– Несомненно. Но я предпочитаю доверять только Жан-Полю и себе.

– Прекрасно. Ты только не учитываешь, что братья со временем женятся и потом на первое место ставят своих жен. А что будет с тобой? Тебе нужен муж. И твоя собственная жизнь.

– Но ты, кажется, хорошо справляешься и без него.

Мейзи напряглась, затем медленно расслабилась.

– У меня был муж. И ребенок. Сын.

– Извини…

– Да что там. Я расскажу. Мы жили в Джорджии. Однажды ночью, зимой, начался пожар, искра из трубы упала на деревянную крышу. Я была на кухне, замешивала тесто для хлеба. А муж дремал у камина. Сгорело уже полкрыши, когда обнаружился пожар. Я вбежала в спальню, полную дыма. Там спал двухлетний сын. Было холодно, я быстро завернула его в одеяло и подхватила. Муж велел вынести его наружу и остаться там, пока он попытается спасти хоть что-то из вещей. Я сделала, как он велел, хотя не могла не смотреть на бушующее пламя и не думать о том, что я теряю все. Потом я стала разворачивать ребенка, но оказалось, я взяла не сына, а игрушку, которую сама ему сделала. Я крикнула про это мужу, и он кинулся в дом. В эту минуту крыша рухнула.

Она закончила рассказ хриплым шепотом.

– Мейзи… – Элеонора потянулась к ней рукой, не в состоянии найти слов, способных выразить сочувствие.

– Мне сейчас тридцать три, – продолжала она. – Больше десяти лет я пытаюсь забыть, пытаюсь найти способ перестать казнить себя. Но ничего не помогает. Ничего. Я, правда, многому научилась. Узнала, что мужчина и женщина нуждаются друг в друге. Что близость мужчин и женщин, переплетение их тел в страсти – вот единственное, что делает жизнь более или менее сносной.

– Однако, – сказала Элеонора, отведя глаза в сторону, – ты говоришь… о том, что стало твоей профессией.

– Да, это так. Но я разборчива. – Она улыбнулась. – Может, это тщеславие с моей стороны, но я называю себя куртизанкой. Разница есть – я ограничиваю себя только одним мужчиной на какое-то время. Ну, хватит, я и так достаточно шокировала тебя в этот вечер. Мы говорили об одежде. У меня есть одна-две вещицы в сундуках, которые я могу тебе дать. Прошлым летом я позволила портнихе в Саратоге уговорить себя, что мне пойдет на пользу что-нибудь с претензией на скромность. Я согласилась, хотя это не мой стиль. Конечно, я более округла в определенных местах, чем ты, но у меня есть иголки, нитки, ножницы, и мы подгоним платье по тебе.

– Понимаешь, я ценю твое щедрое предложение, но не могу его принять,

– сказала Элеонора.

– Почему? Ты одна из самых привлекательных женщин, которых я видела. И тебе надо одеться. Если ты откажешься, то не просто обидишь – ты оскорбишь меня.

– Ты так упрашиваешь, что тебе невозможно отказать.

– Хорошо, – ответила Мейзи, поворачиваясь к сундукам. – Именно этого я и хотела.

На причале в Гранаде толпились люди. Мужчины с ручными тележками сновали взад-вперед, поднимая клубы пыли, пытаясь отвоевать место там; куда спустят трап.

– Карретон де мано! – кричали они, пытаясь еще и жестами показать желающим, что они могут подвезти багаж. Женщины с темными, вьющимися волосами, спадавшими на спину, носили подносы с фруктами и свининой. Старухи и мальчишки торговали раковинами и плетеными пальмовыми шляпами, кожаными вещицами и всякими безделушками из коровьего рога.

Солдаты, фалангисты в красном, низко надвинув широкополые с красными ремешками шляпы для зашиты от слепящего полуденного солнца, стояли, прислонившись к строениям на причале. Большинство были американцы или европейцы, попадались среди них и испанцы, но все они отличались худощавостью и производили впечатление людей, много повидавших, и резко контрастировали с теми, кто толпился у парохода.

Путешествие по озеру не было отмечено какими-либо событиями. Сначала они миновали Вирджин-Бэй, где высадились пассажиры, направлявшиеся в Калифорнию. Их уже ждали экипажи, готовые доставить в Сан-Хуан-дель-Сур. Дверцы экипажей были разрисованы сценами из жизни Калифорнии и Никарагуа, а украшавшие их красные или голубые полосы на белом фоне сверкали на солнце. При виде их становилось веселее на душе и хотелось немедленно добраться до этих мест.

Единственным событием, достойным внимания за все время путешествия, стала встреча с акулой на озере. Пассажиры с недоверием отнеслись к сообщению о ней, но офицеры на пароходе подтвердили, что это правда: акулы от века жили в большом озере. И кстати, добавили они, акулы чрезвычайно вкусные.

Первое, что им нужно было сделать, это найти отель. Их было несколько, и можно было выбирать, но лучшим оказался «Аламбра». Они проследовали за носильщиком, который прельстил их коляской – зеленые, красные, желтые, белые, розовые и черные полосы украшали плоские колеса. По этому случаю Мейзи надела темно-голубое платье из жестко накрахмаленной кисеи, отделанное целыми милями ленты. Шляпа, которую она разместила на тщательно уложенных золотистых локонах, походила на произведение скорее кулинарного, чем портновского искусства. И все это венчалось кокардой в стиле «а ля демократия». В руках Мейзи держала зонтик отороченный белыми кружевами. Элеоноре защиты от солнца не требовалось. Ее лицо скрывала шляпа с большими прямыми полями из итальянской соломки, поверх нее – уложенный в несколько слоев белый муслин, через который солнце отбрасывало легкий отсвет на лицо. Розовая лента вокруг тульи повторяла по цвету розовые махровые розочки, разбросанные по белому фуляровому шелку платья, которое Мейзи заставила ее надеть. Обе женщины были одного роста, и при переделке платья забыли, что юбку придется надевать на модный широкий обруч. И в последний момент Мейзи принудила Элеонору надеть еще один кринолин на легкий разборный обруч. В результате платье приподнялось и стало похоже на лепестки вокруг сердечка цветка. Круглый вырез декольте был довольно глубок – Элеонора немного стеснялась, и щеки ее покрылись румянцем. Но неодобрение на лице Жан-Поля она сочла чрезмерным. И, чтобы его позлить, взяла майора под руку и завела с ним оживленную беседу, которая в основном сводилась к попыткам отбиться от его ухаживаний и поддержать разговор, когда он начинал рассказывать о Гранаде.

Город был много лучше других городов в испанском стиле, которые они видели. Дома, или из теплого золотистого камня, или выкрашенные в белый цвет, брали в кольцо площади и рынки. Прохладные, сообщающиеся дворики, расположенные между стен домов, назывались патио. Из них, сверкая блестящей зеленью листвы, кивали ветками апельсиновые деревья, фуксии и бугенвиллеи. Колокольный звон на церковных башнях плыл над домами, и обутые в сандалии церковнослужители в монашеских сутанах с достоинством шествовали среди уличной толпы.

Майор оставил их у входа в отель. Жан-Поль снял комнату только на одну ночь, поскольку первым делом он должен был явиться в казармы с рапортом. Для удобства Элеонора и Мейзи сняли комнату на двоих рядом с ним. Позволить себе такую прекрасную комнату в отеле Элеоноре было нелегко, но она согласилась, настоян на том, что сама оплатит свою долю.

Жан-Поль, которому хотелось как можно скорее) оторвать сестру от ее новой компаньонки, сразу оправился на поиски агента по продаже земли в его офис, по адресу, указанному на визитной карточке. Осмотрев свою комнату и смыв уличную пыль, женщины стали ждать его возвращения. Но когда в комнате совсем стемнело и едва можно было различить друг друга, они спустились в обеденный зал одни.

В дверях Элеонора и Мейзи столкнулись с мужчиной, выходившим из зала. Он отступил в сторону, бормоча извинения, стараясь дать как можно больше места для их широких юбок. Свет лампы сиял в золотой бахроме его эполет. Элеонора, бросив быстрый взгляд из-под ресниц, узнала полковника Фаррелла, человека, по чьей вине она была унижена и потерпела поражение в Новом Орлеане. Она сразу отвернулась в другую сторону и прошла мимо, но успела заметить равнодушно-тяжелый взгляд его сапфировых глаз, когда полковник окинул ее взглядом, и насмешливую ухмылку, когда он вдохнул назойливый запах духов Мейзи.