- Проклятье. - прошептал и тут вновь шорох, на этот раз с лестницы: метнул туда луч и увидел...
Так получилось, что изначально я направил его вниз так что он, скользя по ступенькам упирался в площадку между четвертым и пятом этажами. Где-то в середине пролета его лучи задевали рваные края грязной материи, которая свисала сверху: я не мог заставить себя поднять фонарик, увидеть что же там наверху...
Ветер застонал с пронзительным надрывом; взвизгнул в стенах и я бросился к двери; дрожащей рукой надавил липкую кнопку: "Др-ррр!" - словно пила прошлась по натянутым нервам.
- Откройте же! - воплю, как сумасшедший.
Проходит минута: кнопка застряла и все дребезжал звонок: я повернулся лицом во тьму и ждал, когда же повеет на меня жаром.
И повеяло - одновременно дверь распахнулась, и так как я вжался в нее со всей силы - задом ввалился в коридор.
Я еще успел увидеть, розоватое свеченье, застонал над ухом какой-то мученник, а потом в голове взорвалось что-то железное и я рухнул во тьму - на этот раз, к счастью, кошмарных видений не было, или я их забыл, когда очнулся.
* * *
- Ну, как вы?.. Я не хотел. Понимаете - вы спиной - я не разобрал: вроде как - то, из тьмы: без лица и темное... В этом свете не разберешь, понимаете. Ну, так как вы? - еще только тьма в моих глазах сменилась серостью и не видел я еще ничего - нахлынул на меня этот торопливый, но и искренне сочувствующий, негромкий голос.
На лбу я уже чувствовал смоченную чем-то теплым материю, а в легкие врывался спертый, плотный болезненный дух; от которого кружилась голова и все казалось, что я проваливаюсь во что-то вязкое.
Вдруг - поблизости сдавленный протяжный стон перешедший в кашель.
- Это ваша бабушка... - слабым голосом произнес я, пытаясь разглядеть склоненное надо мною лицо: пока оно представлялось мне бесформенным куском пластилина.
Совсем тихий шепот:
- Да, ей совсем плохо. - на этот раз ни капли гнева, только какая-то смертная усталость.
- Вы бы вызвали скорую...
- Я не мог оставить их одних. У нас телефона нет - на улицу бежать надо. По лестнице бежать... Но если вам так плохо...
- Да не для меня - для нее.
Наконец-то я смог четко разглядеть склоненное надо мной лицо Николая. Тусклый свет ударял откуда-то сбоку, и оттого половина его тонкого лица становилась тускло серой, с глубокими тенями; другая погружена была во мрак. Трудно было оторваться от его взгляда.
Если бы, научился кто вытягивать из человека душевную боль и собирать ее в жгучие капельки - да в каждой такой капельке по целым годам лишений человеческих; да влил бы эти капельки страшные в глаза его, да так, что б стали они выпуклыми, широкими, подрагивающими от давления внутреннего, так и были бы это как раз глаза Николая. В них и смотреть больно, и оторваться невозможно - это завораживало, это непостижимо - такая бездна мук в одной комнатке заключенная...
Быть может, такие глаза у дьявола? У того, кто в вечном одиночестве, проклинаемый всеми, терпит муки несказанные и знает, что будет так до скончания веков? И сейчас я помню эти глаза - вспоминаю и сразу жаркая волна по телу бежит и стон слышу...
- Она не хочет в больницу: говорит, чтоб не в коем случае не вызывал; я ее понимаю... Нас не вылечить...
- Но меня, ведь вызывали.
- Вас я вызвал, чтобы вы прописали ей какое лекарство, чтоб она не стонала по ночам, да не кашляла так. Но не помогло - все без толку. Все отжила - разваливается. Еще двигается, но моргнуть не успеешь - посинеет...
Я попытался приподняться и тут только обнаружил, что лежу на какой-то старой, грязной шубе постеленной прямо на полу, а Николай стоит передо мной на коленях.
В глазах моих потемнело.
- Ложитесь, ложитесь; если у вас голова болит, так полежите. Значит, и до утра оставайтесь. - и тут ярко, сильно вспыхнула в его голосе досада. - Да, конечно, я и за вами поухаживаю... Вот.
- Пожалуй и полежу пока немного. Откройте-ка мой чемоданчик, достаньте зеленый пузырек... Эх, голова то трещит... Так одну таблетку дайте мне и принесите воды.
Он ушел и вскоре вернулся - принес воды, которой я и запил таблетку.
Потом, так и сидел возле меня на коленях - напряженный с выпуклыми от не проходящей боли глазами. И вновь в комнате стон, кашель...
Немного полегчало, хотя голова по прежнему кружилась и страстно хотелось глотнуть свежего воздуха в журчистом апрельском лесу...
Кашель, кашель - беспрерывный, безысходный.
В этом скрученном судорогой месте, я попытался улыбнуться:
- Так чем же вы меня, батенька, так огрели? Рука-то у вас мастерская. Вам случайно дровами заниматься не доводилось?
Он вздрогнул, кожа на лбу его натянулась и он глухо и сильной досадой отвечал:
- Сковородкой. Думал, там что из тьмы... вы ведь спиной. Дров... не помню... может, рубил.
- У вас, случайно, домика в деревне нет? Может, кто из родственников живет?
- Нет, нет... - он делал над собой усилие - выстанывал каждое слово.
- Так, мне полегчало... - и вновь в комнате кашель, вновь стоны и твердая волна зловонья. - Но по лестнице я пока сойти не смогу. Ведь скоро уже утро?
- Ну, да... да...
- Позвольте мне до света здесь остаться.
- Так, значит? - и на глаза его выступили слезы.
- Что же - я вас так смущаю...
- Да, нет же... нет. - он стонал с мукой, с надрывом и быстро вытер дрожащей рукой слезы.
- А ваш ребенок спит?
- Да не спит он! Какой тут спать! Опять кашель, опять... о как же болит... Он мне брат, брат он мне... - и тут с мольбой. - Ну хватит же кашлять. Хватит же!
- Позвольте мне поговорить с вашим братом. На кухне, например?
- Да, да - идите... Сашка - иди с ним на кухню.
Я приподнялся, огляделся: конечно - та душная комната, которую видел я уже дважды - наяву и кошмаре, прошлой ночью. Стены терялись во мраке быть может, их и не было?.. Где-то в этом мраке ворочалось, кашляло, стонало больное, "разваливающееся" тело.
Мальчик по имени Саша выступил из черноты, встал где-то у ее границы; выжидающе и напряженно поглядывая на меня.
Схватившись рукой за стол, я встал на ноги: перед глазами опять все помутнело.
- Вам бы свежего воздуха.
Николай, вдруг страстно с пылающей злобой, зашипел:
- Это невозможно... я хочу свежего воздуха, но становится только холодно... Я все равно задыхаюсь, черт, не знаю... - совсем тихо зашептал. - Ну идите же на кухню, болтайте там...
