Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Однако, именно кавалеру, который был немало разозлен, и готов был с Ваней "разобраться" - именно ему первому удалось протиснуть голову, в чуть приоткрывшуюся дверь (кресла со скрипом отползли в сторону) - однако, так как он был пьян, так как в комнате царил полумрак - он не смог понять, что там происходит на самом деле, но увидел то, что ожидал увидеть - Ваня якобы стоял возле стола, и тянул руку к Лене, а та, бедная, забилась в угол, и едва не плакала.

- Ну ты, псих, а ну отпусти ее! Отпусти, я требую!.. - вскрикнул кавалер, и бешено стал ударять о створку плечом. - Не хочешь?!.. Ну, я сейчас до тебя доберусь!..

При каждом его частом, сильном ударе, звенела где-то посуда, с потолка сыпалась обивка, ну а дверь медленно продолжала открываться; Ваня, весь дрожа от нетерпения, вытягивал горячую руку к Лене, с мольбою глядел ей в глаза, теперь уже шептал:

- Ну, что же ты - весь космос ждет нас! Вот послушай, пожалуйста - это тебе строки посвящаю:

- В золотистых колосьях, на поле,

В море теплых и сладостных трав,

На безбрежном и милом раздолье,

Или в тенях певучих дубрав,

Или в небе бескрайнем, безбрежном,

Там, где птицы летят на Восток,

Там, где в свете и мягком, и нежном,

Умирает закат... так далек...

Ах, нигде, и средь вечных просторов,

Там, где дальних светил череда,

Безразлична к людским нашим взорам,

Светит холодом чистым всегда...

Ах, нигде и в спокойствии вечном,

В нескончаемом смертии сне,

Как в дыханье земли быстротечном,

Не забуду нигде о тебе.

Что ты, дух мой, моя половина,

Только вместе сквозь вечность пройдем,

И холодная космоса льдина,

Скажет: "В вечности мы тебя ждем!"

Эти, придуманные в одно мгновенье, а потому и не претендующие на какую-то особую оточенность и правильность формы стихи, прозвучали, однако, с таким сильным трепетным чувством, которое заполнило всю квартиру, и вытеснило прежнее напряжение и что даже и кавалер остановил свои удары плечом, и кое-как смог протиснуть половину своего туловища. Теперь он уже отчетливо различил, что происходит возле стола, что Ваня словно бы лежит в полутора метрах от пола, ни за что не держится, и смотрит прямо в бледное, еще более прекрасное, нежели когда бы то ни было лицо Лена, которая вновь вскочила с кресла, и стояла теперь, вцепившись руками в стол. Похоже, что ничего вокруг не видела... Кавалер же сначала и не поверил глазам своим: вот протер их, еще раз глянул, вздохнул громко, и тут же отпрянул назад, в большую комнату, слышался его дрожащий, перепуганный голос:

- Там черт знает, что происходит - безумие какое-то...

И этот голос кавалера несколько привел в чувству Лену: по крайней мере, она вспомнила, что существует иной, привычный ей мир, и что надо жить по законам того мира, а не поддаваться только первому чувствию, которое возникло в ней при том небывалом, что она видела теперь перед собою (а ведь в какое-то мгновенье она действительно хотела подать ему руку и подняться, и лететь к этим прекрасным, неисчислимым миром). Но вот она проговорила, как могла сдержанно, спокойно:

- Ваня, мы не можем никуда лететь. У нас, ведь, есть близкие, родные. Представляешь, вот мы улетим куда-то, а они-то что? А они какую боль испытают... Просто подумай о своих родителях, Ваня...

Тут Ваня бешено, иступлено, так, что в соседней комнате испуганно вскрикнула девушка, так, что и сама Лена отшатнулась, прокричал:

- Прости!.. Ох, прости ты меня, пожалуйста... Это, ведь, все стихи мои причиною... Прости, пожалуйста!.. Ох, да как же я мог чувствия свои в такие вот мерзостные строки облекать. Прости же ты меня... Леночка, что же, неужто все теперь разрушено, потеряно?!.. Ну, не молчи же так!.. Я же, знаешь... я слабый - я столько тебе этих дрянных стишком переписал - да вот целый ящик в столе у меня ими забит - ведь я же их перечитывал, и рвал потому что они блеклые тени, грязь... И вот, в эту святую минуту, я опять стал стишки выговаривать... Что же мне теперь делать?.. Леночка, Леночка, ну неужели же нет мне теперь прощения?..

Во время этих его иступленных криков, на дверь, с той стороны, разом навалились, и заслон из кресел не выдержал-таки, с сильным грохотом перевернулся, кто-то шагнул в проем, быстро отодвинул завал, и вот уже дверь распахнута настежь, и вся компания стоит без движения, без слова - глядит на то, что возле стола происходит.

И тут Ваня осознал, что все потеряно, что он проиграл эту битву; и не полет в любви через бесконечность, но только отчаянье его впереди поджидало, и он хотел было сказать напоследок какую-нибудь сильную, трогательную фразу хотел, чтобы все они заплакали, чтобы почувствовали его боль, но не стояли бы так, с этим простым изумлением....

Нет - ничего он не мог сказать, мысли то его все вихрились, все о боль ревущую разбивались; и он застонал, каким-то нечеловеческим, запредельным стоном, и бросился он к форточке - одним стремительным, отчаянным движеньем - он ударился с такой силой, что затрещало, покрылось белой паутиной большое окно - и он, в отчаянье своем, хоть и не чувствовал боли в разбитом плече, все-таки некоторое время не мог двигать левой рукою, а потому и летел не так быстро, как хотел бы.

Вот резко обернулся. Он отлетел метров на пятьдесят, но из угла дома, который уже пролетел, видел и Димин дом, сразу же увидел и окно за котором произошла трагедия. Теперь там, за паутиной трещин, виднелась вся компания, ему даже показалось, что он слышит громкие, беспрерывно перекатывающиеся девичьи голоса, а среди них один, словно живительный родник звучащий - голос Лены. И он понял, что не сможет без нее куда-либо летать; что ему просто необходимо ее присутствие, и вот он вновь уже у окна, метрах в трех от них, теперь уже ничего не говорящих, неотрывно смотрящих на него. Как только он подлетел, Лена отступила куда-то назад, за спины, за спины, но там (Ваня отчетливо это увидел), ее, едва не плачущую, обнял, зашептал что-то утешительное кавалер. На Ваню же он взглянул так, как разве что на врага глядят; на такого врага, который угрожает всему милому, дорогому, которого, ежели можно и убить. Но ни кавалер - только Лена интересовала Ваню, и только взглянув на нее, он сразу понял, что он ей страшен, что, ежели до этого она еще и не проявляла так открыто этого чувствия, так потому только, что не разобралась, что к чему, и слишком уж это неожиданно было - теперь она вспоминала, как "это нечто" едва не взяло ее в воздух, едва не унесло неведомо куда. И она уже не могла думать о Ване, как о человека, тем более как о любимом человеке - он был диковинкой, и все тут... Да - Ваня сразу все это понял: и все хотел повернуться да полететь прочь, и лететь то, пока у него силы были; понимал, что уж теперь то не на что ему надеяться, но вот все не мог - все то на Лену, и слезы ронял. И вновь тогда заговорил своим сильным, почти не изменившимся голосом Дима:

- Вернись к нам. Мы то и не знали, что ты на такое способен... Покажи, быть может, и научить сможешь...

Ваня смотрел на них, и постепенно возрастал в нем ужас, наконец слабым, подрагивающим голосом проговорил:

- Ничего вы не понимаете; ничего не знаете... Теперь все - теперь кончилась моя жизнь...

- Да ты что?! - испуганным хором воскликнули разом несколько голосов. ...Почему , почему - что ты задумал...

- Я не должен был показывать эту тайну ни вам, ни кому бы то ни было. Все теперь осквернено, теперь посадят меня в клетку.

И голос у Вани при этом был таким обиженным, детским, что нельзя его было слышать без жалости; у кого-то даже против воли, слезы на глаза навернулись, один из сокурсником проговорил:

- Ну что ж - хочешь мы сейчас вот клятву дадим, что никому, никогда этого не расскажем. Хочешь? Ребята, вы ж понимаете, чего он так волнуется, ведь, если мы кому расскажем, так ему же прохода не дадут...

- Ну и замечательно! - воскликнул другой парень. - Это же известность, слава, деньги. Будет летать для всякой рекламы....

8
{"b":"38417","o":1}