1905
Я живу в отдаленном скиту…
Я живу в отдаленном скиту
В дни, когда опадают листы.
Выхожу – и стою на мосту,
И смотрю на речные цветы.
Вот – предчувствие белой зимы:
Тишина колокольных высот…
Та, что нынче читала псалмы, –
Та монахиня, верно, умрет.
Безначально свободная ширь,
Слишком радостной вестью дыша,
Подошла – и покрыла Псалтирь,
И в страницах осталась душа.
Как свеча, догорала она,
Вкруг лица улыбалась печаль.
Долетали слова от окна,
Но сквозила за окнами даль…
Уплывали два белых цветка –
Эта легкая матовость рук…
Мне прозрачная дева близка
В золотистую осень разлук…
Но живу я в далеком скиту
И не знаю для счастья границ.
Тишиной провожаю мечту.
И мечта воздвигает Царицу.
Январь 1905
Твари весенние
(Из альбома «Kindish» [4] Т. Н.Гиппиус)
Золотистые лица купальниц.
Их стебель влажен.
Это вышли молчальницы
Поступью важной
В лесные душистые скважины.
Там, где проталины,
Молчать повелено,
И весной непомерной взлелеяны
Поседелых туманов развалины.
Окрестности мхами завалены.
Волосы ночи натянуты туго на срубы
И пни.
Мы в листве и в тени
Издали начинаем вникать в отдаленные трубы.
Приближаются новые дни.
Но пока мы одни,
И молчаливо открыты бескровные губы.
Чуда! о, чуда!
Тихонько дым
Поднимается с пруда…
Мы еще помолчим.
Утро сонной тропою пустило стрелу,
Но одна – на руке, опрокинутой в высь,
Ладонью в стволистую мглу –
Светляка подняла… Оглянись:
Где ты скроешь зеленого света ночную иглу?
Нет, светись,
Светлячок, молчаливой понятный!
Кусочек света,
Клочочек рассвета…
Будет вам день беззакатный!
С ночкой вы не радели –
Вот и всё ушло…
Ночку вы не жалели –
И становится слишком светло.
Будете маяться, каяться,
И кусаться, и лаяться,
Вы, зеленые, крепкие, малые,
Твари милые, небывалые.
Туман клубится, проносится
По седым прудам.
Скоро каждый чортик запросится
Ко Святым Местам.
19 февраля 1905
Болотный попик
На весенней проталинке
За вечерней молитвою – маленький
Попик болотный виднеется.
Ветхая ряска над кочкой
Чернеется
Чуть заметною точкой.
И в безбурности зорь красноватых
Не видать чертенят бесноватых,
Но вечерняя прелесть
Увила вкруг него свои тонкие руки…
Предзакатные звуки,
Легкий шелест.
Тихонько он молится,
Улыбается, клонится,
Приподняв свою шляпу.
И лягушке хромой, ковыляющей,
Травой исцеляющей
Перевяжет болящую лапу.
Перекрестит и пустит гулять:
«Вот, ступай в родимую гать.
Душа моя рада
Всякому гаду
И всякому зверю
И о всякой вере».
И тихонько молится,
Приподняв свою шляпу,
За стебель, что клонится,
За больную звериную лапу,
И за римского папу.
Не бойся пучины тряской –
Спасет тебя черная ряска.
17 апреля 1905
На весеннем пути в теремок…
На весеннем пути в теремок
Перелетный вспорхнул ветерок,
Прозвенел золотой голосок.
Постояла она у крыльца,
Поискала дверного кольца,
И поднять не посмела лица.
И ушла в синеватую даль,
Где дымилась весенняя таль,
Где кружилась над лесом печаль.
Там – в березовом дальнем кругу –
Старикашка сгибал из березы дугу
И приметил ее на лугу.
Закричал и запрыгал на пне:
«Ты, красавица, верно, ко мне!
Стосковалась в своей тишине!»
За корявые пальцы взялась,
С бородою зеленой сплелась
И с туманом лесным поднялась.
Так тоскуют они об одном,
Так летают они вечерком,
Так венчалась весна с колдуном.
24 апреля 1905
Полюби эту вечность болот…
Полюби эту вечность болот:
Никогда не иссякнет их мощь.
Этот злак, что сгорел, – не умрет.
Этот куст – без истления – тощ.
Эти ржавые кочки и пни
Знают твой отдыхающий плен.
Неизменно предвечны они, –
Ты пред Вечностью полон измен.
Одинокая участь светла.
Безначальная доля свята.
Это Вечность Сама снизошла
И навеки замкнула уста.
3 июня 1905
Белый конь чуть ступает усталой ногой…
Белый конь чуть ступает усталой ногой,
Где бескрайная зыбь залегла.
Мне болотная схима – желанный покой,
Будь ночлегом, зеленая мгла!
Алой ленты Твоей надо мной полоса,
Бьется в ноги коня змеевик,
На горе безмятежно поют голоса,
Всё о том, как закат Твой велик.
Закатилась Ты с мертвым Твоим женихом,
С палачом раскаленной земли.
Но сквозь ели прощальный Твой луч мне знаком,
Тишина Твоя дремлет вдали.
Я с Тобой – навсегда, не уйду никогда,
И осеннюю волю отдам.
В этих впадинах тихая дремлет вода,
Запирая ворота безумным ключам.
О, Владычица дней! алой лентой Твоей
Окружила Ты бледно-лазоревый свод!
Знаю, ведаю ласку Подруги моей –
Старину озаренных болот.
3 июня 1905. Новоселки
Болото – глубокая впадина…
Болото – глубокая впадина
Огромного ока земли.
