Рох бросил на нее колючий взгляд.

— Больно много ты стала знать!

— Интересуюсь, потому и знаю.

— Гляди, доинтересуешься…

Этих чужаков также первым заметил Согомак. И само собой припомнилось село парков, его заброшенные улочки, кости разбросанных по утлым дворикам обглоданных скелетов. В груди екнуло от дурных предчувствий, рука сама собой легла на эфес. Подчиняясь кивку проводника, группа в очередной раз остановилась.

По счастью, опасения были напрасными. Тараки, которых они встретили, оказались остатками одного из местных племен, некогда процветавших, а ныне практически выродившихся. Пожалуй, самих участников похода эти запущенные и неряшливые старики испугались значительно в большей степени. Только после обмена первыми приветствиями настороженность прошла, уступив место диалогу и натянутым улыбкам. Такова была суть этих бродяжек. В отличие от Умника, действительно сумевшего сохранить чувство собственного достоинства, эти тараки вели себя суетливо и виновато, каждым своим движением выдавая готовность услужить. Даже будучи гостями, путешественники очень скоро стали чувствовать себя здесь полноправными хозяевами. Во всяком случае Кайсан с Рохом это моментально усекли, заняв в чужой хижине лучшие места.

Согомак никогда не был приверженцем игры в «господ и рабов», однако с сожалением признавал, что в мире подобное деление существует. Мудрецы вроде того же Умника выбирались из общего круга заблуждений, взирая на категорию личности с разумной долей скепсиса, но не следовало забывать, что таких, как Умник, оставалось немного. Большинство суетно плескалось в единой луже, и мера оценки оставалась простой, как корка ямуса: те, кто старается не уронить себя, заслуживает уважения; все прочие беспощадно переводятся в разряд плебеев и недотараков. Во всяком случае сам Согомак ни за что бы не сумел влезть в шкуру того, кто, перестав стесняться окружающих, открыто попрошайничает и подбирает объедки. Собственно, вопрос был из разряда философских, и с природой нищенствующих душ проводник сталкивался не впервые. Поломать голову было над чем, поскольку лебезящих и ползающих на животе он повидал за свою жизнь предостаточно. Что примечательно, от подобных существ и запах исходил соответствующий. Наверное, иначе и не могло быть, — тот, кто питается помоями, не может благоухать. Здесь же к ароматам кисловатой затхлости примешивался явственный запах отравы. Линис, наивно поднесший ко рту кус хозяйского ямуса, получил от Согомака хлесткий шлепок. На недоуменный взор проводник шепотом пояснил:

— Сначала тебя вывернет наизнанку, к вечеру ты сляжешь, а завтра и вовсе испустишь дух.

— А как же они? — Линис недоуменно кивнул на ютящихся у стены тараков.

— Они свое уже отлежали. Кто-то выжил, а кто-то нет.

— Интересно… — Айзис настороженно понюхал горшочек, в котором парила какая-то бурда. — Что-то не очень похоже на яд.

— Действительно, пахнет аппетитно! Может, ты что-то путаешь, Согомак?

Чуть поколебавшись, проводник приблизился к дремлющему на половичке хозяину лачужки, тряхнул старика за плечо.

— Объясни, отец, где вы добываете печености и ямус?

В слезящихся глазах хозяина попеременно промелькнули испуг, надежда и страстное желание угодить. Торопливо вскочив, он заковылял к порогу, замахал руками куда-то в сторону.

— Еды много! — Он жалко улыбнулся. — Ямус, печености, вода — все есть.

— Я спросил: где вы все это берете? У Белой Скалы?

— У Белой берем, под Теплой берем. Везде пищи много. Хорошо живем, сытно! — Голова хозяина радостно задергалась. — И Вихри там тихие, мимо проходят, не трогают.

— Не трогают, говоришь?

— Так ведь всем хватает. Хорошие места, богатые. Еду хоть каждый день носи. Ее там целые развалы.

— Все ясно? — Согомак со значением взглянул на своих спутников.

— А что нам должно быть ясно? — Линис недоуменно сморгнул.

— Яд, — коротко пояснил Согомак. — У Белой и Теплой скал все давно отравлено. Две трети оттуда не возвращаются вовсе. Либо там погибают, либо в пути.

— Но как же тогда?.. — Линис развел руками. — Они ведь тоже это едят. Неужели не знают?

— Знают. Но для них это уже вчерашняя новость. Те, кто выжил, адаптировались. Они уже не такие, как мы. Они… — Согомак споткнулся, не зная, что сказать.

— Выродки, — усмешливо подсказал Кайсан. — Вроде, значит, измененных. Любую падаль могут съесть и не подавятся.

Сказано было грубо, но по существу верно. Во всяком случае Согомак не нашелся, что на это возразить. Сухо кивнув, заметил:

— Запасы у нас еще есть, так что советую на здешние яства не зариться.

— Слушай, командир, а кто сказал, что в этой твоей Мерзлоте пища тоже не отравлена? — подал голос Рох. — Мы вот туда премся, ноги сбиваем, а дойдем — и окажется, что ничего там есть нельзя.

— Можно, это я тебе говорю. Во всяком случае — никто еще не травился продуктами из Мерзлоты.

— Ну да, конечно! О тех, кто травится, никто уже не расскажет, — хмыкнул Кайсан.

— Все! — подвел черту Согомак. — Ужинать и отдыхать. Путь впереди еще долгий.

— Куда ты запропастился? — Руки Беаны обвили шею проводника.

— Нужно было осмотреть ноги Кревета.

— Ну и как?

— По-моему, все в порядке. После болота так оно и должно быть. Бедолага еще немного хромает, но скоро и это пройдет.

— А мои ножки ты не хочешь осмотреть? — Она придвинулась ближе, и Согомак ощутил жар ее дыхания.

— Хочу, — признался он. Туман вновь заволок сознание, на добрых полчаса проводник забыл обо всем на свете. Даже о том, что неделей раньше Беана числилась в подружках Роха. В самом деле, подумаешь — числилась! Было и сплыло. Жить нужно сегодняшним днем. Живущие прошлым — обречены на печаль, живущие будущим — на жестокосердие по отношению к своему настоящему…

Позднее, стараясь ступать чуть слышно, они вернулись в утлую землянку. Но там еще не спали, — слушали горбатого старика с уродливой культей от левого плеча. Незаметно прикорнув у порога, Согомак тоже прислушался к дребезжащему голосу калеки.

— Ума не было, вот и отправились за ним. Ровнехонько по следам зверя. Заплутать сложно. Где следы, а где и кучка помета. Известное дело, цефалы — твари ленивые. Бродят обычно одной и той же тропой. Опять же борозды от когтей, — даже на камнях видно, а уж про землю я и не говорю…

— Ты про еду давай, что нам твои когти!

— Ну… Еда, само собой, в пещере оказалась. Целая гора! То есть если трех рослых тараков друг на дружку поставить, вот такая примерно высота и была.

Кто-то из слушателей звучно присвистнул. Рассказчик довольно закивал головенкой.

— Да уж, пищи там скопилось приличное количество. Не знаю, сколько сезонов они все это таскали, но был там и ямус с корнеплодами, и печености с блестками, и мукса с грибочками. Одним словом, чистая Райская Чаша! Жаль, мало нас было, да и много ли мы сумели бы поднять? В общем, пришлось попотеть. Ходили туда-сюда, выносили и складывали. А на последней ходке меня цефал и заприметил. Я чуть подотстал, понимаешь. Лямки чертовы развязались, пришлось остановиться. А тут он как раз и вперился всей тушей в пещеру. Я на стену — он за мной. Я выше, а он, подлец, на задние лапы встает. Благо щель какая-то попалась, — я туда и втиснулся. Все равно как пробка в кувшинное горло. Только тогда он меня и клацнул. Баул вырвал, а заодно и руку отхватил. Как раз по плечо.

— А дальше что было?

— Дальше отсиживался. Рану кое-как перетянул, старался не стонать. Цефал-то мимо еще несколько раз проходил, но то ли попривык к моему запаху, то ли неинтересно ему стало. Какой прок в старом калеке? — Старик со вздохом погладил изувеченное плечо. — А сезона через три я оттуда выбрался. Еще и окорок с собой прихватил, чтоб не пустым возвращаться.

— Ну ты, дед, даешь!

— А что! Чай, моя рука стоила того окорока. Можно было и больше прихватить, только с одной клешней да в моем состоянии много ли унесешь?