— Собрался, — мрачно согласился Сигизмунд.

— Ой, как интересно… — Светочка закинула руки назад и схватила его за шею. — А у нас дверь-то закрыта? Неровен час Федор с тараканоморки явится…

— Федор прямо домой поедет. Я его отпустил.

— А вы знаете, Сигизмунд Борисович, что Федор у нас теперь на исповедь ходит? Он и в понедельник опоздал на работу, в церковь таскался… Он и меня теперь от блуда отваживает… Проповеди мне читает…

— Да ну? — фальшиво удивился Сигизмунд. Вывернулся из цепких светочкиных ручек, подхватил ее и потащил в коридорчик, где стоял диван.

За последние несколько дней уже не в первый раз обуревало Сигизмунда острое желание. Как стимуляторов нажрался, честное слово.

Знатно отметелил Светку на диванчике. Потом они действительно кофе попили. Потом нелегкая дернула Светку полезть за какими-то бумагами в нижний ящик стола. Как увидел светочкину круглую попку, так зарычал. Не успел главный бухгалтер фирмы “Морена” выпрямиться, как генеральный директор вышеупомянутой фирмы уже покрыл главного бухгалтера. Едва стол не своротили. Лампа не упала только чудом.

После этого Светка смотрела на Сигизмунда сыто и преданно. В знак благодарности Сигизмунд довез ее до дома. Вылезая из машины, она чмокнула его в щеку и сказала лукаво:

— Жениться тебе, Борисыч, пора. Застоялся.

Он подождал немного внизу. Послушал, как Светка щебечет с мужем. Хорошая жена, заботливая мать. Деньги в семью зарабатывает, продукты, между прочим, каждый день носит.

Наверху захлопнулась дверь. Сигизмунд сел в машину и поехал.

Когда Сигизмунд вернулся домой, Лантхильда вышла его встречать. В первый раз. Вид у нее был хитровато-смущенный. Глаза отводила.

— Итак, — сказал Сигизмунд, — где набедокурила? Кайся.

— Озо, — лаконично молвила Лантхильда. И повела его к телефону.

Без лишних слов Сигизмунд включил автоответчик на прослушивание. Услыхав свой собственный голос, темная девка аж присела.

— А ты что думала? — сказал Сигизмунд строго. — Озо — оно все фиксирует.

Как он и предполагал, звонила мать, а любопытная девка не удержалась и завела разговор. Мать несколько раз произнесла: “Алё? Алё?” Затем послышался девкин голос. Лантхильда с готовностью затараторила. Очень отчетливо прозвучало “сигисмундис”. Потом опять мать: “Алё? С кем я говорю? Это квартира Моржа?” Лантхильда пустилась в совершенно ненужные откровения. И про “йайаманну” поведала тоже. С той стороны уже давно положили трубку, а девка все изливалась. Потом автоответчик закончил запись.

Лантхильда ошеломленно смотрела на автоответчик, моргала. Сигизмунду даже приятно стало — уел! Так ей и надо. Не будет в следующий раз про “йайаманну” кому ни попадя рассказывать.

— Вот так-то, милая, — сказал Сигизмунд. — Озо — оно на меня работает.

Еще звонила Наталья. Юродивая, окрыленная успехом, попыталась и ее осчастливить рассказом про накопленные впечатления. Наталья просто бросила трубку.

Лантхильда с тревогой следила за Сигизмундом. Поймала его взгляд, вопросительно посмотрела, провела ладонью по горлу: как, мол, зарежут теперь? Сигизмунд пожал плечами. Кто знает, может, и зарежут.

Лантхильда испытующе глянула на Сигизмунда. Головой покачала. Врешь ты, мол, все. Не зарежут.

— Это мать звонила, — пояснил ей Сигизмунд.

Юродивая тяжко задумалась. Потом вдруг вскинулась.

— Мата?

И показала — зачавкала.

— Нии, — протяжно сказал Сигизмунд, подражая девке. И изобразил, будто младенца на руках качает.

— Барнило? — страшно изумилась девка. И очень похоже запищала, как младенец.

— Нии, — снова сказал С.Б.Морж, 36 лет, мужской, Петербургской, высшее, выдано 34-м отделением милиции города Ленинграда… — Нии…

И снова изобразил кормящую.

— Айзи, — сказала девка уверенно. И показала живот, будто у беременной.

— Точно, — согласился Сигизмунд. Прокрутил автоответчик, дал прослушать первую запись. — Азя.

— Айзи, — поправила Лантхильда.

Разговор с матерью закончился. После гудков раздался недовольный голос Натальи. Сигизмунд поежился.

Лантхильда показала на автоответчик, откуда взывала — “алло, алло” — бывшая половина Сигизмунда. Спросила деловито:

— Хво?

Это “хво” она произносила как записная хохлушка. Иной раз даже начинало казаться, что она изъясняется по-украински, так бойко она “гыкала”. Но потом опять принималась гнусавить и присвистывать.

— Это Наталья, — мрачно сказал Сигизмунд.

— Этонаталья? — Белесые брови девки подскочили.

— Нии. На-талья.

— Наталья, — повторила девка вполне удовлетворительно. — Хво ист со Наталья?

Надо же, поняла!

Сигизмунд с рычаньем махнул рукой. Мол, быльем уж поросло.

И это тоже до Лантхильды, вроде бы, дошло. Сообразила, что он на нее не сердится.

Взяла его за руку, ластиться стала.

Именно поэтому Сигизмунд догадался, что девка натворила что-то еще. Хво же она натворила?

Глянул на нее ободряюще. Семь бед — один ответ.

— Ну, — произнес он, — хво, девка, колись.

Лантхильда медленно покраснела. Неискусно попыталась перевести разговор на другую тему. Объяснять стала, что она, Лантхильда, — “хво”, а он, Сигизмунд, — “хвас”. И кобель “хвас”, надо же.

— Нии, Лантхильд, ты мне зубы не заговаривай.

Сигизмунд стал осматриваться по сторонам. Ничего особенного не обнаружил. В “светелку” заглянул. Вроде бы, все в порядке. В большую комнату сунулся. Все подушки-рамочки-статуэточки на местах. Интере-есно…

На кухне побывал. Все нормально.

Лантхильда взволнованно ходила за ним. Что-то говорила без умолку. Он схватил ее за плечи, тряхнул. Речь к ней обратил.

— Ну, где напакостила?

Лантхильда вздохнула и направилась в его, Сигизмунда, комнату. Сердито ткнула в блокнот, оставленный на столе. Агентурные данные у нее там, что ли? Сводка о количестве затравленных тараканов? Интересно, какую разведку это интересует — эстонскую или шведскую? Не эквадорскую же.

Ага. Понятно. В блокноте недоставало листов. Штук десять выдрала. Два оставила. Великодушно.

Туалетная бумага, что ли, кончилась?

Судя по девкиному виду, этим провинности не исчерпывались. На карандаш кивнула. Карандаш был затуплен. Сигизмунд любил, чтобы карандаши были отточены. Видать, бумагу девка брала для рисования. Потому и карандаш затупила.

Лантхильда поглядывала на него исподлобья и заранее дулась. Сигизмунду стало смешно. Он подергал ее за волосы.

— Показывай, — сказал, — свое творчество.

Она глянула малопонимающе. Он подтолкнул ее к выходу — давай, мол. Она ушла в “светелку”, оглядываясь, а он пошел на кухню. Сел, закурил. Машинально вытяжку включил.

Потом увидел вдруг, что Лантхильда нерешительно маячит в коридоре. Вытяжки боится. Совсем забыл.

Выключил страшную вытяжку, махнул приглашающе. Она торжественно вошла, положила перед ним на стол пачку листков.

Сигизмунд небрежно пролистал рисунки — что там такого юродивая могла породить? И присвистнул. Разложил рисунки на столе. Стал разглядывать внимательно.

Лантхильда тесно стояла у него за плечом. Заглядывала, нагибаясь. Всматривалась в свое творчество. Тянула над ухом соплями.

Сигизмунду было странно вглядываться в фантастический мир девки. Этот мир настолько рознился с его собственным, что жуть брала.

Рисовала она неожиданно хорошо. Рука у нее была твердая, линии выразительные и лаконичные. Хотя не вдруг разберешь, что она имела в виду.

Первый рисунок изображал кобеля. Кобель чесался за ухом, вид имел шкодный и озабоченный.

Второй рисунок был сложнее. Он вызвал у Сигизмунда одно воспоминание юности. На третьем курсе был он в стройотряде в Коми АССР. Строили они там то, что между собой именовали “скотохранилищем”, — длинное скучное сооружение.

Нечто вроде “скотохранилища” было изображено Лантхильдой. Это был дом, длинный, с неопрятной соломенной крышей.