Одной из главных забот Наполеона в то время был выбор места для своего изгнания, на случай, если произойдет худшее и ничто не сможет спасти его от подобной участи. Коленкур рекомендовал Россию, где провел несколько приятных лет в качестве французского посла. Однако Россия Наполеону не нравилась, он чувствовал, что предпочел бы Англию. "Англии, - говорил он, будет приятно увидеть меня просящим у нее приюта, поскольку Англия щедра. Там я обрету единственное утешение, доступное человеку, когда-то правившему миром, - единение с просвещенными умами". Один из его друзей сообщил ему, однако, что англичане долгое время испытывали к нему острейшее чувство злобы и что ему не стоит рассчитывать на пресловутую политическую щедрость, по крайней мере, в данное время. Они убеждали его обратить свои помыслы к Америке. Наполеон примирился и с этим. Америка тогда еще вызывала у европейцев идиллические ассоциации. "Поскольку мне отказано в обществе людей, - говорил он, - я найду себе убежище в самом сердце природы, там я буду жить в уединении, что так созвучно моим недавним размышлениям". Если он и не использовал именно эти слова, записанные Тьером, то они, по крайней мере, похожи на те, какие любой образованный человек того времени мог бы сказать, потягивая бренди после обеда.
Придя к подобному решению, он послал записку в Париж, требуя, чтобы два военных фрегата, находящиеся на рейде в Рошфоре, были для него зарезервированы. В ответ Фуше отдал два фрегата в его распоряжение и послал союзникам обращение с просьбой об эскорте. Однако к 28-му числу выяснилось, что союзники желают сами решить судьбу Наполеона и что у него нет шансов на свободное плавание. И тогда Фуше выразил свою озабоченность тем, что ему следует покинуть пригород Парижа, где ему грозит опасность быть схваченным пруссаками. В ночь на 28 июня он послал в Мальмезон уполномоченных с рекомендациями Наполеону немедленно выехать в Рошфор, где фрегаты снимутся с якоря, не дожидаясь разрешения.
Однако Наполеон не уехал, не предприняв предварительно одной последней попытки убедить парламент поставить его во главе армии с целью нанести удар по наступающему противнику. Рано утром 29-го, одетый в военную форму, он объяснял свой план действий генералу Беккеру, которого затем отослал галопом в Париж со своими предложениями. В качестве генерала Бонапарта он мог дать сражение под Парижем и отказаться от командования, как только победа будет завоевана. Исполнительная комиссия холодно отвергла это предложение, а последними словами Фуше были: "Наполеон никак не сможет изменить положение дел. Его появление во главе армии будет лишь стоить нам еще одной катастрофы и разрушения Парижа. Дайте ему уехать, поскольку нас просят доставить его противнику, и мы не можем отвечать за его безопасность более чем на несколько часов".
Вернувшись в Мальмезон, генерал Беккер нашел там Наполеона и его адъютантов готовыми тотчас вскочить на лошадей, все они были совершенно уверены, что пруссаки практически у них в руках. Однако теперь им приходилось признать свое поражение. Наполеон понял, что все кончено и он должен уехать. Прусская кавалерия находилась уже в Сен-Жермене, и он больше не был в безопасности. Пройдя в свой кабинет, он оставил там свою шпагу, затем сменил военную форму на скромный темный штатский костюм. Он попросил открыть ему комнату Жозефины и некоторое время пробыл там в одиночестве. Кареты были готовы к его отправлению, и он покинул Гортензию, своих братьев и многочисленных собравшихся офицеров. Все были в слезах, от самого Бонапарта до солдат на постах, которые, по свидетельству очевидцев, зарыдали, когда он двинулся в путь. Наполеон, этот гибкий характер, всегда беззаветно отдававшийся настоящему, принял бледный и трагический вид. Откинувшись назад в своей карете, он молчал до самого Рамбуйе, где остановился на ночлег. Всегда любивший актеров и преданный классической трагедии, он и сам был великим актером на сцене жизни, энергично принимаясь за каждую роль и внимательно следя за тем, чтобы быть одетым к лицу. Можно лишь гадать, не был ли в самом деле вид его друга Тальма, важно вышагивающего на подмостках Theatre Francais, той первоначальной причиной, заставившей его отдать свое сердце императорской власти. Со своей непревзойденной энергией и жаждой опыта он мог сыграть много ролей, каждая из которых была бы впечатляющей и убедительной, но без намека на внутреннее единство. Он мог быть Шарлеманем, мог быть Августом, он мог равным образом быть Вертером или Гамлетом. Он явил собой замечательный спектакль человеческой личности, обладающей самыми великолепными качествами, добродетелями и недостатками, разнообразными способностями и силами, не слитыми воедино, но поочередно берущими над ним верх с драматическими и часто взрывоопасными последствиями.
В пути его сопровождали несколько избранных друзей, включая Бертрана, который ехал вместе с ним в его карете. За ними следовала свита и несколько слуг, все они прибыли в Рошфор 3 июля. Здесь Наполеон задержался на пять дней, ища способ покинуть страну. Положение его стало необыкновенно трудным. Временное правительство сделало все возможное, чтобы помочь ему бежать, но всё же ему не могли дать больше, нежели рискованный шанс ускользнуть в море никем не замеченным. Два военных фрегата ожидали его, однако на выходе из гавани стоял на страже английский крейсер "Bellerophon" ("Беллерофон(т)"). Преданные военные и моряки толпились вокруг, давая советы, и казалось, что у него есть реальный шанс уехать на нейтральном корабле. Однако Наполеон никак не мог принять решение, по-видимому, не желая попытать счастья в море. Армия уже отступила в долину Луары согласно условиям перемирия. Жозеф Бонапарт, будучи сам на пути в изгнание, поддерживал контакт с некоторыми генералами и прибыл в Рошфор со срочным сообщением. Наполеона умоляли идти к Луаре, принять на себя командование и продолжить войну. Но он понимал, что было слишком поздно, и с сожалением говорил о возможности, упущенной в Париже.
8-го числа из Парижа для него прибыли прямые указания покинуть страну. Временному правительству оставалось править лишь несколько часов, Его Христианскому Величеству предстояло вновь занять свое место. Роялистское правительство должно было быть крайне скупо на милости. Фрегаты могли увезти Наполеона куда тот пожелает, за исключением побережья Франции. Поэтому Наполеон позволил отвезти себя в Заале. В это самое время Париж праздновал приход Людовика XVIII. Встречный ветер и присутствие британских военных не давали фрегатам отплыть, и, таким образом, прошла еще одна неделя. Из Парижа поступили тревожные сведения о том, что роялисты планируют схватить его, и это вынудило его выбирать между попыткой уйти в море и капитуляцией англичанам. Он остановил свой выбор на последнем.
Утром 15-го числа его компаньоны, предварительно договорившись с капитаном обо всех необходимых формальностях, в шлюпке доставили Наполеона на "Bellerophon", где его встретили со всеми подобающими почестями, как правящего монарха. В то же самое время по его просьбе Гурго было предоставлено легкое морское судно, в котором он должен был немедленно отплыть в Англию и доставить принцу-регенту письмо. В письме говорилось: "Ваше Высочество,
перед лицом тех, кто делит мою страну, и враждебностью великих европейских держав я закончил мою политическую карьеру. Я иду, подобно Фемистоклу, присесть у британского очага. Я вступаю под защиту закона, обращаясь с просьбой к Вашему Высочеству как самому могучему, самому постоянному и самому щедрому из моих противников.
Наполеон".
Просьба была отвергнута, и не только по желанию Англии, но и с согласия всех держав. Государственные мужи Коалиции решили, что будет небезопасно оставить его на свободе в Европе. Когда позже ему стало известно об этом решении, Наполеон повел себя так, словно дело касалось лишь его и Англии, и отчаянно попытался заклеймить Англию вечным позором. Он написал следующий протест: "Я данным официально протестую перед лицом неба и всего человечества против нарушения моих священнейших прав. Я не узник, я - гость Англии Если этот акт будет совершен, Англия отныне напрасно будет твердить всем о своей чести, о своих законах, о своей свободе. Британская честь будет подмочена гостеприимством "Bellerophon". Я обращаюсь к истории. Она расскажет, как противник, двадцать лет воевавший против британцев, во дни несчастий пришел по доброй воле искать убежища под сенью ее закона. Какие еще доказательства почтения и доверия он мог представить? Но чем ответила Англия на подобное великодушие? Она сделала вид, что протягивает своему противнику гостеприимную руку, а когда он честно последовал ей, она принесла его в жертву!"
