- Эк его угораздило! - с досадой проговорил прораб. - А ребятам без него сегодня трудно будет управиться. Ну и как, в поликлинику-то парня свозили? Шибко нога подвернулась?
- Да нет... Отец подергал... Мама припарку сделала, - против воли продолжал лгать Андрей, внутренне ужасаясь, зачем он опять это делает. А вдруг с Мироном серьезное несчастье?
- Врачу, врачу надо бы показать, - сказал прораб. - Эти домашние всякие травки, припарки как раз надолго инвалидом человека могут сделать.
- Ну, это пока... - Андрей не знал, как ему закончить фальшивый, мучительный разговор. Даже кощунственный, если Мирон... И боялся самой этой мысли. - Отпустите меня на час, Федор Ильич, я в аптеку сбегаю, - сказал в отчаянии, думая между тем, что должен прежде всего навести справки в милиции и "Скорой помощи". А там будет видно. - Отпустите!
Прораб подергал кепочку, крякнул недовольно:
- Такое дело... В аптеку-то и из стариков ваших потихоньку кто-то мог бы сходить. - И махнул рукой: - Да ладно, иди. Только за час ведь не обернешься. Ей-богу, обоим вам запишу я прогул!
Андрей пробегал больше двух часов. В милиции ему решительно заявили, что в течение последних суток никаких серьезных происшествий, даже случаев мелкого хулиганства в городе отмечено не было. "Скорая помощь" два раза выезжала по вызовам на дом, на улице же вообще никого не подбирала. Где еще и как искать Мирона, Андрей не знал. На стройку, хотя и несколько успокоенный тем, что жив ведь Мирон, жив, он вернулся, разозленный до крайности. В каком дурацком положении оказался он, согласившись помогать брату в его любовных делах!
"Теперь попал по его милости и в прогульщики, - с ожесточением думал Андрей, разминая деревянной лопаткой подсохший с краев комок шпаклевки. Еще на комсомольском собрании проработают. А если мое вранье откроется - не успею предупредить его, - так, у-ух, как в глаза глядеть людям буду?"
И ему злорадно захотелось, чтобы Мирон действительно вывихнул ногу. А лучше если бы сломал.
5
Время приближалось к обеду. От столовой тянуло едким запахом пригоревшего сала. Реже стучали топоры плотницкой бригады. Андрей под легким тесовым навесом шпаклевал дверные полотнища. Увлекшись работой, он не заметил, как на площадке появился Мирон. Стоял и разговаривал с прорабом, энергично размахивая руками. Андрей почувствовал, как одна гора легко свалилась с плеч - пришел-таки, пришел, куда он денется, любимый братец! - и как еще более тяжелая гора надвигается на плечи - прораб Федор Ильич успел уже все выяснить. Мирону как с гуся вода, прогул только запишут, а он, Андрей, в бригаде уважение к себе потеряет.
О чем говорил Мирон с прорабом, Андрею слышно не было, но вдруг он с изумлением понял по осанке Мирона, жесткой, прямой, по растерянному виду Федора Ильича, что не прораб распекает Мирона, а чего-то настойчиво требует Мирон от прораба. Сует ему непонятно что, а тот отказывается взять, вертит головой. И наконец вздохнул глубоко, согласился. Поставил ногу на бревно. Помедлил. Вытащил из кармана блокнот, приспособил его на ноге, согнутой в колене, принял от Мирона бумагу - оказывается, бумагу, заявление? расправил и вяло, неохотно написал на ней свою резолюцию. Мирон тут же выхватил ее из рук Федора Ильича, похоже, не сказал и спасибо и крупно зашагал прочь.
Андрей настиг брата уже за воротами строительной площадки.
- Стой! Погоди! - крикнул он, запыхавшись от быстрого бега. - Ты чего это? Ты...
Пошел рядом, настраивая себя на сердитый разговор и ожидая, как будет оправдываться Мирон. Но тот, сжав плотно губы, молчал. И вдруг Андрею показалось, что он по ошибке окликнул совсем незнакомого, чужого ему человека, только одетого в новый костюм брата. Однако и костюм уже был изрядно помят, испачкан и не выделял крутые, широкие плечи Мирона, свисал с них, как у огородного пугала, вчера сделанного Андреем вместе с матерью из побитого молью отцовского пальто.
- Тебя били? Ты с кем-то дрался? - уже участливо спросил Андрей. Почему ты не ночевал дома?
Мирон не отвечал. Лишь пустыми глазами посмотрел на него, и Андрею сделалось не по себе. Далекий какой-то взгляд у Мирона. Он видит сейчас только то, чего никто другой не видит.
К строительной площадке совсем близко подступал низкорослый густой сосняк. Дорога здесь разветвлялась: одна, направо, вела в поля, к соседнему большому районному селу, другая, налево, к центру города. Мирон пошел по левой дороге. Андрей забежал вперед, попытался остановить его:
- Куда ты идешь? Почему?
И опять Мирон ничего не ответил. Не оттолкнул Андрея, а прошел мимо, слегка выставив локоть, как будто перед ним стояло дерево. Андрей схватил брата за рукав, удержал.
- Уйди! Уйди! - Голос у Мирона был чужой. Грубый и резкий. - Дай мне побыть одному.
- Но ты мне скажи...
- Чего я тебе скажу? - еще резче вскрикнул Мирон, замедляя шаг. Крупные желваки перекатывались у него по щекам. - Что ты ко мне привязался?
- Я же твой брат, - проговорил Андрей. По лицу Мирона он понял: с ним произошла какая-то очень тяжелая история, но не та, конечно, не та, "нехлюдовская", что было померещилась ему, Андрею, под утро. - Ольга тебе отказала? - как подтверждение совершенно бесспорного, спросил он.
Мирон долго и напряженно рассматривал Андрея, словно бы проверяя, насколько искренне и честно задан ему этот вопрос-утверждение. И наконец отрицательно качнул головой.
- Ты сам не решился! Ты не встретился с ней?
И снова Мирон ответил ему точно таким же движением головы: нет.
По дороге со стороны города катилась грузовая машина. Водитель сигналил часто и непрерывно, требуя освободить ему путь. Андрей оттащил Мирона в сторону. Подпрыгивая на выбоинах и обдавая душным, копотным дымом солярки, машина пронеслась мимо. Водитель погрозил кулаком.
- Давай посидим на травке, - предложил Андрей. - Тут нам все время будут мешать.
Они отошли в глубь сосняка, перемешанного с березками. Мирон послушно двигался вслед за Андреем. Трава была основательно вытоптана, валялись обрывки газет, измятые пустые пачки из-под сигарет, консервные банки, бутылки - следы воскресного "культурного" отдыха, - но все-таки Андрей отыскал небольшой бугорок, поросший брусничником и толокнянкой. Мирон первым опустился на землю, не снимая своего праздничного пиджака. Андрею захотелось предостеречь его - зеленые травяные пятна трудно смываются с шерстяной ткани, но понял, что на эти слова Мирон все равно не обратит внимания. Только на очень важном, на том, что так перевернуло за ночь Мирона, можно постепенно его разговорить. Андрей улегся рядом.
- О чем заявление ты давал на подпись Федору Ильичу? - спросил, растирая между пальцами жесткий брусничный листок.
Мирон закинул руки под голову. Лицо у него немного просветлело, он шумно втягивал в себя легкий лесной воздух открытым ртом.
- Об увольнении. Уезжаю, - коротко, как само собой разумеющееся, ответил он.
Чего-чего, а такого ответа Андрей не ожидал. Мирон увольняется, куда-то уезжает, ни с кем в семье не посоветовавшись, бросает дом родной, а Ольгу он, похоже, вчера даже не видел, не разговаривал с ней. Но что же с ним тогда случилось? Почему он точно закаменел и слова из него клещами не вытащишь? Мирон не такой человек, чтобы от пустяков каких-нибудь киснуть. А время идет, обед давно пропущен, скоро наступит конец рабочего дня, и, если они здесь с Мироном еще задержатся, мать изведется от беспокойства, отец со своим больным сердцем сляжет в постель.
- Мирон, ты подумал, что тогда будет? - Андрей грудью навалился на него, стал дергать, трясти за плечи. - Это... Это же...
- Я все обдумал. Думал всю ночь. А теперь как получится. - Мирон отвел руки Андрея. Ему уже хотелось говорить. Скованность, похожая на ту судорогу, что острой болью схватила его ночью на озере, постепенно проходила. - Дома? Знаю. Но осенью меня так и так призвали бы в армию. Отсрочка кончилась. Ходил я с утра в военкомат, просил, чтобы призвали сегодня, немедленно. Сказал военком: "Никак нельзя. Даже если посчитать добровольцем, все равно ведь не выйдет в тот округ, куда положено, тебя одного отправлять; а сколько ждать тебе формирования группы придется, не назову, может, как раз до общего призыва". А вышел я от него, смотрю, объявление на заборе: срочно требуется плотник в топографический отряд, вышки, как их, триангуляционные знаки, по тайге строить. Топографические карты всей Сибири заново снимаются. Вербовщик этот здесь проездом, родных навещал, а завтра рано утром на магистраль. Приняли меня. На всем готовом. Одежда, обувь. Ничего с собою из дому брать не надо. Только осталось в своей конторе расчет получить. Федор Ильич подписал, препятствий других не будет. До призыва с топографами поработаю, а осенью в армию.
