— Спасибо. Теперь можешь вернуться в постель. Она покачала головой.

— Почему? Чем тебе еще заниматься?

— Я должна сходить на рынок, у меня есть дела по дому, мне… мне нужно приготовить еду отцу и постирать его вещи…

— Обо всем этом вполне могут позаботиться Пеле и Ашанти, твоя помощь им не понадобится. Мне показалось, ты поняла, что должна следить за моим выздоровлением. Это пойдет тебе же на пользу.

— Вашему здоровью ничто не угрожает!

— Ты ошибаешься. По-моему, на самом деле я опасно заболел. Я так болен, что мне придется отправить губернатору записку с сообщением, что сегодня я не смогу подняться с постели.

— Что?

— Возможно, я встану на ноги уже завтра. Ты только представь, как обрадуется О'Райли, узнав, что ты помогла скорейшему выздоровлению его заместителя.

— Это вряд ли будет моей заслугой.

— Да, не только твоей. Но такое сильное лекарство, как ты, наверняка поставит на ноги любого мужчину. Хотя я не уверен, что потом ты не станешь для этого мужчины чем-то вроде опиума.

Фелиситэ с сомнением посмотрела на Моргана.

— Но мы же не можем оставаться в постели целый день.

— А почему нет, если мне этого хочется? — Он попрежнему смотрел на девушку с едва заметной улыбкой, однако в его голосе чувствовались неумолимые нотки.

Если бы сейчас речь шла только о том, у кого из них окажется больше силы воли, она бы, наверное, выдержала его взгляд. От желания Моргана находиться в ее компании зависела судьба ее отца. Картина ее собственного будущего, возможность устроить жизнь так, как хочется ей самой, — все это казалось теперь чем-то туманным, что придется отложить на неопределенное время.

— Вы… пользуетесь моим безвыходным положением. — Фелиситэ едва раскрывала плотно сжатые губы.

— Может быть. Но если ты досталась мне, разве у меня есть выбор? — Морган протянул руку. Фелиситэ медленно, словно нехотя, приблизилась к нему и почувствовала, как он крепко сжал ее пальцы.

Морган обещал остаться с ней не ради красного словца. После завтрака он сразу отправил Пепе с запиской в ставку О'Райли. Получив ее, генерал-губернатор нисколько не удивился, так как вчера сам предлагал своему заместителю провести несколько дней в постели, пока тот не поправится. Морган впервые убедился, насколько хорошо О'Райли разбирался в подобных делах!

Они провели полдня в приятной дреме в полумраке комнаты с закрытыми ставнями, время от времени ненадолго пробуждаясь, чтобы вновь погрузиться в забытье. Потом им принесли легкий ланч, который они отведали прямо в постели, опершись на подушки, после чего опять улеглись, чтобы переждать изнуряющий дневной зной. Моргану, при всей его мужской ненасытности, на самом деле требовался отдых. Пока он лежал рядом, расслабившись во сне, Фелиситэ смогла наконец собраться с мыслями и справиться с эмоциями. То, что оказавшись в его руках она испытывала какое-то ощущение, напоминающее страсть, казалось ей унизительным. Девушка понимала, что бурные чувства, охватившие ее, не имели ничего общего с любовью, она бы предпочла остаться равнодушной, но это ей просто не удавалось: Однако, если это. в ее силах, она постарается вести себя так, чтобы Морган не заметил ее чувств. Он и без того держал ее достаточно крепко, так что ей не следовало делать эту хватку еще сильнее.

Но, как бы там ни было, Фелиситэ впервые за несколько дней удалось наконец расслабиться. По мере того как тянулось время, а она по-прежнему лежала в постели с Морганом, полутемная комната все больше казалась ей убежищем, где она могла отдыхать, не думая о том, что происходит, за стенами дома, позабыв о событиях, на которые она все равно бессильна повлиять. Пусть все идет своим чередом. Если ей пришлось склонить волю перед желаниями Моргана, какой смысл задумываться о чемлибо другом, кроме этой минуты, кроме сегодняшнего положения вещей? Не лучше ли просто закрыть глаза и постараться забыться в успокаивающем дурмане сна?

Незадолго до обеда курьер принес Моргану пакет с плотно исписанными листами бумаги, а также записку с указаниями и вопросами, занимавшими целых три страницы. По всей видимости, заместитель командующего испанской оккупационной армии был действительно незаменимым человеком и мог позволить себе отсутствовать на службе только в течение строго определенного времени.

Быстро пробежав взглядом бумага, Морган отбросил их в сторону. Однако вечером, после обеда, он все же выбрался из постели, надел бриджи и разложил бумаги в кабинете на столе. Фелиситэ некоторое время через открытую дверь наблюдала, как он при колеблющемся свете свечей стремительно водил пером по пергаментным листкам. Иногда Морган откидывался на стуле, проверяя написанное, наморщив губы или запустив пальцы в волосы. При этом он хмурился, стараясь сосредоточиться, чтобы принять решение. Казалось, Морган настолько углубился в работу, что забыл обо всем, что его окружало. Впрочем, время от времени он устремлял взгляд зеленых глаз в сторону кровати, украдкой рассматривая очертания тела Фелиситэ под белой простыней.

Девушкой потихоньку овладевало нетерпение. Она испытывала какое-то странное чувство, сидя в ожидании на постели. В доме воцарилась тишина. Ашанти и остальные слуги обедали на кухне. За окнами уже давно стемнело, такой поздний обед являлся одной из традиций этих субтропических мест, где настоящий аппетит приходил только вместе с вечерней прохладой. До восхода луны оставалось не так уж много времени.

Спустившись с кровати, Фелиситэ накинула халат, вышла из спальни и направилась в свою комнату на противоположной стороне гостиной. Там она взяла с туалетного столика гребень, стараясь хоть немного расчесать спутанную массу волос. Налив в большую чашку воды из висящего на стене умывальника, Фелиситэ ополоснула лицо и шею, чтобы освежиться, после чего быстро налила в чашку еще воды и обтерла влажной губкой все тело. Она мылась утром, прежде чем Морган затащил ее в постель, однако ей всегда нравилось ощущение свежести.

Осыпав тело пахнущей сиренью пудрой из кукурузного крахмала, девушка достала из шкафа чистую ночную рубашку из льняной ткани, с наслаждением ощутив, как мягкая материя прикасается к телу. В то же время, прикрыв наготу чистой рубашкой и халатом, она уже не чувствовала себя такой уязвимой.

Фелиситэ вновь взяла гребень, стараясь представить, как поступит Морган, если она заплетет на ночь длинные пряди волос в косу. В эту минуту с улицы до ее слуха донеслись звуки гитарных струн. Негромкая, но настойчивая и несколько меланхоличная музыка постепенно приближалась. Пока Фелиситэ прислушивалась, музыкант остановился рядом с домом и запел мягким чистым баритоном старинную испанскую серенаду.

Хуан Себастьян Унсага. Этот голос мог принадлежать только ему. Фелиситэ сразу сделалось неловко, ее охватил страх и какая-то непонятная печаль. Ей не было дела до этого испанского офицера, однако его настойчивость и желание открыть перед ней свои чувства, выражая их открыто, показались девушке очень трогательными. Он наверняка не знал о том, что ее положение теперь изменилось, иначе он бы просто не пришел сюда. Конечно, вскоре Себастьяну все станет известно, такие вещи невозможно скрыть в небольшом обществе, отношения членов которого столь тесно переплелись. Как ей следует поступить сейчас?

Отложив гребень, Фелиситэ быстро вышла из комнаты, так что полы халата и его капюшон колыхались в такт шагам. Прежде чем открыть балконные двери, она задержалась, взглянув в сторону кабинета. Оттуда не доносилось ни звука. Возможно, Морган не слышал серенады или, услышав ее, решил, что она предназначена не той, кто живет в доме Лафарга. Иначе просто быть не могло.

Дело не в том, что Морган имел право возражать, такая мысль сейчас даже не приходила ей в голову. Однако Фелиситэ не желала никаких конфликтов, ей не хотелось привлекать излишнее внимание к ее дому и новому постояльцу, который в нем поселился. Лучше всего было просто не замечать стоявшего внизу человека. Пусть он допоет песню до конца и уходит, убедившись, что серенада не нашла отклика ни у кого из тех, кто здесь живет.