- Правильно! Следует!

- А детей-то спасли или нет? Дети-то как? - понеслись голоса.

- Не всех, конечно, - печально сказал Александр. - Шестнадцать детишек погибло.

Ксения, хмурясь, исподлобья посмотрела на Александра.

- Не знаю... Вот вы рассказываете... - медленно проговорила она, - а получается неуважительно: вы даже имени товарища своего не назвали.

- Ах да!.. - сказал Александр и запнулся. - Правильно. Его звали Петром... Петей...

- Почему вы... - снова начала Ксения.

- Замолчи ты! - вдруг выкрикнула Варя. - Как тебе не стыдно! Его звали Александром.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

НА ВАХТЕ

К вечеру дождь перестал. Тучи взметнулись вверх, словно над землей лежал серый полог, а теперь его кто-то взял и поднял за углы. Еще немного и полог разорвался на отдельные клочья, которые, колыхаясь и завиваясь, поползли к дальним хребтам. Солнечные зайчики забегали по мокрым, блестящим бревнам плота, замигали на камнях у берегов.

Евсей Маркелыч с Ириной Даниловной стояли на кичке и озабоченно разглядывали моток троса, один конец которого был прикреплен к якорю.

- Недоглядел, недоглядел я! - хмуро твердил Евсей Маркелыч, тыча носком сапога в изъян на цинковом тросе.

- И я-то тоже перебрать недодумалась, - вместе с ним сокрушалась Ирина Даниловна, - понадеялась... Очень виновата я.

- Брось якорь на быстрине, дернет - тяжесть ведь у плота какая! - враз этот трос, как ниточка, оборвется...

Лоцман заметил подошедшего Александра, вздохнул и замолк. Не хотелось говорить о своем промахе при постороннем человеке. Ирина Даниловна этого не поняла.

- Только, может, зря мы тревожимся, Евсей Маркелыч? - сказала она. Вода стоит еще высокая. До места и якорь бросать не придется.

- Придется не придется - так тоже рассуждать нельзя.

И Евсей Маркелыч пошел от якоря.

- Ненадежный трос оказался? - спросил Александр Ирину Даниловну.

- Не совсем надежный, - сказала она. - Евсей Маркелыч сердится, а чего сердиться? Все на подскреб собрали на последний плот. Да ладно, дойдем, конечно. По мне, скорей бы только сплавить. Совсем от дому отбилась. Сынишка все лето один. Вот будто и привыкла, а все сердце за него болит. Конечно, раньше мы чересчур его баловали. Первенький и единственный. Задаривали игрушками и вообще... Муж у меня инженером в леспромхозе работал. Ушел добровольцем...

- И не вернулся?

- Нет.

Ирина Даниловна отвернулась, стала к Александру вполоборота. Резче у нее очертились углы губ, но головы она не опустила, стояла прямо, застывшая, как часовой на посту.

Чуть не касаясь колесами вершин деревьев, из-за горы слева неожиданно вырвался маленький зеленый самолет. Пронесся над самым плотом, развернулся, прошел еще раз, качнул крыльями и полетел дальше.

- Наш! Наш! - закричали девчата, гурьбой выбегая из шалашки.

- Петр Федорович в нем, сама видела!

- И парторг, Иван Антонович!

- Куда это они?

Самолет становился все меньше и меньше, превратился в блестящий крестик на горизонте и, наконец, растаял совсем. А девчата все не могли успокоиться: строили разные предположения и догадки. Ирина Даниловна словно ничего этого и не заметила, стояла такая же прямая и строгая.

Александр отошел.

Прыгая с бревна на бревно, он добрался до самой кормы. С головки плота, там, где стояла шалашка, кормовые челенья казались непрочными, плохо связанными и плохо учаленными, и если они не расползались врозь, то только потому, что река впереди простиралась тихой и безмятежной гладью и плот на ней лежал как впаянный в стекло. Дойдя до концевых челеньев, Александр убедился, что они сделаны не менее прочно, чем те, что были ближе к головке плота.

Ни малейшего шума не доносилось сюда от шалашки, только шуршали песчинки меж бревен, взбудораженные и увлекаемые течением.

На крайних кормовых реях дежурили Фима и Поля. Они выбрали себе бревна почище и поглаже и лежали рядышком, греясь на солнце. Александр прошел, не глядя на них. Девушки сразу зашептались, но так, чтобы он услышал:

- Ох, важный какой...

- Идет, не смотрит...

Александр покраснел. Так с ним бывало в школе, так было и в армии. Право, ему легче было смотреть в глаза разгневанному генералу, чем медсестре из санбата или веселой регулировщице на перекрестке двух военных дорог.

Он быстро повернулся и сказал:

- Простите меня, девушки: не заметил.

- Где уж нас замечать! - засмеялась Поля. Она поглядела на Александра через плечо подруги: - Идите к нам.

- Если гордость позволяет! - крикнула Фима.

- Да с чего вы взяли, что я гордый? - спросил Александр, подсаживаясь к ним.

- А ходите как? Грудь колесом... - объяснила ему Поля.

- Осталась военная выправка.

- Ах, военная... - протянула Фима. - У нас был преподаватель, когда мы с Полей на медсестер готовились...

- Ну, тоже мне "медсестра" оказалась! - перебила ее Поля. - А порезанный палец перевязать боишься.

- Если чужой, а свой - ничего, - храбро отозвалась Фима. - Только голова маленько закружится.

- А я обязательно на доктора выучусь. Все равно выучусь, - убежденно сказала Поля, - и операции всякие буду делать. Вот вернусь со сплава и на курсы в город поеду. Петр Федорович обещал.

- На какие курсы-то? С этих курсов еще потом до доктора, как отсюда на плоту до Енисейска.

- Что за беда: далеко... - ворчливо проговорила Поля. - Буду учиться и выучусь. И до Енисейска далеко на плоту, а доплывем.

- Нет, не доплывем! - захлопала в ладоши Фима. - Наш плот до Куликовой только. Ага!..

И обе они искренне и весело засмеялись. Потом Фима, кося на Полю выпуклыми серыми глазами, спросила Александра:

- Вам у нас на плоту, наверно, как в крапивнике?

- Почему это?

- Да все девчата одни. Куда ни повернись, - обожгут, как крапивой.

Александр не сумел ей ответить, промолчал.

- Когда много, то еще ничего, правда? - спросила Поля.

А Фима добавила:

- А если две или - еще хуже - одна, то, наверно, совсем трудно приходится, да? Очень боитесь? Мы ведь все замечаем.

Александр смутился окончательно.

Поля припала к Фиме плечом и, мечтательно глядя мимо Александра, сказала вдруг ни с того ни с сего:

- Вернемся домой - ох и наемся же я пирогов! - Вздохнула и закончила: С черемухой... Мама свеженькой наберет, насушит, смелет... Знали бы вы, какие пироги она печь умеет! И вообще, ей бы поварихой быть не у нас на лесопункте, а где-нибудь в Москве, в самом лучшем ресторане.

- Верно, - согласилась с ней Фима. - Только надо, чтобы и у нас была хорошая повариха.

- А на этих плотах всё сухари да сухари да черствый хлеб! - опять тихонько вздохнула Поля.

- Подумаешь! Сладкоежка!.. Мне на плотах так и сухари - хорошо. А в селе когда все же и кино бывает, и лекции читают, доклады делают, молодежь вся собирается.

- Ну теперь-то уж скоро, - освоившись, стал утешать девушек Александр. - Последний плот.

- Последний, ну его! - беззлобно отозвалась Фима.

- Надоело так: с плота на плот все лето, - поддержала ее Поля. Конечно, не сама работа, а то, что она одинаковая. Да не дома...

- Хорошо на свежем воздухе, - заметил Александр.

- Воздуха у нас везде хватает, - колко ответила Фима.

Она остановилась, думая, что Александр ей непременно станет возражать. Но он молчал. И тогда Фима сама заговорила:

- Я просто диву даюсь, как это все у нас идет сейчас удачно: и цепи ни разу не оборвало, и ветра не было, и на косы нас никуда еще не натаскивало. Мы вот и якорь еще ни разу не бросали, а вы знаете, как его потом поднимать? Ого-го! Или цепи на песках подбирать приходится. А они там ко дну как прикованные. Да и это-то все еще пустяки. А вот ежели штормом или в пороге плот начнет разбивать... Носишься в страхе, где цепи тянешь, где бревна откатываешь. А нельзя иначе: прозевай - и лес пропал, и ты с ним вместе. Я вот четыре раза в таких делах бывала, знаю.