Литмир - Электронная Библиотека

И Кэтрин приняла игру, бесконечно уступая. Она хотела его и никогда больше не будет отрекаться ни от себя, ни от него. Что бы ни случилось, она будет его и будет всегда хранить это в памяти.

Постепенно отстраняясь от нее, он заговорщически улыбнулся:

— Итак, la belle dame, вы иногда можете быть милосердны.

— Часто, — ответила она, — к настоящему мужчине.

— Мне оказана высокая честь, но я должен предупредить вас, что намерения мои в настоящий момент носят неприличный характер.

— Можете считать меня развращенной особой, — она улыбалась, — но я питаю определенную слабость к неприличным мужчинам.

— Развращенной? — интригующе переспросил он, как бы смакуя это слово, гладя ее грудь.

— Давайте посмотрим, как далеко вы продвинулись на пути развращения и как, прилично или неприлично, мужчина может взять вас.

И он начал раздевать ее там, где она стояла, быстро и легко расстегнув пуговицы, сняв много слоев тяжелого шелка и вышитого хлопка. Он прижался к мягким изгибам ее груди поверх лифчика, а сам освобождал ее от многочисленных тугих нижних юбок.

И, наконец, когда снял и лифчик, то радостно приветствовал ее розово-коралловую, нежно-упругую грудь.

Кэтрин скинула туфельки и, оставшись в одних чулках, панталонах и корсете, просунула руки под его сюртук и начала стягивать его с плеч. Необъяснимый восторг ударил ей в голову, когда она расстегивала пуговицы жилета, а затем и рубашки. Никогда прежде она не раздевала мужчину, не уклоняясь от его отрывистых поцелуев, поскольку в это время снимала его брюки, а затем нижнее белье.

Она уже было начала расстегивать свой корсет, как он подхватил ее и унес на кровать. Не успела она опомниться, как он оказался рядом с ней. Он склонился над ней, расстегнул подвязки и стащил чулки, отбросив их в сторону.

— В Арафии одалиска, посланная развлечь своего властелина, начинает свои ласки с ног. Ее голова всегда находится ниже головы любовника, и она медленно продвигается вверх серией хорошо рассчитанных шагов. Должен сказать, техника очень интересная. Можно я продемонстрирую?

Такое вот грешное предложение было в его земных глазах, увиденных ею в полудымке свечи. Теперь уже она не могла ему ни в чем отказать.

— Для моего образования?

Он улыбнулся.

— Для удовольствия.

— Да, — прошептала она и уже не скрывала свое возбуждение, увидев, какой радостью засветились его глаза.

Дни и ночи, проведенные в заключении, подготовили ее ко многому — ничего в ней не сжалось, когда она почувствовала жар его губ и влажность языка на пальцах ног, ступнях, коленях.

Если бы не Рован, она бы уже никогда не узнала, как чувствительны могут быть места выше колен, как можно дойти до сумасшествия, почувствовав его дыхание на внутренней стороне бедер. Бурное наслаждение разлилось по венам, сердце буквально разрывало грудь, кожа загорелась каким-то внутренним огнем, готовым вот-вот выйти из-под контроля. Желание, зародившееся в ней, становилось уже непереносимым. Она хотела его, он весь был необходим ей, и она не перенесет, если он сейчас не будет ей принадлежать.

А Рован неустанно, неутомимо шел к ней, и сейчас уже не осталось ни одной мягкой ложбинки, ни одного нежного изгиба, оставшегося незамеченным и необласканным. С помощью умелых нежных рук и рта он вел ее к кульминации, контролируя ее страсть. Его губы, страстно припавшие к груди, послали сладостный ток через все ее тело, мускулы живота были так напряжены, что стали непроизвольно вздрагивать. И наконец вся она словно превратилась в кипящий котел, где все бурлило и вздымалось. А он поднимался выше — прошелся губами по горящим щекам, векам и, наконец, нашел ее рот, нежный и трепещущий. Уже не сдерживаясь, она застонала — этот новый мир внутри расширился до самого предела. А он мощно и быстро приподнялся над ней и вошел в ее жаркую и влажную глубину. И она радостно приняла его.

Ей казалось, что он добрался до самой глубокой точки не только тела, но и души. Приподняв ягодицы, она издавала стоны, впитывая и поглощая каждое его движение.

Тело к телу, сердце к сердцу — они любили друг друга.

Потом Рован, чуть замедлив движения, переменил позицию, которая еще теснее прижала их друг к другу, и волны экстаза, было утихшие, вновь забурлили в ней, поднимаясь по спирали вверх.

Она преобразилась. Еще недавно она чувствовала себя мертвой, а сейчас жила, дышала, сердце ее билось, и она хотела, чтобы это никогда не кончалось, и Рован своей силой, волей и умением мог превратить их единение в вечность.

Он еще раз повернулся с ней и приподнялся. И снова она приняла его, крепко обняв, и вновь сплелись воедино их ноги и руки.

Он целовал ее лоб, виски, рот так, что останавливалось сердце. Ласкал грудь, ложбинку между грудей и опускал руку на упругий живот.

Она застонала, не веря, что опять очутилась в нескончаемом вихре страсти. Затем он приподнялся над ней, оперся на локти и хриплым, с оттенком какой-то муки и боли, голосом сказал:

— Сейчас.

Кэтрин открыла глаза. Лицо Рована пылало, волосы были сырыми, а руки дрожали от усилий сдержать себя. Она видела, что он контролировал доставленное ей удовольствие. Но в его глазах сейчас были такие эмоции, определить которые она не осмелилась бы. В его лице было обещание.

И снова, глядя в глаза, он с новой силой вторгся в нее, и в буйстве чувств, вновь охвативших их, они слились в экстазе. Она крепко сжала руки у него на талии, этим только помогая ему, признавая свое единение с ним. Душа и сердце ее были открыты для него, как и тело, и она растворилась в нем, страстно желая, чтобы частица его осталась в ней навсегда.

Она услышала его стон. Разгоряченный, потный, он отдал себя ей, словно с яростью окунулся в волну. И она снова чувствовала его и его обнимающие руки.

Восторг обоих был настолько сильным, что ей уже трудно было

определить, что же она испытывает — боль или наслаждение. Сейчас они были единым существом.

Постепенно затихая, они продолжали лежать, тесно прижавшись и тяжело дыша. Он нежно гладил ее плечо, а ее пальцы вплелись в густой шелк его волос.

Прошло много времени. Наконец, Кэтрин вздохнула. Она отняла руку от его волос, скользнула вниз по шее, к груди, он ослабил свои объятия, и она смогла приподняться. Осторожно дотронувшись до багрового шрама от сабли на бедре, она наклонилась и прикоснулась к нему губами, а затем языком.

— Думаю, — сказала она в промежутке между поцелуями, — что теперь я понимаю, как арабские женщины обращаются со своими властелинами.

С необыкновенным очарованием в голосе он сказал:

— А что, если властелин уже истощен?

Она притворилась размышляющей.

— Получив такой урок, я думаю его возродить.

— А что, если… — Он взял прядь ее волос и начал играть с ней. — Если возрождение его будет даже больше, чем вы ожидаете?

— Для меня это будет еще одним шансом, который нельзя упустить, — ответила она сквозь золото своих волос.

Он отпустил ее волосы и бесстрастным, но не совсем еще ровным голосом спросил:

— Ну, как, посмотрим?

И уже позже, когда они лежали, уже более истощенные, глядя, как серый рассвет пробивается сквозь оконные шторы, Рован пошевелился и глубоко вздохнул. Его слова горько прозвучали в предрассветной тишине:

— Раньше мысль о том, что я покидаю тебя и оставляю перед лицом опасности, известной и неизвестной, была как меч, всаженный в мое тело. И мне казалось, что лучшее средство избежать боли — резко выдернуть его одним рывком. А теперь это похоже на лезвие в сердце и выдернуть его — означает только смерть.

Как же мне тогда уехать?

И как я смогу вообще уехать?

Глава 18

Рован встал. Он знал, что давно должен был уйти, но не мог: Кэтрин так уютно и покойно спала у него в руках. А если сейчас он заставит себя не разбудить ее поцелуем и не смотреть на нее спящую, и даже не думать, как она восхитительна, он поступит единственно правильным образом. Ей просто необходимо сейчас отдохнуть, прежде чем проснется весь дом, у нее не могло быть сейчас сил.

51
{"b":"3789","o":1}