Литмир - Электронная Библиотека

Он поднес к губам бутылку.

Ингрид молчала минуты две, потом сказала:

– Пожалуй, Борис, теперь я немного понимаю, почему это на тебя так подействовало. Я ведь занималась социоисторией. Когда ты был мальчишкой, люди были… как бы это поточнее выразиться… ну, менее расслаблены, что ли. В большинстве стран они залечивали раны, нанесенные войной, занимались контролем над рождаемостью и порядком в общественной жизни. Теперь деятельность людей переключилась на совершенно иные проблемы, на осуществление проектов, захватывающих воображение, – как на Земле, так и в космосе. Такое впечатление, что нет ничего невозможного. А в основе устремлений человечества лежит готовность к тяжкому труду, патриотизм, преданность делу. Наверное, у тебя всегда было два божества, которым ты преклонялся всей душой, – Отец-Техника и Мать-Россия. – Ингрид накрыла руку Федорова своей ладонью. – Ты вернулся, – сказала она, – а никто не обрадовался. – Он кивнул и прикусил губу. – Потому ты презираешь современных женщин? – спросила она.

– Нет! – вздрогнул Федоров. – Что ты!

– Так почему же тогда ни один из твоих романов не длился больше двух недель, а чаще – одну ночь, свободную от вахты? – резко спросила Ингрид. – Почему тебе легко и весело только в мужской компании? Надеюсь, мы, другая половина человечества, все же интересуем тебя не только телесно? Или ты думаешь, тут и интересоваться нечем? Ведь то, что ты сказал только что насчет шлюх…

– С дельты Павонис я вернулся с твердым намерением жениться, – обиженно ответил Федоров.

Линдгрен вздохнула.

– Борис, нравы меняются. С моей точки зрения, ты рос во времена неразумного пуританства. Но оно было оправданно, поскольку было реакцией на ранее процветающую распущенность… ну да ладно… – Ингрид продолжала, старательно подбирая слова: – Дело в том, что человеческие идеалы все время претерпевали изменения. Массовый энтузиазм, царивший в годы твоей юности, сменился холодным, рациональным классицизмом. Теперь и классицизм отступает, а на смену ему приходит нечто вроде неоромантизма. Одному Богу ведомо, к чему это все приведет. Может быть, мне не придутся по сердцу перемены. Но как бы то ни было, подрастает новое поколение. И мы не имеем права навязывать ему свою мораль, свои вкусы, свое отношение к жизни. Вселенная слишком велика.

Федоров словно окаменел. Ингрид уже решила встать и уйти, но он вдруг пошевелился, схватил ее за руку и усадил снова рядом с собой.

– Ингрид, – с трудом выговорил он. – Мне бы хотелось… поближе познакомиться с тобой… как с человеком.

– Я рада.

Федоров поджал губы.

– А теперь тебе лучше уйти. У тебя роман с Реймонтом. Я не хотел бы неприятностей.

– Мне бы хотелось дружить с тобой, Борис, – призналась Ингрид. – Ты мне с первой встречи запомнился, и я восхищаюсь тобой. Ты мужественный, прекрасный ученый, ты добрый – восхитительные качества для мужчины. Мне бы хотелось, чтобы все эти качества увидели твои товарищи по экипажу, особенно – женского пола.

– Лучше уходи, – пробурчал Федоров, сдерживаясь, чтобы не обнять Ингрид.

Она прищурившись посмотрела на него.

– Я уйду, – сказала она. – Но если нам еще придется поговорить, ты обещаешь говорить со мной откровенно?

– Не знаю, – ответил он. – Надеюсь, но не знаю.

– Давай попробуем, – предложила Ингрид. – Прямо сейчас. Я не тороплюсь, меня никто не ждет.

Глава 6

Каждый из ученых, членов экипажа, запланировал как минимум один научный проект, дабы занять делом первые пять лет полета. Проект Глассголд был посвящен изучению химических основ жизни на второй планете эпсилон Эридана. Разобрав и установив в лаборатории свои приборы, Глассголд занялась экспериментами с фотофитами и культурами ткани. Через некоторое время она получила продукты реакций и теперь занималась выяснением того, что они собой представляют. Норберт Вильямс проводил анализы по просьбе сразу нескольких ученых, в том числе и для Глассголд.

Шел первый год полета, и однажды поздно вечером Вильямс принес в лабораторию Глассголд результаты исследования последнего материала, переданного ему для анализа, – с результатами он всегда являлся лично.

Глассголд радостно приветствовала вошедшего в лабораторию Вильямса. Рабочий стол, около которого она стояла, был заставлен пробирками, сосудами и всевозможными приборами – тут были pH-метр, смеситель, устройство для изготовления срезов и еще целая куча оборудования.

– Понимаешь, – сказала Глассголд, – мне ужасно не терпится узнать, какие именно метаболиты производят сейчас мои зверюшки.

– Ну и беспорядочек… – пробурчал Вильямс, с трудом найдя место, чтобы положить на стол пару листков, исписанных результатами анализов. – Эмма, ты уж прости, но придется повторить. И, боюсь, не один раз. Работать с микроскопическими количествами крайне трудно. Мне приходится проводить хроматографические исследования всех типов, которые я могу провести, да еще рентгеновскую дифракцию, да еще целую серию ферментных проб – тут они все перечислены, – чтобы хоть приблизительно определить структурную формулу.

– Понятно, – вздохнула Глассголд. – Прости, я создаю тебе дополнительную нагрузку.

– Да это ерунда – нагрузка. Чем мне еще заниматься, пока мы не долетим до беты Девы? Без работы я бы просто сбрендил, честно говоря, а твоя работа – самая интересная, – признался Вильямс и пригладил волосы. – Хотя, опять-таки честно говоря, не могу понять, зачем тебе это нужно, кроме как убить время. Я к тому, что теми же самыми проблемами занимаются на Земле, только там народу побольше этим занято и оборудование получше. Там наверняка расщелкают все твои загадки еще до того, как мы доберемся до цели.

– Наверняка, – кивнула Эмма. – Вопрос в том, попадут ли к нам результаты?

– Думаю, не попадут, если мы не будем проявлять интереса. Да если и пошлем запрос, ответ придет тогда, когда мы уже состаримся или, того хуже, помрем. – Вильямс наклонился к Глассголд через стол. – Все дело вот в чем: на что нам вот это сдалось? Какая бы биологическая жизнь ни встретилась нам на бете Девы, все равно будет другая, не такая, как эта.

– Отчасти ты прав, – согласилась Глассголд. – Но практическая польза от моих исследований все же есть. Чем шире будут мои знания о разнообразии жизни во Вселенной, тем легче мне будет изучать ее частные проявления там, куда мы летим. И тогда мы скорее и точнее поймем, следует ли нам жить там и звать к себе других людей с Земли.

Вильямс потер подбородок.

– Гм-м-м. Пожалуй, ты права. С этой точки зрения я на дело не смотрел.

Слова их были весьма прозаичны, но за ними скрывалась патетика. Ведь экспедиция летела к бете Девы не из праздного любопытства, не просто, так сказать, посмотреть. Это было бы слишком расточительно – потратить на любопытство столько времени, труда, связывать столько надежд, мечтаний… Да и покорить новую планету так легко, как в свое время была покорена Америка, никто не надеялся.

Экипажу предстояло провести как минимум пять лет в системе беты Девы, исследовать тамошние планеты с помощью имевшегося на корабле оборудования, дабы дополнить информацию, ранее полученную автоматическими станциями. А если третья планета системы окажется обитаемой, экипаж «Леоноры Кристин» никогда уже не вернется на Землю, даже профессиональные космолетчики. Им придется остаться на планете и умереть там, но до этого – нянчить детей и внуков, открывать тайны и загадки нового мира и передавать отгадки на Землю тем, кто жаждет их услышать. Ведь действительно любая планета – это мир, всегда иной, всегда бесконечно таинственный. А эта планета так сильно и так странно напоминала Землю, что открывать ее загадки, скорее всего, будет восхитительно и захватывающе.

Экипаж «Леоноры Кристин» был непоколебим в своей решимости основать такую научную базу. Но еще больше путешественники возлагали надежды на то, что их потомки не захотят улетать из новоявленной колонии, что Третья бета обязательно превратится из базы в колонию, а из колонии – в Новую Землю, а потом и в ту стартовую площадку, откуда отправятся к далеким звездам новые экспедиции. Иначе завоевать Галактику было просто невозможно.

13
{"b":"38469","o":1}