Не на того напали! Охрана у него на уровне! Два засова – один вверху, другой внизу. Небось у этого лекаря полон сейф бабок, бриллиантов или ценных вещей. В общем, о том, чтобы взломать замок, не может быть и речи. В замках я немного разбираюсь. Так что и отмычку вынимать не стоило. Высаживать дверь просто глупо – можно разбудить соседей, которые сбегутся, как куры на скотный двор. Оставалась только надежда, что сработают доброта, христианское милосердие и прочая белиберда. При этом существовал еще и риск, что на голову свалится вся полицейская рать. Но приходилось рисковать, иного выхода я не видел.

Я склонился над Пьеро, чтобы убедиться, сможет ли он мне помочь. Бедняга был совсем в отключке, ну в полном отпаде.

– Эй, Пьеро!

Он поднимает на меня глаза с лихорадочным блеском.

– Ты сможешь разговаривать?

Он слабенько шепчет «да». Я беру его за подбородок:

– Тогда послушай меня, старина. Вот что ты сделаешь…

Итак, он звонит в дверь. Точнее, давит на звонок, стараясь не свалиться на пол.

Семейка Лорага спала крепко. Наверное, они не протрезвели после субботнего вечера. Если только не уехали на уик-энд. В Нарбонн-Пляж.

А Пьеро все звонил и звонил. Я с беспокойством следил за ним, не зная, долго ли он сможет так стоять у двери.

– Ты ничего?

Он мотает головой, мол, «да».

В конце концов в квартире зашевелились. Заскрипела дверь, послышались шаги. В глазке появился свет.

Долгая тишина. Свет в глазке пропадает – значит, доктор через него обозревает лестничную площадку. Виден ему один Пьеро, который тяжело дышит. Я же прячусь на лестнице, подальше.

– В чем дело? – спрашивает лекарь. Он явно недоволен, в его голосе никакого сочувствия. Видно, мой план ничего не даст.

Следуя инструкциям, Пьеро четко произносит: «Доктор… доктор…» – и цепляется за стену, чтобы не упасть.

– Что с вами? Вам плохо?

В ответ Пьеро медленно сползает вниз и со стоном вытягивается на полу. Сыграно великолепно. Эффект гарантирован.

И действительно, все происходит, как я задумал: сначала отодвигается верхний засов, затем нижний, вслед поворачивается ключ в замке, дверь открывается, и вперед бросается фигура в ночном халате.

– Вы ранены?

Ну конечно же, дурья твоя башка! Разве это похоже на утреннюю серенаду?

Наконец-то этот ученый муж увидел дырку, пропитанные кровью брюки. «Вот черт!» – говорит. И, подгоняемый чувством долга, начинает действовать.

Подхватывает Пьеро и, пятясь, тащит его внутрь квартиры, открывая двери и зажигая свет. Оказавшись в отделанной кафелем комнате, Пьеро наконец-то может пачкать, сколько влезет.

Тогда я потихоньку следую за ними и располагаюсь в салоне, где лежит масса иллюстрированных изданий. Лекарь мне не виден. Слышу только, как он возвращается и запирает дверь на засовы и прочую хреновину. Тем временем я быстро обследую его хату, чтобы знать расположение комнат и состав жильцов.

К счастью, квартира невелика. Квартирка начинающего, делающего первые шаги доктора. В одной комнате нары для детей, в другой – взлохмаченная, сонная бабенка, спрятавшаяся от света под одеялом. То малое, что я успел разглядеть, не возбуждало никаких эмоций. Типичная мать семейства. Да в ее конуре еще и воняло. При закрытых-то окнах не удивительно!

– Кто это был? – спрашивает, принимая меня за муженька, отца детей, свою половину.

Не испытывая ни желания продлить недоразумение, ни залезть к ней в постель, чтобы посягнуть на ее вонючую пасть, я быстренько смываюсь.

Два сосунка и никакой прислуги. Я знаю достаточно. Пора было засвидетельствовать свое почтение доктору Лорага.

Ну и рожа у него, когда он видит меня входящим в его кабинет с пушкой в руке. Он даже выпускает Пьеро, который падает на пол.

Доктор застывает, как повешенный, с обвисшими руками и круглыми глазами. Он похож на усталого, непроснувшегося человека, у которого нет сил даже сдрейфить. Несмотря на свой спортивный махровый халат, он выглядел скорее потрепанным, чем молодым мужиком. Лет ему тридцать пять, не больше. Но уже с брюшком, сильно облысевший, с помятым лицом. По-моему, все из-за жратвы. Жратвы и выпивки. У него вид человека, который помрет, не достигнув сорока лет. Который может, как последний мудак, застрять на шоссе во время отпуска, ибо у него плохие рефлексы, слишком много вина в венах и плохо накачанные шины. Смахивая на приговоренного к казни, он выглядел даже симпатично.

– Кто вы такой? – спрашивает.

Я указываю на Пьеро, неподвижно лежащего на полу и взирающего на нас снизу вверх.

– Это мой кореш, – поясняю. – Он ранен. И уже потерял много крови. Ему надо оказать помощь.

Он молчит и с тревогой смотрит на меня. Уперся, как в кобру. Я завораживаю этого трусишку. Ведь он попал в ЧП, я не был похож на клиента за десять кусков. Проходят секунды, а он все не трогается с места. Словно потерял дар речи. Будто я его парализовал, и он все позабыл. И это человек действий, бесстрашный хирург, призванный ободрять своих пациентов, прежде чем уложить на свой бильярд? У него дрожали руки, и было совсем невдомек, что он опять на фронте, что он мобилизован, что ему снова надо иметь дело с неприятелем. Но, по-моему, руки у него дрожали не от страха, а из-за разных излишеств, недосыпания, курения. Короче, от всего того, что называют сутью современного мира.

– Что вы намерены делать? – спрашивает.

Месье притворяется, будто не видит перед собой двух опасных преступников. А так как я вовсе не собираюсь вести себя с ним как фраер – он мог оказаться и посильнее меня, – то решаю поставить все точки над «i».

– Мой приятель налетел на пулю, она у него в бедре. Но если вы будете стоять как столб, у него начнется заражение, и я набью вам морду, выбью зубы и нагажу в доме, так что дети на всю жизнь запомнят своего папочку, который ползает на коленях, умоляя о пощаде. Что касается их мамочки, дрыхнущей голенькой в постельке, то лучше мне не рассказывать, что я проделаю с нею на ваших глазах. Вы даже представить не можете тот конфликт поколений, который может последовать за этим.

Все это я произношу тихо, как в исповедальне, чтобы не разбудить милых деток. У меня и так достаточно неприятностей, но я предпочел бы не видеть его мелюзгу у себя под ногами.

Лекарь, похоже, начинает соображать.

– Хорошо, – говорит. – Я сейчас достану эту чертову пулю. Помогите мне.

И началось! Мы отнесли Пьеро на диван для обследований. С большими предосторожностями стащили с него пропитанные кровью штаны. И вот он лежит, основательно перепачканный, голозадый, на белой клеенке. Под определенным углом кажется, будто его мошонка превратилась в мочалку, просто ужас! Политые киноварью бубенчики наводили на мысль о вампире, религиозной резне или последствиях трагического климакса. Лекарь морщится: локализовать рану невозможно. Я отворачиваюсь – моя чувствительная душа не выдерживает этого зрелища. Меня начинает тошнить. Чтобы отвлечься, я обрываю телефонный провод.

Пьеро стонет все меньше. Но зато, когда лекарь начал протирать его хозяйство ватой с большим количеством спирта, встрепенулся, как новорожденный! Пришлось его уложить, чтобы не сбежал.

Постепенно на черной поверхности бедра появляются акварельные тона и волосы по краям. Красная дыра смахивает на порядочный кратер.

– Необходимо переливание крови, – говорит лекарь. – Надо найти кровь.

– Ладно, – отвечаю. – Пусть ваша жена сбегает.

Капнув на пластинку, он устанавливает группу крови.

– Группа «А», – объявляет. – Повезло. Такую нетрудно найти.

Ну и повезло! Проклятая ночь, за которую приходится расплачиваться. Несчастный я мудак! Но мне не до смеха.

Иду за ним в спальню. На пороге в нос опять шибает знакомый запах мадам. Наслаждаюсь церемонией пробуждения. Он ее толкает, а она ворчит, он ее поворачивает, а она назад. Ей кажется, что в воздухе запахло сексом. Но тут я включаю свет. Она садится на постели и протирает глаза. У нее волосы под мышками. Чувствую, что лекарю здорово неприятно: ведь я могу разглядеть сиськи его жены. Да, с таким хозяйством на конкурсе не победишь! Здорово они у нее вислые, а вскоре станут еще больше. Особенно левая, которая ниже правой. С огромными полукружьями величиной с блюдечко.