За отступлением кавалерии последовал дождь снарядов и пуль, и Мерсер сообщает, что, если бы не небольшая насыпь, дававшая им некоторое прикрытие, он и его люди были бы уничтожены. Затем к ним стали подбираться стрелки, чтобы с близкого расстояния обстрелять их из карабинов и пистолетов; это явилось прелюдией к новой атаке кавалерии, и на этот раз в их планы входило обезвредить пушки. В ожидании возобновления атаки артиллеристам приходилось стоять с зажженными запалами в руках; Мерсеру нелегко было их сдерживать, столь велико являлось искушение ударить по стрелкам. Наконец, убедившись в том, что они не стреляют, он вывел свою лошадь на небольшую насыпь и проехался немного перед своими собственными пушками; он находился в пределах доступа стрелков, и тут же превратился в мишень для них. Их выстрелы были не очень точны, но был момент, когда пуля едва не попала в него.
Колонна кавалерии вновь взобралась на плато, и стрелки сдвинулись влево и вправо, чтобы расчистить пространство для их наступления. Всадники шли плотными эскадронами неспешной рысью. "Это была не яростная атака галопом, а расчетливое наступление мерным шагом, словно они были полны решимости добиться цели. Они надвигались в глубоком молчании, и среди общего грохота сражения единственным звуком, исходившим именно от них, были громоподобные содрогания земли от одновременной поступи огромной массы лошадей. С нашей стороны также царила сосредоточенность. Все твердо стояли на своих постах, с орудиями наготове, заряженными картечью поверх ядер; запалы - в запальных шахтах; запальные шнуры зажжены и потрескивали за колесами; одного моего слова не хватало, чтобы нанести разрушения этой прекрасной картине наступления отважных людей и благородных лошадей. Я выждал немного, так как опыт придал мне уверенности. Брауншвейгцы так же отчасти прониклись этим чувством и стояли твердо своими квадратами, которые сильно уменьшились, сомкнув ряды, устремив взоры на нас, готовые открыть огонь при первом же нашем залпе. Это было в самом деле великолепное и впечатляющее зрелище!"
Мерсер дождался, пока колонна не оказалась от него в пятидесяти или шестидесяти ярдах, а затем дал команду "Огонь!". Результат, сообщает он, был ужасен. Сразу пал почти весь передний ряд, а отдельные ядра перелетели далеко в глубь колонны. "Земля, уже покрытая жертвами первой атаки, стала теперь совершенно непроходимой". Колонна еще двигалась вперед, но продвижение давалось им все труднее и труднее. Артиллеристы действовали с удивительной быстротой и точностью, пока брауншвейгцы, вдохновленные их примером, продолжали стрелять беглым огнем. Протолкнувшись сквозь кучи тел, первые кавалеристы подступали ближе лишь для того, чтобы пасть и еще больше задержать тех, кто шел следом. "После каждого пушечного выстрела люди и лошади падали, словно трава под серпом жнеца".
Все смешалось. На плато образовался столь плотный барь--ер из раненых и убитых людей и лошадей, что колонна встала. Генерал, который вел в бой кавалерию и на котором Мерсер особо отметил его роскошный мундир с богатыми украшениями, оставался невредим. Его жесты и говорливость разительно контрастировали со сдержанной серьезностью его подчиненных, которым он, "громко и быстро крича", приказывал податься вперед. Некоторые преданно отважились ему подчиниться; но лошади не могли пройти дальше, и колонне пришлось отступить. "Конечно, в суматохе, взаимной яростной схватке и смертоубийстве они вновь постепенно отступали, пока не исчезли с видимого края холма. Мы прекратили стрельбу, и были рады передышке. После их отхода, как и раньше, на нас обрушился град снарядов и бомб; последние, падая среди нас со своими длинными запальными шнурами, долго горели с шипением до того, как взрывались, что очень беспокоило людей и лошадей. Насыпь впереди по-прежнему оставалась нашим верным другом, и многие из них пролетали, не причиняя нам вреда".
По всей линии обороны под ударом оказывалась пехота, и, как и раньше, ей удавалось, хоть и меньшим числом, отбивать атаки. Рядовой 95-го стрелкового полка так описывает свои впечатления от кавалерийского натиска: "Конная императорская армия Бони, вооруженная с ног до головы, атаковала нас; мы увидели, что они подходят, сомкнули ряды и образовали квадрат, они были от нас в десяти ярдах, и они поняли, что с нами у них ничего не выйдет. Они выстрелили в нас из карабинов и стали напрямик обходить нас справа, и в этот момент солдата по правую руку от меня прострелило насквозь... Мы непрерывно стреляли в Императорскую гвардию, и они отступали, но часто обходили нас и стреляли; а пока я перезаряжал ружье, один из снарядов ударил по моему ружью, меньше двух дюймов от моей левой руки, и сломал рукоятку и так погнул барабан, что я не мог стрелять. Как раз тогда мы снова разошлись в цепь, и ружье мне было не нужно. Девятифунтовый снаряд попал в сержанта нашей роты и разорвал его пополам. От него до меня было не больше трех человек, поэтому я бросил свое ружье, пошел и взял его ружье, оно не пострадало. Мы потеряли обоих наших полковников, майора, двух старых капитанов, и нами остался командовать только один молодой капитан...
Увидев, что мы потеряли так много людей и всех наших командиров, я начал падать духом, и гвардия Бони снова нас атаковала, но мы снова заставили их отступить, и пока мы были в квадрате, герцог Веллингтон со штабом подошли к нам прямо под огнем и увидели, что мы потеряли всех офицеров; он сам скомандовал, его команда нашему полку была такой: "95-й, открепите шпаги, равнение налево, еще раз разойдитесь в цепь, они у нас скоро полезут за тот холм". Затем он уехал вправо, и как его только не убило, одному Богу известно, снаряды в то время падали, как градины".
Время от времени Веллингтон заходил внутрь квадратов; когда кавалерия отступала, чтобы перестроиться, он появлялся и смотрел, какой ущерб был нанесен, и приводил резервы, чтобы заполнить бреши. Противник наступал вновь и вновь, а квадраты сокращались, и солдаты в них все больше уставали. Однако потери больше наносились не кавалерией, а французскими стрелками, которые представляли собой огромную силу и поливали огнем квадраты, как только отступали всадники. В это время дезертировала нидерландская кавалерий-ская бригада Трипа, и гусары Камберленда - ганноверский полк, неподготовленный и с ненадежными командирами - также покинули поле и поскакали обратно в Брюссель, сея панику всюду на своем пути. Но квадраты пехоты не дрогнули. Даже юные брауншвейгцы удержали свои позиции до конца. (Французы утверждали, что сломили несколько квадратов и захватили два знамени, но это, очевидно, не так.)
Плотное скопление французской кавалерии необыкновенно смешалось. Их было слишком много для этого поля. Они приходили из долины столь плотными рядами, что не могли двигаться, и постоянно блокировали атаки друг друга. Генерал Леритье повел своих кирасиров в тыл второй линии и попал под огонь резервной батареи Веллингтона. Целый французкий полк двинулся налево, прошел по дороге на Нивелль, затем отошел к Брен-л'Аллё, позади позиций Митчелла, вновь прошел мимо Угумона, спустился в долину и перестроился. Но такие набеги ничего им не дали.
Атаки стали менее быстрыми и энергичными. В клубах серного дыма стало невыносимо жарко. Большинство французских генералов были ранены. Маршал Ней, под которым убило лошадь, передвигался пешком. Великая атака не удавалась, становилась бессистемной. Тогда герцог Веллингтон вышел из квадрата своего 73-го полка и приказал кавалерии вступить в бой. Английские эскадроны вскоре атаковали огромную группу французских всадников и смогли оттеснить их, сломленных и побежденных, в долину.
Даже тогда маршал Ней не намерен был сдаваться. Заметив карабинеров Бланкара, остававшихся в резерве у Келлермана, он раздобыл лошадь и поехал прямо к ним. Генерал Бланкар изо всех сил пытался спасти маленький резерв, но Ней настоял на том, что поведет его во главе новой атаки. Успех был недостижим. Карабинеры добрались до некоторых из квадратов, но были задержаны непроходимыми барьерами из тел павших, и вскоре их оттеснил Грант, который вернулся на исходные позиции, обнаружив, что передвижения Пире были простой демонстрацией. И снова французы отважно, но устало возобновили атаку. Лошади больше не могли двигаться вперед; накануне ночью их бросили неухоженными, и хуже всего пришлось тем, которые провели ее под дождем, нагруженные своими седоками. В тыл непрерывным потоком шли безлошадные ныне солдаты; затем лошади начали отступать вместе с седоками, и вскоре все они дрогнули, повернули вспять, обескураженные и сломленные, и поехали к центру долины, скорее преследуемые на расстоянии, чем оттесненные английской кавалерией, которая устала не меньше.
