- Старая чушь, - сказал профессор. - Если бы не мешали, человек давно стал бы совершеннее всех созданий природы. Человек только начинается! Разум бога, сила и ловкость тигра объединятся в одном теле - вот его будущее. А такие, как ты, не хотят этого, потому что боятся. В том мире, который придет, суперимператору Цезарю-Адольфу много чести стать и швейцаром. Вот почему, когда человек открывает глаза, вам хочется их выколоть! Покончить с цивилизацией. Но захочет ли человек стать голой бесхвостой обезьяной?
- Стать ровесником планеты, - сказал суперимператор. - Сыном солнца... Братом травы и деревьев. Вернуться к золотой весне, к детству... На что нам, людям, твой черный космос, твое всемогущество в пустоте? Допустим, мы уже стали всемогущими. И что? Пресыщение, а дальше? Мировая апатия. Смерть.
- Жаль, что это не пришло в голову той обезьяне, которая слезла с дерева и пошла на двух ногах, чтобы положить начало вашему царствующему дому, - сказал Джип, зевнув. Трактирщик фыркнул.
- Нам невозможно вообразить, какова будет эта всемогущая раса, - сказал профессор. - Не стоит судить по себе, говорить о ее пресыщении, об угасании творящей силы. Те люди будут нам так же непонятны, как мы непонятны обезьяне. Может быть, это и грустно. Но лучше честно послужить ступенькой эволюции, чем ямой на ее дороге.
- Вот каково с вами спорить, - сказал суперимператор. - Можно проговорить всю жизнь и ровно ничего не сделать ради идеи, великой и единственной идеи, в которую я верю... по-прежнему! Ради нее стоит пожертвовать кое-чем, нет, правда! Когда я отдал приказ относительно вас всех... у меня было такое чувство, что я решился вырубить прекрасный старый плодовый сад, но... Вы - или я, иначе решать было невозможно. И не мой эгоизм решил этот выбор, а убеждение: я полезней, нужней, моя дорога правильнее! - он помолчал. - Да и народ... поверил уже, что вы все колдуны... Буря, разве ее остановишь? Ты ведь помнишь собственную казнь, это было... Кстати, как ты ухитрился воскреснуть?
Профессор с досадой протер очки.
- Что вы все твердите о моей казни? Никто меня не казнил.
- Нет, вы поглядите только! - угрюмо сказал трактирщик. - Он взаправду все позабыл. Но я же собственными глазами...
- Постойте... - сказал профессор. Он снял очки и сидел, близоруко помаргивая. - Что это значит? - очки снова очутились на носу. - Боже, где зеркало? - профессор вскочил, озираясь. Хотя... прошло столько лет и тогда... Значит, это он под меня загримировался! - все в волнении приподнялись, силясь понять эти мучительно бессвязные речи.
- И его... вместо меня! - задыхаясь от слез, от волнения, профессор повернулся к Джипу, закричал:
- Мальчик, зачем ты это сделал?
Джип с досадой дернул плечом.
- Ну, откуда я знал, что тебя уже спрятали? Откуда? Вспомни-ка: я дома не ночевал, а потом на улице меня встретил Грогут, сказал... Ну и...
- Так это тебя... тридцатого? - сказал трактирщик.
- У вас в тот день был скверный кофе, - поддразнил его Джип.
- Пригорел, - угрюмо сказал трактирщик. - Я всегда говорил, что этот парень что-нибудь да выкинет.
Профессор перевел дух и закричал на Джипа!
- А кто тебе разрешил это сделать, а? Ты почему, а?
- Вечно раскричится, - пробормотал Джип. - Отстань, ладно?
- Ну, не буду, - сказал профессор, - не буду, не сердись. На чем мы остановились?
- Да, - сказал суперимператор задумчиво, - сперва это было необходимо. А потом... стал я бояться. Подумай: у каждого родственники, друзья. По ночам спать перестал. Одно думаю: кто-нибудь да отомстит. Утром отдашь приказ насчет этих... родственников и прочих... А у них свои друзья, свои родственники. Значит, начинай сначала, - он сделал безнадежный жест рукой. - И кому верить? - суперимператор говорил будто сам с собой. - Уж личная охрана через какое сито проходила... Глядит на тебя преданными глазами. А может, проморгал какой-нибудь чиновник, недопроверил... и у него, может, брат казнен или отец... только и ждет, когда отвернешься... - гримаса ужаса исказила его морщинистое лицо. - Не знаете вы, как я живу. Все меня боятся, а я, - он прокричал это, - я-то как боюсь! Такого страху... никто... никто!
Пип следил за ним с прищуром, громко посапывая. Достал из кармана портсигар, вынул сигарету, почиркал спичкой, шумно затянулся.
Трактирщик угрюмо сказал:
- Во-от оно как... А я все думал: зачем зря губит людей?
У Цезаря-Адольфа вырвался сдавленный смешок.
- Ничего себе - зря! Думаете, вы один такой догадливый? Один понимали, что я их... зря? - он махнул рукой. - Пожалели бы вы меня... увели отсюда... спрятали! - это вырвалось у него искренне, в какой-то смертной собачьей тоске. Пип громко вздохнул и выпустил огромный клуб синего дыма. - Послушайте, - просительно сказал суперимператор, - а можно мне закурить? Двенадцать лет мечтал о папиросочке!
Пип протянул ему портсигар с русалкой. Суперимператор трясущейся рукой взял сигарету, но не донес ее до рта, спросил боязливо:
- А они у вас... не отравленные?
- Я же курю, мистер суперимператор, - сказал Пип с упреком.
- А спичку? - сказал Цезарь-Адольф.
Пип тряхнул коробком.
- Спички кончились, прикуривайте так, - он покосился на сигарету. - Э, погасла...
- Да вот вам вместо спичек, - сказал Джип, протянув суперимператору зажигалку. Увидев перед носом пистолет, тот коротко, жалобно вскрикнул:
- О-о! - и упал в кресло.
Через минуту, осмотрев тело, профессор сказал:
- Он умер, - и уронил руку, в которой больше не бился пульс. - Бедный глупый человек!
- Можешь оживить его, если хочется, - сказал Джип, пожав плечами.
- Не успею. Разрыв сердца.
- Джип, Джип! - сказал Пип. - А что теперь с ним делать?
- Давай засунем его в камеру, - сказал Джип.
(Здесь в точности записаны все те слова, которые были произнесены над телом владыки последней империи на планете Земля). Затем Пип и Джип внесли останки в камеру и положили их там, накрыв черным фартуком. Одна за другой хлопали, защелкиваясь, бронированные двери. Джип сказал Пипу:
- А теперь смоемся.
Но Пип возразил:
- А это все кому? - он указал на стол, уставленный едва початыми яствами и графинчиками. - Собакам, что ли?
- Пип, мы уходим, - сказал Джип.
- Валяйте, - нахально ответил Пип.
