Кэтрин глубже запахнула пеньюар, прикрывая грудь одной рукой, а другой показывая в направлении туалетной комнаты.

— Если вы хотите идти, другая кровать там.

Он посмотрел в ту сторону, куда она указывала, и сказал:

— Возможно, будет лучше, если мы какое-то время побудем вместе. Жиль, если он не спит, может зайти и переговорить с нами перед тем, как мы потушим свечи.

Кэтрин почувствовала, что ее бросило в жар. Она очень бы желала, чтобы Рован не смущал ее постоянно. Стремясь казаться более естественной, она поднялась по ступенькам и села в кровать, прислонившись спиной к подушкам.

— Думаю, вы правы. У вас, должно быть, больше опыта, чем у меня, — едко сказала Кэтрин.

— Нет, в такой ситуации, как эта, нет.

Он сбросил с себя сюртук, перекинул его через спинку кровати из ореха, с четырьмя столбами и пологом из шелка, затем начал развязывать галстук, который последовал за сюртуком. Отстегнув булавку для галстука и положив ее в карман брюк, он стал расстегивать точно такие же запонки.

— Что вы делаете? — вдруг, резко выпрямившись на подушках, спросила она.

Он помедлил. Взгляд был напряженным, оценивающим.

— Совершенно не собирался вас тревожить, я подумал, что, наверное, будет лучше, если я буду одет менее официально.

Она прикрыла глаза, вспомнив, как он приближался к ней, прежде чем поцеловать. Нет, он не должен…

Нет, можно стать идиоткой, если в голову будут постоянно лезть разные мысли при каждом его движении. Кэтрин на минуту закрыла глаза, отвернулась. «Как вам угодно!»

Рован ограничился запонками, положив их туда же, в карман, и начал закатывать рукава. Он смотрел на локон ее волос, упавший на грудь и вздрагивающий при каждом движении. Она не доверяла ему, но почему она должна, если он сам не доверял себе. Находиться вот так, рядом с ней, в интимной обстановке, было и мучительно больно, и приятно. Интересно, как далеко она позволит зайти. Он не намеревался заходить слишком далеко, нет. Ему просто нужно было отвлечь себя от того, что могло произойти.

Сейчас она была даже в большей безопасности, чем могла предположить, несмотря на то, что он не смог сдержаться в библиотеке.

Он поднялся по ступенькам, уселся на кровать подальше от нее и заложил ногу за ногу в ожидании ее возражений. Кэтрин запахнула пеньюар, придерживая кружева у горла. Человек, которого она так боится на протяжении трех дней, сейчас сидит на ее кровати, где всю супружескую жизнь она спала одна. Кэтрин буквально задыхалась: она хотела приказать ему уйти, но в то же время боялась показать свою панику.

Чтобы хоть как-то отвлечь себя от созерцания его на своей постели, она спросила:

— О чем мужчины и женщины говорят в подобных ситуациях?

Он удивленно поднял брови.

— А разве ваш муж не разговаривает с вами, бывая здесь?

— Он никогда… то есть… я думала, что Жиль объяснил, что проблема, которая мешает нам иметь детей, в нем?

— Никогда? — повторил Рован, игнорируя объяснение.

Кэтрин, не поднимая головы и перебирая кружева на рукавах, покачала головой. Он так долго молчал, что она осмелилась посмотреть на него из-под ресниц. Его взгляд был похож на глубокий, окутанный туманом пруд.

— Дайте мне подумать, — в раздумье тихо сказал он, возвращаясь к ее первому вопросу. — Если бы мы с вами были связаны амурными делами, я бы сказал вам, что ваше одеяние очаровательно, но я бы предпочел, чтобы вы были без него.

Кэтрин сжала зубы, но спросила:

— Да? А что бы я ответила на это? Спасибо?

— Вы бы ответили, то есть вы бы могли ответить: я с удовольствием сниму его, если подвинусь ближе.

Она зло посмотрела на него, чувствуя, что внутри закипает кровь.

— О чем еще мы могли бы поговорить?

— Я мог бы сказать вам, что мне очень нравится цвет ваших волос, напоминающий каштан и все красно-коричневые оттенки осени. Я мог бы сказать, что очарован их длиной, что мне хочется потрогать их и привязать ими вас к себе…

— Пожалуйста… — с мольбой в голосе прервала она. — О чем-то же еще они говорят.

Он любовался пульсирующей жилкой у нее на шее.

— Я мог бы спросить — нравится ли вам видеть меня побритым или вы предпочитаете щетину, чтобы не ждать, пока я побреюсь. Так как ноги становятся холодными, я мог бы спросить вас, замерзли ли вы, и предложить согреть вас. Затем вы, если, конечно, хотели бы, спросили — болят ли у меня мышцы после тяжелого копья. Вы бы могли предложить мне снять рубашку и помассировать спину, чтобы снять боль.

Его слова, казалось, оплетали ее мозг паутиной. Она, как во сне, видела его делающим все то, о чем он говорил, а себя — позволяющей делать, помогая ему… Она буквально чувствовала его обнаженное тело под своими массирующими пальцами. В то же время сладкие образы, созданные им, отзывались в сердце пустотой. Она ведь до сих пор не знала, как мало тепла и любви было в ее жизни, как мало всего того, о чем так легко говорил Рован.

Когда он замолчал, она тихонько вздохнула и мягко спросила:

— На самом деле мужчина и женщина так разговаривают друг с другом?

— Да. И о многом другом.

Она было открыла рот спросить, о чем же еще они говорят, но не стала. Будет лучше, судя по завораживающему тембру его голоса и боли где-то там, внутри нее, если она не будет этого знать. Вместо этого она попросила:

— Расскажите мне о ваших путешествиях. Вы правда жили с бедуинами и пересекали аравийские пустыни на верблюдах?

Он рассказал ей сказку о жаре и песке, о монотонности путешествий и жажде, о холодных, пробирающих до костей ночах. В его рассказах были и неуловимая красота природы, и триумф добра над горьким неравенством, и страшные битвы за гордость и честь. Она слушала, восторгалась, пока он резко не оборвал себя и взял ее босую ступню в свои теплые руки.

— Вы замерзли, почему же не сказали мне об этом? Укройтесь же одеялом.

— Но вам же самому нечем укрыться. — Она убрала ногу и накрыла ее полой пеньюара.

— Зачем, я же не замерз.

— Я тоже, пока вы не… — Она остановилась, представив, как это может прозвучать. — Не могу же я, в самом деле, предложить вам поделиться одеялом.

— Но вы же первая замерзли, не так ли? — Нахмурившись, он потянулся к ней.

— Не нужно этого делать, — сверкнула глазами Кэтрин.

Он отпрянул. Озадаченное лицо постепенно смягчилось.

— Вы правы. Не надо было этого делать. Глупо, но с добрыми намерениями.

Он легко соскочил с кровати, взял сюртук и галстук, перекинул их через плечо и зашагал в туалетную комнату.

Через некоторое время вернулась Дельфия. Кэтрин не спала. Она лежала тихо, как мышка, прислушиваясь к каждому скрипу в доме, шепоту ветра над буками. Рован также не спал, она видела огонек свечи в соседней комнате, слышала, как открылась дверь, как Рован что-то быстро сказал, а Дельфия засмеялась.

— Какой симпатичный, — сказала служанка. — В одежде — очень, а без нее?

Кэтрин привстала. Тихо спросила: «Он был без одежды?»

— Да я не видела, он же был под одеялом. С вами все в порядке? — спросила Дельфия, раздеваясь.

— Все хорошо, — бодро улыбаясь, ответила Кэтрин, перевернулась на спину и стала разглядывать розовый шелковый полог кровати над головой. Заскрипели пружины — это Дельфия легла рядом. Они немного поговорили о вечеринке, свеча в комнате у Рована погасла, и спустя какое-то время Кэтрин заснула.

Утром она пила свой кофе в постели, когда в дверь, ведущую из спальни Жиля, сильно постучали и он вошел. От неожиданности Кэтрин чуть не уронила чашку. Дельфия, выкладывающая для нее бархатное платье цвета болотного мха, в испуге обернулась. Она посмотрела в сторону туалетной комнаты и обменялась взглядом с Кэтрин.

— Ну, дорогая, как ты сегодня? — спросил Жиль.

Это уже начинало надоедать — озабоченность всех и каждого ее состоянием, словно близость с Рованом могла иметь неблагоприятные последствия. Однако она ответила ему бодрой улыбкой. Он кивнул, скривив губы: «Я ожидал, что Рован еще здесь, с тобой».