Маршал Сульт, военный министр, сильно смущенный повторным явлением императора, которому он когда-то долго служил{18}, энергично принялся за дело. Он предложил отпра-вить в южные провинции 30 000 человек под командованием графа д'Артуа, ему дожны были содействовать его сыновья, герцог Ангулемский и герцог Беррийский, с последующей помощью трех маршалов Франции - Макдональда, Сен-Сира и Нея. Вечером 5 марта граф д'Артуа выехал из Парижа в Лион.
Бывший министр полиции Наполеона Фуше, который всегда умел быть в курсе всех дел, узнал о высадке Наполеона почти одновременно с королем. В это время он состоял в бонапартистском военном заговоре с целью учредить регентство при сыне Наполеона. Новость не обрадовала его: он рассчитывал получить власть, став членом регентского совета, и вовсе не имел желания вновь увидеть на троне самого Наполеона. Со своей обычной изобретательностью он решил ускорить мятеж, намереваясь обратить ситуацию в свою пользу, вне зависимости от того, чем закончится наполеновская авантюра. В соответствии с этим гонцы были высланы в Лилль, где отряды уже стояли в полной готовности маршировать на Париж и осаждать дворец Тюильри. Однако восстание ни к чему не привело. Лишь горстка людей под предводительством генерала Лефевр-Денуэтта добралась до Фонтенбло, но и они не смогли вызвать ни малейшего сочувствия и вскоре прекратили все попытки. Это фиаско позволяет утверждать, что, как и предполагал Людовик, ситуация в стране действительно могла бы стабилизироваться, если бы не возвращение Наполеона.
Наполеон и его сторонники продолжили наступление на север. К утру 2 марта они были в Грассе, где поспешно приготовили себе еду, на что местное население взирало с не более чем вежливым интересом. В восемь утра они снова выступили в поход. Дорога, по которой они дошли до Канн, дальше Грасса не вела, и следующие шестьдесят миль им пришлось преодолеть по заснеженной высокогорной тропе, шедшей зачастую по краю пропасти. Артиллерию и реквизированный в Каннах обоз пришлось бросить, мулы были навьючены казной, и люди двигались цепочкой по одному. Тем, у кого были лошади, приходилось вести их в поводу, и даже сам Наполеон шел пешком. Дорога была трудной, и он не один раз спотыкался и падал в снег. Однажды после этого он остановился передохнуть в одиноко стоявшей хижине, где проживали пожилая женщина и несколько коров.
"Ну, что нового в Париже?" - спросил он старушку, отогреваясь у огня.
Она посмотрела на него с удивлением. Откуда ей было знать, что происходит в Париже? Этот низкорослый приземистый человек в простой серой шинели мог бы с таким же успехом спросить ее, что происходит в Китае.
"Значит, вы не знаете, что сейчас делает король?" - спросил Наполеон.
"Король? - переспросила женщина, еще более озадаченная. - Вы хотите сказать, император. В Париже правит император Наполеон".
Она ничего не знала о великих событиях последних лет, и, покинув хижину, Наполеон обратился к одному из своих спутников, генералу Друо, со словами:
"Вот, Друо, и зачем в таком случае бороться за мировую славу?"
Однако это глубокое размышление не заставило его повернуть назад.
Долгий путь продолжался; солнце зашло, и отряд шел вперед до тех пор, пока через двенадцать часов после выхода из Грасса они не достигли деревушки Серанон, где провели ночь. За двенадцать часов они прошли более тридцати миль, не встречая никакого сопротивления. Они вообще мало кого встречали, поскольку дорога, по которой они шли, в это время года была почти безлюдной. Простодушные обитатели горной деревушки не были настроены противостоять сотням вооруженных людей, хотя мэр Серанона и выслал гонца к властям Кастеллана с сообщением о том, что "император Бонапарт" находится в его общине со своей армией. На следующее утро Наполеон и его солдаты прибыли в Кастеллан и были хорошо приняты; им презентовали большие запасы хлеба, мяса и вина, и Наполеон пообещал супрефекту повышение, когда он дойдет до Парижа. Шел снег, и идти стало еще труднее. Мул, нагруженный мешками денег, сорвался с узкой тропы в ущелье и погиб, примерно две тысячи золотых монет исчезли в потоке воды и расщелинах скал. Отряд достиг Баррема поздно ночью, продвинувшись за день еще на двадцать девять миль. В течение следующих двух дней они по-прежнему шли по обледенелым дорогам, форсировали Дюранс и прибыли в Гап 5-го вечером. Здесь их ожидал теплый прием у местных жителей, которые в их честь украсили город иллюминацией. Чем дальше они продвигались на север, тем более дружелюбными становились люди.
Они уже подходили к Греноблю, центру 7-й дивизии, где командовал генерал Маршан. О приближении Наполеона уже было известно в городе, и генерал готовился арестовать его по долгу службы, хотя и не без опасений, поскольку большинство солдат в казармах оставались верны свергнутому правителю, и, за исключением дворян и духовенства, горожане разделяли их взгляды. Объявив в городе осадное положение, генерал Маршан послал навстречу бывшему императору батальон пехоты под командованием офицера-роялиста, и решительный момент настал, когда они заняли позиции у Лаффре, а им навстречу вышли воины с острова Эльба.
Наполеон должен был предвидеть, что однажды на его пути могут встретиться такие трудности, и он был к ним готов. Приказав своим людям стоять смирно, повернув винтовки прикладами вверх, он спокойно вышел вперед к войску из Гренобля, офицеры которого уже отдавали приказ стрелять, страдая от своей нелояльности. "Солдаты пятого! - прокричал он. - Вы узнаёте меня?" Ему ответили сотни голосов, и, распахнув шинель, он предложил им застрелить своего императора, если они смогут. Он шел к ним навстречу с уверенной улыбкой, солдаты опустили свои мушкеты и разразились возгласами "Vive l'Emperеur!" (Да здравствует император! - фр.). Быстро шагая вперед с распростертыми объятиями, он приветствовал их как лучших друзей. Командир батальона отдал ему свой меч и после рукопожатия с Наполеоном был свободен. Вскоре после этого полковник Лабедойер (Лабедуайер), которому вышеописанные события вскружили голову, ускакал из города во главе взбудораженного кавалерийского полка, который был переведен под командование Наполеона. После этого Гренобль оказался всецело в его руках, а роялисты спешно покидали территорию. Он перестал быть простым мятежником и снова почувствовал себя королем{19}.
Наполеон занял город вечером 7 марта, в тот самый день, когда Меттерних совещался с монархами и полномочными представителями и когда менее чем за час была начата война. За неделю он одолел две сотни миль, и все - без единого выстрела. Граждане Гренобля приняли его шумно и радостно, в ту ночь он устроил в своем отеле прием, где произносил речи в честь офицеров армии, мэра и муниципальных властей, время от времени показываясь через окно приветствовавшей его толпе.
Он проникновенно и сдержанно говорил о причинах, побудивших его вернуться, и планах на будущее. Он говорил, что у него было десять месяцев для того, чтобы обстоятельно поразмыслить о прошлом и извлечь из него уроки. Шквал критики, обрушившийся на него, вовсе не вызвал в нем раздра-жения, но был полезен, теперь он ясно видел, что необходимо Франции, и приложит все усилия, чтобы этого добиться. Мир и свобода являются сейчас настоятельной необходимостью, и его действия будут целиком и полностью руководствоваться этой необходимостью. Он намерен соблюдать Парижский договор{20} как основу своей политики. Он, вне всякого сомнения, будет поддерживать мир, он уже известил о своих взглядах и намерениях своего тестя, императора Франца, и имеет основания надеяться, что получит поддержку Австрии. Он готов был выслать последующие депеши в Вену через Турин и рассчитывал, что в ближайшем будущем во Францию прибудут его жена и сын.
В отношении своей внутренней политики Наполеон задел самые актуальные проблемы того времени. После возвращения на трон Людовика XVIII крестьяне опасались лишиться преимуществ, которые им принесла революция, в особенности те из них, кто приобрел землю, конфискованную у аристократов. Их боязнь за свою собственность не имела под собой оснований, но вполне естественно, что у них появились мрачные предчувствия на этот предмет, поскольку ограбленная знать возвращалась из изгнания и ничто не мешало ей огласить свои жалобы. Армия также имела причины быть недовольной, поскольку после установления мира недостаток средств заставил произвести значительные сокращения в армии и на флоте{21}. Более того, Людовик невзлюбил знаменитую Императорскую Гвардию Наполеона и учредил охрану из 6000 нобилей и других дворян, большинство из которых до этого двадцать лет жили за границей. Среди этих людей были такие солдаты, как генерал д'Арблэ, женившийся на Фанни Бёрни в бытность свою изгнанником в Англии и без гроша в кармане. Должность в королевской армии давала мсье д'Арблэ некоторый статус и возможность жить со скромным достатком в Париже с также не очень состоятельной женой. Но в обнищавшей стране Людовик не мог помочь своим "бедным emigres (эмигрантам - фр.)", как он их называл, иначе, как забросив фаворитов предыдущего режима. Случилось так, что многие солдаты были уволены или переведены на половинное жалованье. Более того, казна не всегда могла обеспечить заслуженных военных даже половинным жалованьем, так что многие из них жили в нужде. Наконец, духовенство, проповедуя возвращение к прежнему беспрекословному повиновению Церкви и Короне, вызывало недовольство многих, кто заразился во время революции либеральными идеями.
