Улица была тиха и безлюдна, но Клэй знал, что из каждого окна за ним следят чьи-то глаза. Горожане ждут, когда у гостиницы сойдутся двое.

Почтовые дрожки превратились в колеблющуюся точку на восточном просторе. Клэй увидел, как с крыльца конторы маршала спускается парнишка и выходит на середину пыльной улицы. Вот он остановился, ждет: револьверы на бедрах, руки опущены.

«Я еще могу снять пояс, подойти и отдать ему», – подумал Клэй.

Но сразу же понял, что не сделает этого. Не поступит наперекор всему, что было в его жизни. Наперекор всему, во что он верил и чему упрямо следовал.

Клэй медленно сошел с крыльца и повернулся к парню. Тот двинулся к нему.

«Скоро приедет Джон Трент, – подумал Клэй, – и только тогда здесь узнают, кто я. А Эстер так и не узнает, ведь письмо будет проштемпелевано в шестидесяти милях отсюда. Правда, наверняка удивится, почему я его отправил не из Мексики. Джону Тренту я известен как Коулмен Клэй, преступник, за которого назначена награда. И ни одной живой душе не известно мое настоящее имя.

Не узнает его и Гордон».

Десять тысяч долларов, подумал Клэй. Этих денег мальчику хватит, чтобы зажить по-человечески. И чтобы им гордилась мама.

Моя работа – пропалывать кукурузу. Но меня беспокоит, что говорит Звяк-Нога. Все наши слушают, что он говорит. Но люди не знают. Он никогда не говорит то, что он говорит, когда люди могут услышать. Люди могут обидеться.

Звяк-Нога путешествует. Туда-сюда. Иногда далеко. Часто возвращается рассказать нам. Хотя почему он рассказывает нам снова и снова, я не понимаю. Он всегда говорит одно и то же.

Он Звяк-Нога, потому что, когда он ходит, у него звякает в ноге. Он не хочет ее чинить. От этого он хромает. Но все равно не хочет. Чтобы жалели. Пока он хромает и звякает, его жалко. Ему нравится, когда его жалеют. Он говорит: это добродетель. Он думает, что он добродетельный.

Смит, он кузнец, говорит, надоело, давай починю. Не так хорошо, как механики. Но лучше, чем вообще не чинить. Механики тоже живут недалеко. Им тоже надоело. Они говорят: Звяк-Нога выпендривается.

Смит добрый. Хочет починить ногу. У него и так много работы. Ему не надо просить работу, как другим роботам. Он все время кует металл. Делает листы. Потом отправляет механикам. Они все чинят. Нужно всегда следить за собой и чинить все вовремя. Все надо чинить самим. Людей, которые умеют, не осталось. Люди остались, но которые остались, не умеют. Слишком утонченные. Которые остались, все благородные. Они никогда не работают.

Я пропалываю кукурузу. Приходит домашний робот и говорит: змеи. Домашние роботы не работают на улице. Приходят за нами. Я спрашиваю: настоящие змеи или самогонные змеи? Он говорит: настоящие змеи. Я оставляю мотыгу под деревом и иду к дому.

Дед в гамаке на лужайке. Гамак натянут между двумя деревьями. Дядя Джон сидит на земле у дерева. Па сидит на земле у другого дерева. Па говорит: Сэм, там за домом змеи. Я иду за дом. Там гремучая змея. Я ее ловлю. Она злится и пытается меня укусить. Я иду дальше и ловлю еще гремучую змею, и мокасиновую змею, и двух ужей. Ужи неопасные, но я их все равно беру. Больше змей нет.

Я иду через кукурузное поле, через ручей. К болоту. Там я их выпускаю. Отсюда им потребуется много времени, чтобы добраться до дома. Может, совсем не доберутся.

Я иду на поле и снова пропалываю кукурузу. Должен выдергивать все сорняки. Должен носить воду, когда сухо. Чтобы земля была мягкая. Должен пугать ворон, когда сажаю семена. Должен пугать енотов и оленей, когда кукуруза подрастает. Постоянная работа. Очень важная. Джордж делает из кукурузы самогон. Другие участки кукурузы для еды. Мой для самогона. Я и Джордж партнеры. Мы делаем очень хороший самогон. Дед, Па и дядя Джон употребляют его с большой радостью. Что остается, могут употреблять другие мужчины. Но не женщины. Женщины не употребляют самогон. Я не понимаю, зачем самогон. Дед говорит: вкусно. Я не знаю, что такое вкусно. От самогона дядя Джон видит змей. Этого я тоже не понимаю.

Я пропалываю кукурузу. Слышу за спиной шорох. Я оборачиваюсь и вижу Джошуа. Он читает Библию. Он всегда читает Библию. Он так работает. Он наступает на мою кукурузу. Я кричу на него и бегу к нему. Я ударяю его мотыгой. Он убегает с поля. Я всегда его прогоняю. Должен знать, что нельзя наступать на кукурузу. Он стоит под деревом и читает. Стоит в тени. Выпендривается. Только людям нужно стоять в тени. Роботам не нужно.

Мотыга сломалась об Джошуа. Я иду к Смиту чинить. Смит рад меня видеть. Мы друзья. Мы всегда рады видеть друг друга. Он бросает все и чинит мотыгу. Знает, как важно растить кукурузу. И ему приятно оказать мне услугу. Мы говорим о Звяк-Ноге. Мы соглашаемся, что он говорит неправильно. Он говорит ересь. Смит говорит, есть такое слово. Джошуа, когда перестает сердиться на меня, говорит, как надо его писать. Мы соглашаемся. Люди не такие, как говорит Звяк-Нога. Люди благородные. Надо что-то делать со Звяк-Ногой. Не знаем, что делать. Надо думать еще.

Приходит Джордж. Говорит, я ему нужен. У людей кончается питье. Я иду с ним. Смит продолжает чинить мотыгу. У Джорджа хороший аппарат. Большая производительность. Высокая очистка. Все время пытаемся сделать запас. Не получается. Люди употребляют самогон слишком быстро. Остается четыре двадцатилитровые бутылки. Мы берем каждый две и идем к дому. Мы останавливаемся у гамака. Они говорят: одну оставьте. Три отнесите в сарай. Принесите стаканы. Мы приносим. Наливаем стаканы Деду и Па. Дядя Джон говорит: не надо стакан. Оставьте бутылку рядом со мной. Мы ставим. Дядя Джон достает резиновый шланг. Он опускает один конец в бутылку. Другой берет в рот. Прислоняется к дереву и пьет.

Они выглядят красиво. Дед выглядит счастливым. Он качается в гамаке. Стакан стоит у него на груди. Мы счастливы, что они счастливы. Мы идем работать. Смит отдает мне мотыгу. У нее новая хорошая рукоятка. Я благодарю его. Смит говорит, что он не понимает Звяк-Ногу. Звяк-Нога уверяет, что он читал про то, что говорит. В старых рукописях. Ищет рукописи в древнем городе. Далеко. Смит спрашивает, что я знаю про город. Я ничего не знаю. Мы не понимаем совсем. Кроме того, я не знаю, что такое рукопись. Звучит важно.

Я пропалываю кукурузу. Приходит Проповедник. Я говорю: Джошуа недавно стоял под деревом, читал Библию. Он говорит: Джошуа только читает. Проповедник интерпретирует. Я спрашиваю, что такое – интерпретирует. Он говорит что. Я спрашиваю, как писать. Он говорит как. Он знает, что я учусь писать. Всегда помогает. Но он очень важный.

Наступает ночь. Луны еще нет. Не могу больше пропалывать, потому что ничего не видно. Прислоняю мотыгу к дереву. Иду к Джорджу помогать делать самогон. Джордж рад. Один не справляется.

Я спрашиваю, почему Звяк-Нога говорит одно и то же. Он говорит: повторение. Я спрашиваю зачем. Он не уверен. Думает, что, если повторять одно и то же часто, роботы верят. Люди делали так в давние времена. Чтобы заставлять других людей верить. Я спрашиваю, что он знает про давние времена. Он говорит: мало. Должен помнить больше, но не помнит. Я тоже должен помнить, но не помню. Это было давно.

Джордж разводит хороший огонь под котлом, и он светит на нас. Мы стоим у огня и смотрим. Внутри делается хорошо. Не знаю, почему от огня хорошо. Сова кричит на болоте. Не знаю, почему крик совы заставляет чувствовать одиночество. Я не одинокий. Рядом со мной Джордж. Я многого не знаю. Что такое рукопись и про город. Что такое вкусно. Что было в давние времена. Но мне хорошо. Никто не понимает, что такое хорошо. Все равно хорошо.

Прибегают домашние роботы. Говорят, дядя Джон болеет. Нужен врач. Говорят, дядя Джон уже не видит змей. Видит теперь голубого крокодила. С розовыми пятнами. Должно быть, дядя Джон сильно болеет. Не бывает голубых крокодилов. С розовыми пятнами.

Джордж говорит, что бежит в дом помогать. Говорит, чтобы я бежал за врачом. Джордж и домашние роботы убегают. Очень быстро. Я бегу да Доком. Очень быстро. Нахожу Дока на болоте. У него есть фонарь. Он выкапывает корешки. Он всегда выкапывает корешки. Все про них знает. Делает из них лекарства, чтобы чинить людей.