Прежде чем заговорить, он немного поколебался, словно подбирая слова.

— Если… Если вам пришлют новые фотографии…

— Что тогда? — резко спросила Джессика. — Я должна пригласить вас на просмотр?

Его чувственный рот решительно сжался, а в уголках губ обозначились неглубокие морщинки.

— Возможно, их происхождение удастся проследить, хотя и конверт, и фотобумага кажутся мне ничем не примечательными.

— Пусть это вас не беспокоит. Это не ваши проблемы, а мои.

— Боюсь, что вы ошибаетесь, — поправил ее Кастеляр неожиданно мягким тоном. — Доброе имя и репутация моей жены не могут меня не заботить.

— Но я еще не ваша жена! — с поспешной горячностью возразила Джессика.

— Но вы будете ею, — убежденно сказал он и, круто повернувшись на каблуках, растворился в ночном мраке.

Только закрыв за Кастеляром дверь, Джессика осознала, что она потеряла. Его присутствие дарило ей ощущение полной безопасности; казалось, пока он рядом, с ней не может приключиться никакой беды, но стоило ему уйти, как ее окружила тишина — слишком глубокая и враждебная, чтобы она могла ее обрадовать. Почти сразу Джессика подумала о том, как легко будет злоумышленнику открыть входную дверь в ее доме и вломиться в квартиру или даже добраться до окон второго этажа с его древними рамами и разболтанными шпингалетами. В конце концов, ничто не мешало напавшему на нее человеку дождаться ухода Рафаэля, чтобы без помех довести свое дело до конца, если у него были такие намерения.

Да, Кастеляр был прав. Слишком многое указывало на то, что нападение не было случайным и мужчина поджидал у подъезда именно ее. Но зачем? Какие цели он преследовал?

Ответа Джессика не знала. Единственное, в чем она почти не сомневалась, это в том, что все происшедшее как-то связано с «Голубой Чайкой». Кто-то очень хотел убрать ее с дороги. Но какой смысл этим таинственным врагам пытаться запугать ее, если дед — как он заявил не далее как сегодня — все равно собирается передать свою фирму компании Кастеляра? Впрочем, тут же уточнила Джессика, об этом его решении еще никто не знал.

Она была слишком взвинчена, чтобы лечь спать, да и только что выпитый крепкий кофе все равно не дал бы ей уснуть. Поэтому, вернувшись в квартиру и тщательно заперев дверь, Джессика занялась уборкой. Напустив в раковину теплой воды и добавив пены, она вымыла чашки и поставила их обратно в буфет. Потом спрятала в аптечку пакет первой помощи, удалила со стола остатки разлитого лекарства и протерла полировку специальным составом с лимонным воском, отчего дерево снова заблестело как новое. Испачканное полотенце она бросила в корзину с грязным бельем и повесила сушиться промокший коврик.

Все это Джессика проделывала почти машинально; ее мысли вертелись главным образом вокруг того, что произошло с ней за последние две с небольшим недели, а больше всего она раздумывала о ночи вРио, с которой начались все ее несчастья.

Если это Рафаэль занимался с ней любовью на темной каменной скамье, значит, она должна быть благодарна ему за то, что он спас ее от того, первого мужчины, который напал на нее с явным намерением изнасиловать. Точно так же он спас ее и сегодня. Но кто, в таком случае, мог выслеживать и подстерегать ее?

Иногда Джессика думала, что это мог быть похожий на индюка толстый бразилец в маске из перьев, которого она заметила незадолго до того, как погас свет. Он явно выделил ее среди других женщин и, хорошо зная, что должно произойти в ближайшее время, постарался не выпускать ее из виду. С другой стороны, человек-индюк мог таким образом превратиться в помеху планам Кастеляра, и тот прогнал соперника, стараясь сохранить Джессику для себя.

Но если Рафаэль, как он утверждал, действительно оказался на вечеринке случайно, то именно его вмешательство спутало все карты ее противников. В этом случае Джессике оставалось только признать, что последовать за ней на вечеринку его заставила забота о ее безопасности, поскольку никаких иных причин у него, судя по всему, не было. А раз так, оба предложения Кастеляра — об объединении компаний и о браке — представали в совершенно ином свете.

Джессика страстно хотела верить Кастеляру, и это тревожило ее больше всего. Мысль о том, что она может стать пешкой в чужой игре, — пешкой, которой каждый будет помыкать, как ему вздумается, — пугала ее сама по себе, однако у ситуации был и еще один аспект, который она так и не удосужилась проанализировать как следует.

Джессика отнюдь не стремилась во что бы то ни стало стать женой Кастеляра, поскольку она вовсе не исключала, что, зная о характере вечеринки, на которую она отправилась, бразилец поспешил за нею именно для того, чтобы воспользоваться представившейся ему возможностью. Если все так и было на самом деле, то его гнев и пристальный интерес к фотографиям могли быть подлинными.

Единственное, в чем Джессика больше не сомневалась, так это в том, что ее заманили в ловушку. Она должна была оказаться на этой вечеринке и подвергнуться сексуальному насилию, чтобы таинственный фотограф — кем бы он ни был — сделал компрометирующие ее кадры. И этот человек — с каждым днем Джессика все больше и больше склонялась к этой мысли — не мог не знать, кого и зачем он выслеживает. Разумеется, чаще всего подобные щекотливые дела поручались сотрудникам частных детективных бюро, однако Джессика почему-то считала, что эти снимки делал кто-то, кого она знает лично. Этот человек полностью отдавал себе отчет в том, зачем ему нужны фотографии и чего он сможет добиться с их помощью. Вмешательство Рафаэля чуть было не нарушило планы этого мерзавца, однако то, как стали развиваться события дальше, вполне его устроило. В конце концов, для его целей не имело ровным счетом никакого значения, с кем Джессика Мередит занимается любовью на скамейке в чужом патио. Не исключено даже, что ее тайный враг смог извлечь дополнительную выгоду из того факта, что мужчиной, которому она отдалась так бездумно и так легкомысленно, был именно Рафаэль Кастеляр, глава конкурирующей компании.

Все эти мысли, роившиеся у нее в голове, никак не давали Джессике успокоиться, и, несмотря на поздний час, ни о каком сне не могло быть и речи. Чтобы отвлечься от своих тревожных размышлений, Джессика заставила себя думать о Мадлен и о том, куда она могла поехать после или вместо кино. Джессике очень хотелось позвонить Кейлу домой или на яхту, оборудованную сотовым телефоном, но какой вопрос она ему задаст? Не знает ли он, где может быть Мадлен? Но если между ними ничего нет, то ее вопрос будет по меньшей мере странным, и Кейл будет совершенно прав, если ответит ей какой-нибудь резкостью. Если же Мадлен с ним и он решится в этом признаться, как ей поступить тогда?

Нет, пожалуй, будет лучше всего, если она сначала перезвонит деду. Если Мадлен до сих пор не вернулась, тогда ей придется подумать, что можно предпринять.

Трубку взяла сама Мадлен. Она явно посмеивалась над озабоченностью Джессики — во всяком случае, в ее голосе отчетливо слышались снисходительные нотки. Фильм оказался слишком длинным, сказала она, к тому же весьма посредственным, как о нем и писали, но Том Круз, что ни говори, настоящий душка. Вешая трубку, Джессика поняла, что она, пожалуй, зря так волновалась, но, как бы там ни было, теперь на душе у нее было спокойнее.

Наконец она все-таки легла в постель, но сон не шел. Множество вопросов, ответы на которые она не знала, сомнения, в которых она не могла признаться даже самой себе, преследовали Джессику почти до самого утра, и она ворочалась с боку на бок, тщетно пытаясь уснуть.

Только перед рассветом ей открылась неприглядная правда.

Она боялась.

Она боялась того, что водоворот чувств и любовный восторг, который она испытала в Рио, увлек с собой только ее одну, и что мужчина, державший ее в объятиях, ничего подобного не испытывал. Джессика боялась, что он просто-напросто использовал ее тело и хладнокровно овладел ею, прекрасно зная, что где-то поблизости скрывается в темноте его сообщник с фотоаппаратом в руках. Это было достаточно унизительно само по себе, но, кроме унижения и стыда, Джессика испытывала странное одиночество и пустоту в душе. Да и мысль о том, что она по-прежнему беззащитна перед нежными прикосновениями и возбуждающими ласками, пугала ее.