— Пока хватит только вина.

— Если позволите, я сниму с вас ботфорты, а вы прилягте на кровать.

— Спасибо, не надо.

— Но, мой полковник, мне кажется, у вас болит голова. А потом ваша рана… Ею тоже следует заняться.

Морган приподнял бровь и медленно произнес:

— Я пока не инвалид, Пепе. Я выпью вино здесь, вместе с мадемуазель Лафарг.

— Да, полковник, сию минуту, сеньор. — Маленький человечек торопливо вышел с видом беспрекословного повиновения.

Наблюдая за движениями Моргана из-под опущенных ресниц, Фелиситэ вскоре поняла причину беспокойства слуги. Одно плечо ирландца под мундиром казалось больше другого, причем не только от наложенной ночью повязки, но и из-за появившейся за день опухоли. Более того, у Моргана явно был сильный жар. Фелиситэ не стала ничего говорить о его состоянии, он наверняка понимал все сам. Однако, судя по тому, как он ответил Пепе, Морган не собирался принимать чьюлибо помощь. Кроме того, она могла показаться ему небезопасной.

Фелиситэ подождала, пока он тяжело опустился в стоящее напротив стола кресло и резкими взмахами длинных ног сбросил один за другим выпачканные грязью ботфорты. Только тогда она осмелилась задать Моргану вопрос:

— Вы подали рапорт?.. Я имею в виду это нападение прошлой ночью.

— Да.

— Значит, Валькура теперь ищут, чтобы арестовать? — Его и так должны арестовать за измену. Так что, если рассудить здраво, его сейчас просто незачем обвинять в попытке убийства.

В словах Моргана чувствовалось скрытое предупреждение, однако Фелиситэ в нем не нуждалась.

— Он… Его не поймали?

— Пока нет, — неторопливо сказал Морган. — Но если ты сейчас переживаешь насчет того, не заявил ли я о тебе, могу тебя успокоить. В моем рапорте говорится, что у меня нет оснований подозревать тебя в причастности к случившемуся.

— Но вы сказали…

— Мои слова и факты, которые мне известны, — это две разные вещи.

— Ох…

— Да, — медленно произнес он. — Мне весь день казалось, что я не в своем уме. Мне следовало изложить все, как было, чтобы твой поступок не остался безнаказанным.

— Но вы этого не сделали, — в голосе девушки звучали и утверждение, и вопрос.

— Нет, и мне кажется, что я еще пожалею об этом. — Он окинул ее долгим внимательным взглядом. — Я всегда говорил: на свете нет ничего, чего нельзя было бы простить женщине. Вопрос только в том, милая Фелиситэ, окажусь я прав или нет.

Она холодно посмотрела в его воспаленные глаза и проговорила срывающимся голосом:

— Я сомневаюсь, что дело дойдет до этого. Вам нужно только сказать, что вы ошиблись, не обратили внимания на обстоятельства, свидетельствующие о моей вине.

— Генерал-губернатор никому не позволяет допускать ошибки, даже своим офицерам.

— Тогда мне кажется, вы сами заинтересованы в том, чтобы вопрос о моей вине или невиновности вообще не возникал.

Прошло несколько мгновений, прежде чем он снова заговорил.

— Я удивляюсь, насколько полезной оказалась для тебя моя офицерская должность. Сначала для того, чтобы выручить твоего отца, а теперь моя помощь понадобилась тебе самой. Я могу даже утверждать, что ты зависишь от моей доброй воли.

— Да, пожалуй, — выдавила Фелиситэ, с трудом справившись с внезапной дрожью. — И что из этого следует?

Сгущающиеся сумерки делали трудноразличимым выражение лица Моргана, однако, судя по отрывистому голосу, он сейчас наслаждался с каким-то мрачным удовлетворением.

— Это единственное, что придает смысл сложившемуся положению вещей.

— Почему? — с насмешкой спросила Фелиситэ, вставая с кресла. — Потому что вы уже знаете, как я поступлю, чтобы его сохранить? Я бы не стала на это рассчитывать. Вы находитесь здесь, и этого достаточно!

— Для тебя, возможно, а для меня — нет.

Даже если бы Фелиситэ нашла нужные слова для ответа, она все равно не успела бы их произнести. В комнату вошел Пепе с графином красного вина и двумя бокалами на деревянном подносе. Пока слуга разливал вино, Морган не сводил с Фелиситэ пристального взгляда прищуренных глаз. Брошенный девушкой вызов и ответ на него напоминал-разделявший их барьер, который он разрушил одним ударом, и теперь оставалось только убрать обломки.

— Может, зажечь свечу, мой полковник?

— Спроси у мадемуазель Лафарг. Это ее дом, — усмехнулся Морган.

— Конечно, простите меня, — проговорил Пепе с досадой в голосе. — Вы позволите, сеньорита?

Фелиситэ жестом подтвердила свое согласие. Слуга торопливо высек огонь и принялся одну за другой зажигать тонкие свечи в стоявшем на полу канделябре. Девушка резко повернулась, так что чуть не погасила свечи, и направилась к распахнутой балконной двери. Лавандовый оттенок темнеющего неба отражался в лужах на улице внизу. По грязному тротуару неторопливо двигался котенок, уже довольно большой и, судя по всему, голодный. Неожиданно он припал к земле, а потом бросился на ползущего краба и потащил его с торжествующим видом.

После дождя жара немного спала, хотя из-за обилия влаги воздух казался каким-то липким. Эта влажность и туго затянутый корсет мешали Фелиситэ свободно дышать. Крепко сцепив дрожащие ладони, она невидящим взглядом смотрела на дом на противоположной стороне узкой улицы. Если бы не отец, она бы сейчас со всех ног бросилась вниз по лестнице, подобрав юбки, чтобы как можно скорей выбежать на улицу. Она могла бы уповать на милосердие соседей или кого-нибудь из купцов, с кем отец вел дела. Если бы Фелиситэ попросила их как следует, они наверняка дали бы денег, чтобы она могла перебраться к Валькуру в Бализ, а там сесть на корабль, идущий во Францию. Если бы только не отец…

— Выпей со мной вина.

Фелиситэ тихо вздохнула, потом, повернувшись, прошла в комнату с видом вынужденной покорности, задев юбками вытянутые ноги Моргана, и взяла со стола бокал. При этом она бросила быстрый взгляд на сидящего в кресле ирландца. Он расстегнул пуговицы жилета, залпом выпил вино так, как будто изнывал от жажды, и тут же подался вперед, чтобы снова наполнить бокал. Поднять графин правой рукой и наклонить его над бокалом, очевидно, стоило ему немалых усилий, потому что когда он вновь откинулся на спинку кресла, в свете свечи, отражавшемся на его волнистых темно-коричневых волнистых волосах, она увидела капельки пота, выступившие у него над верхней губой.

Пепе предпочитал держаться в тени, хотя он отошел не дальше передней. Через открытую дверь можно было различить его фигуру, склонившуюся над обеденным столом. Он явно мешал Ашанти, решившей проверить, все ли готово к обеду. Присутствие слуг не дало им продолжить разговор. Впрочем, это было даже к лучшему.

Фелиситэ попробовала вино. Его взяли из бочонка, который два года назад приобрел отец. Он очень любил его. Девушка сделала глоток и откашлялась.

— Сегодня вечером, когда Ашанти понесла отцу еду, часовой сказал, что арестованных скоро будут судить.

— Очень похоже на то. О'Райли убежден: чем раньше это сделают, тем лучше.

— Чего там ждут? Почему не начать суд прямо завтра? Морган пожал плечами.

— Нужно собрать доказательства, снять показания со всех, кто знал о заговоре. Необходимо также найти свидетелей, по двое на каждого обвиняемого, при этом они должны поклясться, что готовы подтвердить их вину.

— Свидетелями, наверное, будут люди вроде коменданта Обри? — спросила Фелиситэ с презрением.

— А также вроде патера Дагобера и других, подобных ему. Мы не пожалеем усилий, чтобы выяснить, как все было на самом деле.

Патер Дагобер, монах из ордена французских капуцинов, был духовным главой колонии. Он один мог дать беспристрастную оценку событий последнего месяца. Великодушный и добрый человек, которого все любили, зная о его снисходительности к человеческим слабостям, он наверняка постарается сделать все от него зависящее, чтобы помочь арестованным.

Фелиситэ вновь пригубила вино.

— А еще Ашанти услышала, что Фуко тоже арестован.

— Верно, — кивнул Морган.