– В самом деле? – Констанс соскочила с его колен и встала перед своим надменным супругом, уперев руки в бока и гневно сверля его взглядом.

Он тоже не сводил с нее взгляда прищуренных глаз.

– Надеюсь, ты извинишь меня, если я осмелюсь кое-что на это возразить, – сказала Констанс, еще не остывшая после событий сегодняшнего дня. Она вдруг почувствовала, что не может остановиться и должна высказать все, что у нее накипело. – Ты не нашел Синклера, зато оставил меня дома одну изнывать от тревоги и неизвестности почти целых две недели. И как будто одного этого было мало, мне пришлось выслушивать намеки и домыслы всех сплетников и сплетниц города каждый день за полуденным чаем! – Она принялась вышагивать по комнате. – Я вынуждена была выслушивать миссис Смайз и леди Фортескью, которые для моего же блага считали нужным мне сообщить о распутности моего мужа. Он наверняка заведет себе несколько одалисок, а может, целый гарем, дабы было с кем отдыхать от семейной жизни. Однако следует поздравить меня с тем, что я сумела женить на себе такого мужчину. Особенно учитывая, что я так долго не могла поймать себе мужа и едва не осталась в старых девах, несомненно, по причине моей невзрачной наружности и отсутствия у меня светского лоска – факт, который его светлость герцог, разумеется, расценит как недвусмысленное свидетельство того, что в душе я хладнокровная и расчетливая авантюристка. И все это время ты прочесывал улицы Лондона в поисках Синклера, а я места себе не находила, не зная, где ты и почему вдруг стал сторониться меня!

Вир, который поднялся на ноги еще в самом начале этой речи, превратившейся под конец в полновесную тираду, воспользовался паузой, чтобы встать как раз перед своей обезумевшей от гнева женой, положив конец ее беготне по комнате. Она остановилась перед ним, прямая, как палка, с побелевшим лицом и глазами, в которых было какое-то болезненное выражение. Вир без лишних слов привлек ее к себе здоровой рукой и крепко прижал к груди.

– Кажется, – заговорил он после продолжительного молчания, – мы оба совершили серьезную ошибку, решив, что хранить тайны друг от друга лучше, чем обсудить все в открытую. Я искренне сожалею об этом, Констанс, и прошу у тебя прощения за то, что по недомыслию заставил тебя одну противостоять натиску светских сплетников. Если моему поведению есть оправдание, так это то, что я хотел избавить тебя от лишних тревог. Но, как выяснилось, волнений у тебя в результате только прибавилось, извини меня, пожалуйста.

За это прямодушное – и непривычное для него – извинение он был вознагражден робким смешком жены.

– Боже, какой же глупой гусыней я себя показала. – Констанс покаянно смотрела на мужа. – Ты представить себе не можешь, какие дикие мысли приходили мне в голову. Слова этих ужасных женщин заронили мне в душу семена сомнения. Честно говоря, я даже не знаю, что это на меня нашло. Обыкновенно все сходятся на том, что я особа очень здравомыслящая.

Вир прижал ее к себе сильнее, коснулся губами ее макушки.

– Ах ты, моя невозможная девочка! Ты слишком много значения придаешь пустякам. Какая разница, что другие думают о нас. Ты маркиза де Вир, Констанс. В свете станут смотреть на тебя как на образец для подражания.

– Тебе легко говорить, – возразила Констанс, прижимаясь щекой к его мускулистой груди. – Ты ведь был рожден для такой доли. А я, еще недавно бывшая незаконнорожденной, оказалась вдруг замужем за человеком, который должен унаследовать герцогство. Согласись, к такой перемене надо еще привыкнуть.

– Ну вот, теперь ты говоришь глупости, бедная моя бестолковая Констанс, – сказал Вир, думая, что его любимой и вправду нелегко пришлось в последнее время, если ее волнуют такие мысли.

Но тут он вспомнил, какой опасности она подверглась сегодня, и лицо его помрачнело. Он нисколько не сомневался, что Синклер выслеживал его жену с намерением похитить ее и потребовать за нее выкуп. Только Уилкерс, приметивший карету, стоящую у одного из соседних домов, заподозрил неладное и послал мальчишку с сообщением Виру, как ему и велено было делать в случае непредвиденных обстоятельств. Да, Констанс чудом избежала опасности. И все произошло из-за того, что он мало обращал на нее внимания в последнее время. Пора было исправляться.

– Ты – внучка герцога с одной стороны и графа – с другой. Я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду, говоря, что ты не рождена для такой доли. Знаешь, мне кажется, ты просто переутомилась с хозяйственными хлопотами. Думаю, тебе следует выспаться, а утром прокатиться верхом по Гайд-парку.

– Правда? Мне бы так хотелось прокатиться верхом, Вир! – Констанс подняла голову и вознаградила его нежным взглядом, в котором, как не преминул заметить Вир, сквозило, однако, и лукавство. Он почувствовал, как тело его напрягается. – А ты позволишь мне выехать на Темной Мечте? Ведь моя собственная лошадь осталась в твоем охотничьем домике в Сомерсете.

– Ни под каким видом, – быстро ответил Вир, испугавшийся, что сейчас она втянет его в спор. – Темная Мечта терпеть не может ходить под дамским седлом. А я не могу допустить, чтобы моя безупречная маркиза появилась в Гайд-парке в штанах и сидя верхом по-мужски.

– Фи, какой ты, – протянула Констанс и скорчила не слишком великосветскую гримасу, отчего ему захотелось уложить ее прямо на персидский ковер. – Право, свинство с твоей стороны так меня ограничивать. – И, коснувшись пальчиком его губ, она повела этот пальчик вниз, через ямочку на подбородке, по крепкой шее. – Ты же знаешь, я люблю скакать сломя голову.

Ах, лукавая девчонка, подумал Вир, чувствуя, как кровь его вскипает в жилах. Да как она смеет пускать в ход против него женские уловки! Пора бы показать ей, как опасно пробуждать в нем мужской пыл.

– Кто бы сомневался, – проворчал он и пресек дальнейшие возражения поцелуем.

Нет, как же это несправедливо, думала Констанс, тая от его прикосновений. Он всегда может сделать так, чтобы мысли ее разбежались, а доводы рассыпались. С другой стороны, не так уж будет и плохо отложить этот спор на потом, подумалось ей, когда Вир, оторвавшись от ее губ, принялся целовать мочку уха, затем шею, мягкие округлости грудей в квадратном вырезе платья. Тем более что он все-таки пообещал разрешить ей прокатиться в парке завтра утром.

И, подчиняясь неизбежному, Констанс со всей энергией принялась за дело поважнее, а именно, развязывание пояса халата Вира. Под халатом на Вире были только штаны. Внезапно ей вспомнилось, какой ужас она испытала при виде его окровавленного рукава, и она принялась торопливо ощупывать мужа. Потом прижалась губами к его груди и стала расстегивать его штаны.

Вир, который был занят не меньше, расстегивая многочисленные пуговки на спине ее платья, мог только радоваться, что Синклер ранил его не в правую руку. Он желал Констанс и готов был порвать это чертово платье. Честно говоря, он, замучившись расстегивать пуговицы одной рукой, уже испытывал сильнейшее искушение овладеть ею, не снимая с нее одежды.

Видимо, Констанс посетила похожая мысль, так как она, покончив с расстегиванием его штанов, не стала утруждать себя стягиванием с него сапог, а толкнула его в кресло, из которого он недавно поднялся.

– Надеюсь, вы простите меня, мой дражайший маркиз и повелитель, – сказала она своему немало ошарашенному мужу и, подняв юбки, быстро распустила тесемку своих панталон. – Боюсь, я совершенно бесстыдная распутница, – сообщила она, скидывая туфли и давая панталонам соскользнуть, – но мною овладело нестерпимое желание прокатиться верхом, а так выйдет гораздо быстрее.

– Собственно говоря, я всегда питал слабость к бесстыдным распутницам, – доверительно сообщил Вир, восхищенный оригинальной выдумкой жены. – К тому же мы не в Гайд-парке.

– Черт, – сказала Констанс и, подобрав юбки и встав коленями на сиденье кресла по обе стороны его бедер, уселась ему на колени. Положительно во всем этом было нечто восхитительно порочное. Проблема была только в том, что она не знала, что делать дальше.