Он только успел заметить, как Борман, голося о преданности Штирлицу, исчез в окне, и как Штирлиц с боксерскими выдохами стал наносить ему глухие удары.
Пастор, кряхтя, выбрался из горки бумажек и принялся вытаскивать их из-под рясы. Его взгляд упал на надпись на бумажке, и он насторожился. Надпись гласила:
"Листовка (бумажка). Просьба сначала прочитать, а потом от нее закуривать.
Революционный народ порабощенной Бразилии!
Отечество в опасности! И всему виной - штандартенфюрер СС фон Штирлиц! Он хочет пустить всю нашу любимую Бразилию на тушенку! И продать ее в Россию, где по улицам толпами ходят медведи (злые) и даже кусаются турникеты (в метро).
Не продадим нашу любимую Бразилию!
Кто хочет, может записываться в Комитет Спасения Бразилии под руководством истинного патриота и коммуниста (партбилет No 17892048) Мартина Бормана!"
" Что такое партбилет? ", - подумал пастор Шлаг. - " И что об этом подумает сам Штирлиц? "
Из окна с воплем о глубоком недовольстве вылетел Борман, приземлившись рядом с раздумывающим пастором Шлагом.
- Черт, - плачущим голосом капризного ребенка сказал он. Пастор перекрестился. - Противный Штирлиц! Что ему за охота драться каждый день?
- Это верно, - неуверенно протянул пастор, оглядываясь по сторонам. Он знал, что со Штирлицем шутки плохи. - А скажи мне, Борман, что это за Комитет Спасения Бразилии? Борман забеспокоился. Он не знал, сразу ли Шлаг все расскажет Штирлицу, или же чуть погодя.
- Пойдем отсюда, - сказал он, зная, что Штирлиц, несмотря даже на то, что сейчас он громко храпит, может все подслушать и потом поставить под глазом несколько синяков. Они собрали бумажки в чемодан и ушли.
Едва два товарища по несчастью - Шлаг и Борман - исчезли за кустами, из за ближайшего кактуса вылез Мюллер в панамке, но с хлыстом и в кирзовых сапогах. Он, конечно же, все слышал и видел. Подойдя к торчащей из-под ветки какого-то экзотического растения бумажке, он осторожно вынул ее и прочитал.
Мастер по государственным переворотам и заговорам сразу же понял, что к чему и привычно оценил силы сторон. С одной стороны были Борман со своими веревочками и пастор с удочкой, а с другой - мощный кулак Штирлица. Мюллер загнул три пальца на левой руке, два на правой, высморкался и полез в окно к Штирлицу.
***
Штирлиц лежал на кровати, держа в одной руке газету "Советская Бразилия", а в другой - банку тушенки и делал вид, что спит. Мюллер осторожно снял сапоги и на четвереньках пополз к столу, на котором в форме пятиконечной звезды были расставлены бутылки с водкой. Вытащив одну бутылку из верхнего левого луча звезды, Мюллер запустил острые зубы в пробку и с хлопком откупорил непослушную посудину. Глотнув из горлышка, он почувствовал себя гораздо лучше и рыгнул. От знакомого звука Штирлиц очнулся от мыслей о тушенке и сале и открыл один глаз. В углу комнаты Мюллер пил водку из его запасов. - Чего ты там копошишься? Штирлиц недовольно заворочался и со скрежетом почесал ногу.
- Беда, Штирлиц, заговор... - Мюллер набил рот бутербродом с ливерной колбасой и показал Штирлицу листовку Бормана.
- Так что же, заговор плетет Борман? - Штирлиц был о нем худшего мнения. Мюллер утвердительно закачал головой и отправил в рот второй бутерброд.
- Чхал я на его заговор, - сказал Штирлиц, отобрал третий бутерброд и бросил Мюллера в окно.
Приземлившись в уже знакомой им всем клумбе, Мюллер чихнул и обиженно протянул:
- Никто меня не любит... И по голове меня, и картошку чистить меня...
Он поправил панамку, с любовью отцепил от нее налипший репей и поплелся в ту сторону, куда ушли Борман и пастор Шлаг. Напрасно Штирлиц так пренебрежительно относился к козням мелкого пакостника. Борман разбросал свои листовки по всей колонии Третьего Рейха, и к вечеру около его жилища собралась толпа равнодушных негров послушать очередного революционера. В прошлый раз революционер понравился только каннибалам с прибрежных островов. Они его и съели.
- Друзья мои! - Борман, стоя на импровизированной трибуне, размахивал испачканным носовым платком и делал как можно более приветливое лицо.
Негры смотрели на него как можно более равнодушней и дали тем самым понять, что тамбовские волки Борману друзья.
Борман надрывался, обещал, угрожал, но равнодушное население порабощенной Бразилии отнеслось к нему с непониманием.
Борман бросил платок на запыленную землю, плюнул и спустился с трибуны.
Делу решил помочь пастор Шлаг. Задрав ногу, он забрался на трибуну и сказал, не надеясь, впрочем, что найдет понимание:
- Кто женщину хочет?
Негры оживленно вскочили и зарычали. Пастор подумал, что сказал что-то неправильное, и попытался улизнуть, но его поймали.
- Где она? - нетерпеливо спросил толстый бородатый мулат, поигрывая остро отточенным мачете и переливающимися бицепсами.
- К-кто она? - заикаясь, спросил пастор.
- Та фемина, про которую ты говорил, - мулат с сомнением посмотрел на пастора, щелкнул языком и стал поигрывать мачете еще ужасней.
- Так все женщины в гареме у Штирлица, - завизжал пастор Шлаг, пытаясь вырваться из крепких волосатых рук, держащих его за ноги, за руки и за два-три волоска на тщедушной лысине.
- А зачем этому кабальо столько фемин? - задумался мулат. Данный вопрос много раз задавал себе Борман, когда видел, как пастор Шлаг носится за его секретаршами.
Мулат уронил мачете себе на ногу. После этого он радостно прыгал около двадцати минут, пока его не отбросили.
- Вот видите, - с вожделением начал Борман, решив взять власть в свои руки. - Штирлиц, эта противная русская свинья, забрал себе всех наших женщин...
Борман говорил и говорил, не чувствуя, как мощная рука поднимает его за воротник.
- Кто свинья? - спросил глухой, до боли в носу знакомый Борману голос, эхом перекатываясь по контейнерам с сахарным тростником.
Негры притихли. Борман оскорбил еще пару раз Штирлица, сказал пару недобрых слов про тушенку, и тут сильная рука бросила его в джунгли.
" Разве я что-то не так сказал? " - задумался Борман, приземлившись в самые крупные заросли колючек. Вскоре он понял, что глубоко ошибался.
Штирлиц, поднявшись на трибуну, рыгнул и сказал:
- А теперь все пшли домой... А кто не все, того я отвыкну Бормана слушать...
Негры притихли и разошлись. Непоколебимый авторитет Штирлица покачнулся. Штирлиц, тем не менее, этого не понимал.
***
- Эй, ты, в шапке, подь, - Никита Сергеевич ласково подозвал Лысенко.
- Че? - Лысенко подошел поближе и снял шапку.
- Как там кукуруза? - Хрущев плюнул на пол и притянул поближе засиженную мухами тарелку с бутербродами.
- Растеть, - Лысенко обнажил рот с несвежими черными зубами и заржал чему-то своему.
- Это хорошо, - сказал Хрушев. - А этого... как его?...
Штирлица посадили?
- Та не знаю я, - нараспев сказал Лысенко и надел шапку.
- Дурень ты, - сказал Никита Сергеевич, - Ты этот... арогном, во, значит, все должен знать! Узнай и доложи...
- Кому? - переспросил обалдевший Лысенко, чувствуя, что он и правда дурень.
- Ну, кому-нибудь, - сказал Хрущев, смачно засовывая палец в нос.
***
На захват Штирлица был отправлен специальный Отряд Милиции Особого Назначения из восьми человек. Во главе отряда стоял майор, имени которого никто не знал.
- Не завидую я этому... как его?... Штирлицу, - радостно, как настоящий мелкий пакостник, сказал секретарь Никиты Сергеевича.
Он не знал, что не он, а Штирлиц имел все основания не завидовать ему.
- Как тебя? - Никита Сергеевич стоял в дверях, - Иди-ка сюда, вон за тобой пришли... - глаза Генерального Секретаря светились победным торжеством. За дверью, вытягивая шеи, стояли сотрудники КГБ и в нетерпении поигрывали пистолетами.
" Main Gott, Пришли... А я так и не передал последнюю шифровку ", подумал секретарь. Он бросил на пол подаренный любимым фюрером шмайссер, который носил за пазухой, и, закатив глаза, вышел из кабинета.
