В короткие минуты затишья, когда сквозь боль и муку разум возвращался к Нумизмату, он с ужасом думал: "Я что, схожу с ума?! Этого не может быть, я ведь всегда отличался на редкость холодным и практическим умом! Что со мной творится? Ну подумаешь, лежу себе и лежу, отдыхаю, приболел вот только. Чего же психовать-то? Это же глупо! Почему мое тело не подчиняется мне?"

А оно продолжало не подчиняться. Самым жутким оказался третий приступ клаустрофобии. Сначала ему привиделся Семен Князев, точно такой, каким был во время последнего посещения Силиным: смертельно исхудавший, с впалым ртом мертвеца. Одет при этом он был в синий мундир со стоячим воротничком, но без погон и орденской планки. Майор все манил пальцем Михаила к себе, отступая назад, в глубь полутемного, непонятного Силину здания. Михаил чувствовал, что нельзя идти за покойником, но шел мучительно, против воли, со стоном передвигая тяжелые, словно чугунные ноги. А отставной майор уже вошел в здание и в полумраке Силин видел только блеск начищенных хромовых сапог да желтоватую кожу его головы. И лишь ступив на порог Нумизмат понял, что это церковь! Он хотел закричать, убежать, но уже через секунду попутный шквал перенес его через темный коридор и он очутился лежащим на каком-то очень неудобном ложе. Силин хотел пошевелиться, но словно кто-то держал его за плечи. Покосившись в сторону Нумизмат увидел желтоватые стенки некрашеного дерева и до него дошло, что это гроб! Силин хотел рвануться, вскочить, но опять не смог, только почувствовал как волосы у него на голове встали дыбом, да от пяток вверх по ногам побежали судороги крупных мурашек. А вокруг него уже звучала столь нелюбимая им какофония дребезжащих старушечьих голосов и остро пахло расплавленным воском и ладаном. Песнопения звучали очень недолго, вскоре принесли крышку и начали прибивать ее прямо там же, в церкви. Силин видел все происходящее сразу с нескольких точек. Он вроде бы находился внутри и в тоже время наблюдал деловитые лица двоих мужиков, забивающих в обитую красной материей крышку крупные, двухсотмиллимитровые гвозди. Этот стук становился все громче и громче, он просто нестерпимо давил на уши Нумизмата и он не выдержал и закричал, выплюнув из легких застоявшийся воздух. Лицо его ударилось о что-то твердое, потом еще раз...

Через эту боль Силин пришел в себя, стряхнув прочь навязчивый ужас ночного кошмара. Болел лоб, нос, облизнув пересохшие губы омертвелым языком Нумизмат почувствовал знакомый солоноватый вкус крови.

"Выходит это я головой бился о короб да причем со всей дури, --" понял он. Ощупав лицо Нумизмат понял, что разбил левую бровь и нос. С трудом оторвав от ветхой рубахи рукав, он приложил эту тряпку к своим ранам и обреченно подумал: "Все, не могу больше! Сейчас выйду и напьюсь воды, а там будь что будет! Еще трое суток я здесь не вынесу!" 19. НА ХАЛЯВУ.

Тряпка еще не успела пропитаться кровью, как Нумизмат услышал издалека какие-то звуки: явный женский смех и вроде бы голоса. Занятый собой, Михаил совсем забыл, что в доме могут находиться еще и другие люди.

"Опять, наверное, эта "банда" пришла поливать цветы", -- подумал было Силин, но дружный девичий визг окончательно вверг его в недоумение. Нумизмат абсолютно точно определил, что визжали девки от восторга, но по какому поводу? Любопытство и какая-то слабая, интуитивная надежда заставили Михаила, превозмогая боль и слабость в разбитом теле, поползти к вентиляционным отдушинам. Надо было во всем разобраться.

Когда человек долго работает на одном месте, то становится самоуверенным, считает себя невероятно классным, незаменимым специалистом, до тонкостей разбирающимся в своем деле. Это хорошо знают армейские старшины, время от времени говорящие какому-нибудь зарвавшемуся "черпаку": "Борзеть начал, Иванов! Что, службу понял?"

Точно так же гибнут старые, опытные электрики, наизусть знающие любые электросхемы, проверяющие фазы в сети согнутым указательным пальцем и "влетающие" на смертельное напряжение только из-за излишней самоуверенности и халатности.

Сергей Мотыгин не преминул воплотить в жизнь свой идиотский план. Когда в половине первого ночи вишневая "девятка" коротко просигналила около ворот вотчины Балашовых, его постоянный напарник и друг Ванька Семенихин просто ахнул:

-- Все-таки привез!

Действительно, во дворе из машины со смехом выпорхнули две длинноногие девицы.

-- Привет, мальчики! -- закричали они, взмахом руки приветствуя Ивана и второго охранника, того самого Лысого. А из машины уже показался и сам автор идеи и "главный режиссер" предстоящего "забега в ширину", утяжеленный двумя сумками с выпивкой и закуской.

-- Здорово, орлы! -- приветствовал он коллег. -- Как настроение?

-- На сто с плюсом! -- восторженно отозвался Иван, пожимая другу руку. Лишь длинный, носатый парень с явно развивающимся облысением не поддержал общего энтузиазма.

-- Ну а ты, кудрявый, что не радуешься? -- хлопнул его по плечу Сергей.

-- Да чего хорошего-то? -- уныло отозвался носатый коллега, не отрывая глаз от подруг, с визгом бегающих по парапету фонтана. -- Вы-то веселиться будете, а мне торчать одному в сторожке всю ночь, да еще, глядишь, начальство нагрянет. Англ вон совсем озверел, за ночь по два раза звонит.

-- Да не дрейфь ты! -- Мотыгин вытащил из сумки и подал лысеющему пессимисту двухлитровую бутыль пива. -- На вот тебе для поднятия настроения. Иди, тащи ключ и не забудь отключить сигнализацию.

Потом он обернулся к другу.

-- Ванек, а ты сразу включи сауну. Пусть он только "Фотон" отключит.

Приход веселой компании и слышал Силин, ну а визг был произведен по поводу падения всей "банды" на суперкровать Балашовых. Вскоре загремела музыка, смех и слоновьи прыжки танцующих перемежались звоном бокалов и хлопками откупориваемых бутылок. Так продолжалось больше часа, затем пары разделились, и Силину, по-прежнему лежавшему около отдушины, довелось прослушать небольшой радиоспектакль с сексуальным уклоном. Примерно через час главному инициатору "пикничка на обочине" надоела и эта часть программы.

-- Вань! -- заорал он, убавив звуки музыки. -- Как там сауна, готова?