Хмурый замок, утонувший в черноте туч, окруженный молниями.

Дорога увела меня в сторону, огибая скалу, гора скрылась за поворотом, но потом снова я увидела Монсегюр. И, наконец, вот – я стою, упираясь в подножие.

Гроза приближалась. Гром гремел теперь почти над самой головой, сперва в пяти километрах, потом в трех, в двух…

Я полезла на скалу. Не успела я пройти нескольких метров по тропинке, вырубленной для туристов, как хлынул ливень. Я забралась под куст, съежилась под густой листвой. Ливень хлестал гору так, что воздух казался белым и непрозрачным. Над головой беспрестанно рвали прочное полотно, молнии вспыхивали одна за другой. Мне было страшно и в то же время я была твердо уверена в том, что для меня наступит завтра. Более того, я знала, что выберусь отсюда – и не в Лавеланет, куда мне совершенно не хотелось, а в Фуа. Кто гнул время и пространство – я не знаю, но Сила, заточенная в этом месте, огромна.

Гроза прошла минут через двадцать. Еще немного влага сыпалась с неба, но на это можно было не обращать внимания. Я полезла дальше.

Разумная «я» понимала, что в следующий раз люди (если не принимать в расчет случайных туристов, но таких очень мало) появятся на этой горе 12 июля, как мне сказали в «офис де туризм» в Тулузе. Разумная «я» вообще много что понимала насчет сломанных на мокрых скалах ног.

Но здесь, в Монсегюре, у нее, этой разумницы, почти не было голоса.

Стены, источающие тепло. Стены, которые здешнее солнце раскалило за день настолько, что после дождя они почти мгновенно высохли и все еще остались горячими.

Двойная стена, проход, рухнувшая башня – и дальше обрыв, а внизу разливанное море леса, невидимая под листвой речка Арьеж, и снова горы, застилающие горизонт до самого неба.

Господи, да как же они это штурмовали?!…

Я стою, прислонившись к стене.

Я – пришла.

Меня трясет от смеха, у меня текут слезы, я задыхаюсь, стоя у этой теплой стены. Я пришла. Я дошла до Монсегюра. Весь мир там, внизу, – мой, потому что я стою у стены Монсегюра.

Со стороны: маленькая одинокая девочка, не знающая местного наречия, почти раздетая (шорты и маечка), вечером – в восьмом часу – одна, совершенно одна, в горах, в Пиренеях, без всякой надежды выбраться, без всякой надежды найти ночлег.

Но это я только потом сообразила.

Монсегюр, который звал. Монсегюр, который не пускал. Который испытывал: не сверну ли с дороги, не испугаюсь ли, не отступлюсь ли.

Монсегюр – место чудовищной Силы.

Она почти осязаемо чувствуется в этих стенах, в этой скале. Перекрестье каких-то неведомых меридианов. Есть более красивые замки, более пригодные для посещения туристами, более живописные и куда менее разрушенные. Но Сила – здесь.

Монсегюр молчит. Таится и молчит. Он ждет, что я произнесу какое-то слово, сделаю какой-то жест, совершу некое деяние, поступок, который высвободит эту Силу, выпустит ее на волю.

А слова здесь тонут и вязнут, будто в вате. Но когда я заканчиваю Ave, из долины, из Монферье или из поселка Монсегюр, который теряется под горами где-то впереди, по дороге, до меня доносится тихий колокольный звон.

Вдруг у окна звонко прозвучал мой голос. Я повторила, и голос опять увяз. Монсегюр то вздрагивал от моего живого присутствия, готовясь воскреснуть, то снова замирал. Ибо у меня не было ключа.

Я забралась на стену, пролезла под цепь, которой перетянули опасный подъем (чтобы туристы руки-ноги не ломали), взобралась на самый верх. Долина пала перед глазами, горы выросли до небес. И Сила захлестывала меня. Казалось – сделаю шаг и взлечу над этими горами.

Темная, преображающая Сила.

Насколько Фуа – Свет, настолько Монсегюр – Тьма.

Стоять у теплой стены, в окружении синеватых и фиолетовых гор, под неохватным небом, уходящим в Наварру и Испанию, и ЗНАТЬ – теперь уже рассудком, СЛОВАМИ – что путь пройден.

Ведь на самом деле дорога на Монсегюр означает: дойти туда и вернуться обратно. Однако в этом месте Силы важно было дойти ТУДА; обратно – выведет некто или нечто, призванное этой Силой тебя оберегать.

Как в сказке. Дойти до заколдованного замка – вот самое главное, а выйти оттуда не составит никакого труда.

Я стояла и длила эту минуту. Одну из немногих в жизни, ради которых я и живу.

Все не могла уйти, оторваться от этих камней. Они бесконечно кормили меня истекающей из них Силой. Они давали и давали, щедро, безоглядно – давали все, что я в состоянии взять (ничтожно мало, ибо у меня не было ключа, но и этой малости было много).

И вот у своих ног я заметила что-то черное. Я наклонилась, чтобы рассмотреть получше – что там. Не фантик ли от сникерса, брошенный туристами?

По молчащим монсегюрским камням – как не ранили об осколки нежное брюшко? – медленно-медленно ползли две огромных черных виноградных улитки. Обнаженные, неспешные. Со свойственной всем примитивным организмам уверенностью они двигались куда-то, куда им было нужно. Они не ведали никаких сомнений. Им не нужен был ключ, им не нужна была тайна. Они жили здесь, у них были здесь свои дела. Здесь они питались и размножались, вот так-то.

Я смотрела, как важно, как убежденно, как спокойно, с достоинством, передвигаются они среди камней и травы. Господи, что я должна была понять, когда смотрела на улиток?

Когда я спустилась со скалы, в то же самое мгновение из-за туч вырвалось солнце. Оно пронзило лучами фиолетовое небо, раскинув руки в обе стороны, и залило Монсегюр мрачноватым, но ярким, торжествующим светом. Замок расколдован, пусть на мгновение.

Я стояла на дороге и смотрела, стараясь навеки впечатать в свои смертные глаза эту картину: хмурый замок на скале, обласканный неласковым солнцем, под низкими тучами, среди высоких гор.

Я повернулась и зашагала по шоссе. Навстречу проехала одна-единственная машина. Я даже не стала ее останавливать – я шла ОТ Монсегюра. Я не хотела в поселок с таким названием, не хотела в местный музей, где (как обещает путеводитель) «экспонируются предметы, найденные при раскопках в крепости – ядра, оружие, предметы повседневного обихода».

Что значит – «не хотела»? Те же руки, сомкнувшие вокруг меня оберегающее кольцо, не пустили меня вперед. Ты была там, где должна была побывать; теперь твоя дорога – назад, к Свету, к людям, в Фуа.

Откуда пришло это знание, что ночевать я буду в Фуа? Я шла по совершенно пустынному шоссе и твердо знала, где сегодня заночую. В тридцати километрах отсюда.

«Не хотела»! НЕ МОГЛА – вот правильное слово.

…Встречная машина остановилась у подножия скалы, развернулась и поехала в мою сторону. Я подняла руку. Машина остановилась. Там сидел давешний дорожный рабочий (я так и не узнала его имени).

– Ты! – изумился он. – Неужели ты дошла досюда?

– Как видишь.

– Садись.

Я забралась в машину. Он поехал в сторону Монферье («последнего приюта»), не переставая вертеть головой в изумлении.

– Надо же! Ты сделала это! Ты действительно сделала это!

Быстрый взгляд на мои ноги (знал бы, что оборвала в кровь подошвы – дурацкие тенниски с мягкой подметкой!):

– Да, с моей машиной это было бы просто, но эти маленькие ножки…

Мы ехали по шоссе. Я сказала, что мне надо в Фуа. Это было ему по дороге. То и дело он останавливался, поправлял упавшие дорожные знаки, отмечавшие то место, где они чинил шоссе. Всю дорогу он разговаривал со мной, бранил свое начальство, ругал маленькую зарплату, жаловался на то, что работа тяжелая и каждый день приходится по три часа добираться до места. Досталось и горам, где расстояния скрадываются, а воздух ненормальный.

Рассказал мне о президентских выборах в России: кто кого побеждает.

Спросил: христианка ли я – заметил крест на шее. «Ортодокс», поведала я, ухмыляясь. «А мне все равно, – сказал он. – Я знаю, что я – есть я, а всего остального я руками не щупал».