Вчерашний суд показал, что закон ей не поможет, и такой закон Лине был не нужен. Значит, оставалась только месть.

Месть… Она убьет Червонца. Она еще не знает, как это сделает, но сделает обязательно, иначе не сможет жить спокойно.

Подумав так, Лина почувствовала себя легко.

Только что принятое решение снимало всякую неуверенность, и теперь она знала, что ей предстоит сделать.

“Я убью его”.

С этой мыслью Лина шагнула в подворотню и направилась в глубь двора, где, пройдя сквозь сломанную стену, можно было оказаться на территории стройки, а дальше, за постоянно распахнутыми железными воротами, был двор, выходивший на соседнюю улицу.

Она часто пользовалась этим проходом, и в который уже раз прочитала знакомую надпись, сделанную аэрозольным маркером.

Надпись гласила:

“Кислое - ништяк!”

Лина понимала, что кислое - иногда действительно ништяк. Например - лимон или клюква. Однако в этой надписи был какой-то скрытый от нее тайный смысл, и она в который уже раз подумала о том, что нужно бы спросить у кого-нибудь, что же это за таинственное “кислое”.

И, как всегда, уже через десяток шагов забыла об этом.

Войдя на стройку, Лина замедлила шаг и, внимательно глядя под ноги, стала осторожно пробираться между кучами строительного мусора. Она так увлеклась этим ответственным делом, что вздрогнула, когда за ее спиной вдруг раздался резкий и неприятный женский голос:

- Слышь, красотка, погоди-ка!

Лина резко остановилась и обернулась.

В десяти метрах от нее стояла, подбоченившись, та самая девица, которая в зале суда бросала на Лину недобрые взгляды. Подружка Червонца. На этот раз в ее глазах было нечто другое, а именно - торжество и уверенность. Сердце Лины заколотилось… Неужели эта девица следила за ней? Но откуда она знает о планах Лины… Не могла же она прочитать ее мысли?

Наверное, страх отразился на лице Лины, потому что подружка Червонца, а это была именно она, криво усмехнулась и сделал шаг вперед. Лина хотела убежать, но страх парализовал ее. Глядя на Лину, как удав на кролика, Бастинда медленно приближалась к ней.

- Ну что, сучка гладкая, - сказала Бастинда, подойдя вплотную к своей жертве, - ты думаешь, я не видела, как ты пялилась на моего Червонца?

Лина испуганно смотрела на нее, широко раскрыв глаза, и не могла выдавить ни слова.

- Баба, она сердцем чует, - продолжила подружка Червонца, - вот и я чую, что ты, гнида рыжая, задумала какой-то косяк. А чтобы ты даже и думать об этом не могла, я тебя немного поучу.

И Бастинда вдруг сильно ударила Лину кулаком прямо в грудь. Та пошатнулась и попыталась закрыться руками. По ее лицу потекли слезы.

- Это тебе, чтобы сиськи берегла, - прокомментировала Бастинда свое действие, - а это для разнообразия.

И она ударила Лину в живот.

Согнувшись от боли, Лина схватилась обеими руками за живот. Ее ноги подкосились, и она рухнула на колени. Девушка затравленно огляделась в поисках пути к бегству. Надо что-то делать, надо как-то спасаться, иначе эта жуткая тетка сейчас убьет ее… Лина с трудом перевела дыхание и вдруг заметила лежавший прямо перед ней на земле метровый кусок толстой рифленой арматуры.

В это время Бастинда, достав сигареты, закурила и, глядя сверху вниз на Лину, сказала:

- Боишься, милашка? Правильно делаешь, - и она глубоко затянулась. - Сейчас я тебя прикончу.

Лина, лихорадочно обдумывавшая пути к спасению, поняла, что у нее есть только один шанс. Дрожащими руками она схватила арматурину и, словно шпагой, ткнула ржавой увесистой железякой в лицо Бастинды.

Удар, а точнее - укол пришелся прямо в глаз, и Бастинда, выронив сигарету, с хриплым воплем схватилась за лицо. Она сделала несколько шагов назад, повернулась и бросилась наутек.

Но убежала она недалеко.

Из-за угла дома, подскакивая на кочках и обломках кирпичей, выскочил заляпанный раствором грузовик. За его рулем сидел Женька Мякишев, который возил на стройку стройматериалы и портвейн. Зажав в зубах “беломорину”, он лихо вертел баранку, объезжая крупные препятствия - такие, как бытовка, стена дома или экскаватор. Более мелких деталей пейзажа он просто не замечал.

Не заметил он и Бастинду, которая, выскочив из-за угла, споткнулась и упала прямо под колеса. Грузовик этого тоже не заметил, подскочив не больше, чем на обычном кирпиче. А Женька в этот момент увидел стоявшую на коленях рыжую девицу с железкой в руке и, высунувшись из кабины, прокричал:

- Привет, красотка! Стройку грабим?

Поднимая клубы пыли и подскакивая, грузовик промчался по территории стройки и, попав в ворота с первого раза, скрылся.

Народ требовал портвейна, и Женька спешил в магазин.

Выронив арматурину, Лина оцепенело смотрела на то, что еще секунду назад было живой Бастиндой.

Споткнувшись, боевая подруга бандита Червонца взмахнула руками и полетела головой вперед. В тот же миг, когда она врезалась лицом в замусоренную землю, на ее голову с ходу наехало левое переднее колесо грузовика. Череп Бастинды треснул. При виде этого Лину затошнило, и все, что было у нее в желудке, тут же оказалось на земле. Вытирая губы и кашляя, она никак не могла оторвать глаз от окровавленного трупа.

В это время из-за недостроенной стены послышался дикий крик:

- Вира, еб твою мать!

Заскрежетало какое-то железо, и Лина, вздрогнув, огляделась.

Все было точно так же, как и две минуты назад, когда эта страшная мускулистая баба окликнула ее. Двор, похожий на сталинградские руины, был пуст, и Лина поняла, что ей пора уходить, причем уходить немедленно. Взглянув еще раз на мертвую Бастинду, она глубоко вздохнула, отряхнулась и заставила себя быстро идти в ту сторону, куда она шла до этих ужасных событий.

Выйдя на ярко освещенную солнцем улицу, она оглядела себя и, убедившись, что внешне с ней все более-менее в порядке, направилась в сторону Большого проспекта.

Глава пятая

ГЕРОИНОВЫЕ СТРАДАНИЯ

В одном из домов города Кливленда, штат Огайо, Соединенные Штаты Америки, в обычной четырехкомнатной квартире перед телевизором сидела пожилая женщина.

Елена Генриховна, мать Акулины, сидела на диване и смотрела по Русскому каналу третью серию знаменитого сериала “Место встречи изменить нельзя”.

Павел Афанасьевич, ее муж и отец Акулины и Аркадия, был в командировке.

Работая курьером в небольшой оптово-розничной конторе, принадлежавшей удачливому русскому эмигранту, он часто бывал в разъездах, и Елена Генриховна оставалась с Аркадием одна.

Исцеление Аркадия от наркотической зависимости проходило через пень-колоду, потому что американские специалисты сочли возможным не помещать его в стационар, а лечить амбулаторно, и теперь происходило что-то непонятное.

Пнем Аркадий посещал клинику, где ему делали уколы, проводили психотерапию и прочие, по мнению Павла Афанасьевича, шарлатанские процедуры, а вечером шлялся неизвестно где и с кем. Возвращаясь домой за полночь, он сразу прошмыгивал в свою комнату и запирался в ней.

Ночью Елена Генриховна слышала, как он гремит на кухне кастрюлями, и ее материнское сердце несколько успокаивалось. Сыночек голоден, а значит - не под воздействием наркотиков.

Это нелепое представление о наркомании появилось у нее еще в России после случайного разговора с соседкой по лестничной площадке. Понизив голос, Виолетта Марковна доверительно сказала тогда:

- Вы, Леночка, смотрите - если Аркаша голоден, если он ест, значит - он не под наркотиками. Наркоманы - они, знаете ли, не нуждаются в пище. Поэтому они такие худые. А если ест - значит, все в порядке.

Нетех пор любящая, но не очень умная мать бдительно следила за тем, как питается ее непутевый сын. Она сама любовно называла его непутевым, не желая видеть того, что на самом деле Аркадий давно уже превратился в законченного подонка, место которому в лучшем случае - в больнице тюремного типа.

Она винила во всем общество, улицу, школу, правительство, милицию, но суть дела от этого не менялась. Павел Афанасьевич, который относился к Аркадию совсем иначе, сказал ей однажды: