Схватки становились все чаще. Ребекка сумела одеться, но едва могла говорить. Что-то было не так. Она читала много книг о детях, которые ей принес Дант из библиотеки, и не думала, что все будет происходить так неистово и так быстро. Когда отошли воды и ее охватила дикая боль, она лишь выдохнула:

— Дант, позови Данта.

— Зачем он тебе?

Маргарет Дант не нравился. Они невзлюбили друг друга с первого взгляда. Возможно, потому, что Дант был авторитетом для Ребекки во всех делах и не скрывал, что видит в Маргарет лишь причину ненужных хлопот, что она лишь вмешивается в чужие дела.

— Он мне нужен.

— Но он же не имеет к этому никакого отношения. Или имеет?

Ребекку охватила ярость. Ее тело было раздуто, ее раздирала боль, туфли ее были полны теплой, окрашенной кровью воды. Она взглянула на сестру и заорала:

— Приведи Данта!

Маргарет сразу замолчала и ринулась в дождливую темень. Через минуту она уже стучала в его дверь.

Дант и принял ребенка Ребекки. Младенец, девочка, плакал, морща красное личико, как будто бы злясь на весь мир Крики ее были очень громкими, несмотря на то, что родился ребенок преждевременно. Дант передал младенца Маргарет, а сам занялся Ребеккой. Сестра выкупала ребенка с неловкой нежностью, одела его и завернула в одеяло, затем внесла младенца в комнату, где Ребекка уже сидела на постели в ночной сорочке.

Ребекка легла, держа младенца на сгибе локтя, волосы ее переливались под электрическим светом, разметавшись по подушке. Она тронула нежную кожу на личике девочки, взяла в свою руку ручонку малышки, восхищенная ее длинными пальчиками. Она ощутила, как быстро бьется сердечко в маленьком и теплом тельце. Сияющими глазами она смотрела на Данта, который сел рядом с ней на постель. Его густые кудри спутались, под глазами залегли тени, на рубашке с короткими рукавами видны были следы крови — ее крови. Тем не менее, лицо его выражало удовлетворение и светилось от возбуждения и волнения.

Улыбка невиданной красоты появилась на губах Ребекки, она протянула ему левую руку.

— Спасибо, — сказала она просто.

Он смотрел на нее, и в глазах его заблестели слезы. Голосом, хриплым от благоговения, он сказал:

— Дорогая, ты похожа на мадонну…

Маргарет, стоявшая в ногах постели, кашлянула.

— Как мило вы это сказали, Дант. Я не понимаю, как вы сумели все сделать, но я вам очень признательна…

Он ответил ей, не отрывая глаз от Ребекки:

— Нет ничего удивительного. Просто я частенько помогал своему дедушке, у которого был кусочек земли у реки. Он показал мне, что надо делать, когда корова телится.

— О! — воскликнула Маргарет. — Неужели это одно и то же?

Дант лишь пожал плечами, как бы говоря, что ее замечание недостойно ответа.

Маргарет продолжила:

— В любом случае хорошо, что нам не нужно теперь ехать в госпиталь.

— Что вы говорите? — Дант отпустил руку Ребекки и, медленно поднявшись, повернулся к Маргарет. — Необходимо тотчас же вызвать «скорую помощь». И вашу сестру, и ребенка должен осмотреть врач. Я не доктор. Что, если что-то не так?

— По-моему, оба выглядят чудесно.

— Но этого-то вы знать не можете!

— Если мы не обратимся в больницу, нам не придется регистрировать рождение ребенка здесь, в Новом Орлеане. Позже я все устрою с маминым врачом. Он все сделает для нас, когда я ему объясню ситуацию. Так как ребенок будет моим, я все устрою лучшим образом.

— Вашим? — сказал он медленно. — Вы собираетесь забрать ребенка у Ребекки?

Лицо Маргарет побагровело от ярости. Она положила руки на свои пышные бедра:

— Я не забираю у нее ребенка. Она отдает его мне.

Дант повернулся к Ребекке:

— Это правда?

Ребекка сглотнула ком, вставший у нее в горле.

— Это лучшее, что можно сделать. Разве ты не видишь?

— Нет. — Его слово упало как камень. Интонация была непререкаемая.

— У ребенка будет двое родителей вместо одного и много любви. Его будут любить трое взрослых. Я смогу видеть девочку всегда, когда только захочу, и никому не станет хуже — ни маме, ни ребенку. Это самый лучший вариант для всех нас.

— Кто это сказал?

— Это сказала Маргарет, но…

— А ты сама?

Ребекка посмотрела в сторону, закусив нижнюю губу. Голос ее дрожал, когда она отвечала:

— Для меня это тоже лучший выход из положения. Ведь мне придется работать, чтобы хватило для двоих.

— Значит, ты не собираешься уезжать домой?

Маргарет вмешалась в разговор, ее руки вцепились в прут железной кровати:

— Она не может ехать сейчас! Это будет слишком очевидно! Она станет нянчиться с ребенком, к тому же она слишком слаба. У людей появягся подозрения, пойдут разговоры. Мама сразу догадается, что что-то не так.

Дант повернулся к Ребекке, на лице его отразились и сострадание, и боль:

— О, дорогая…

В глазах Ребекки показались слезы, они покатились по щекам, оставляя влажные дорожки. По-прежнему хриплым голосом она повторяла:

— Я должна думать о том, что лучше для всех.

Дант ничего не ответил. Он сжал руки, потом расслабил их, они безвольно повисли. Он повернулся и вышел из комнаты. Дверь тихо закрылась за ним.

В спальню Бон Ви принесли охлажденный чай для Маргарет. Она выпила половину, ожидая, когда горничная выйдет из комнаты, долила стакан водой из кувшина, стоящего на серебряном подносе. Затем заходила туда и обратно по комнате.

— И что этот фотограф, Горслайн? — спросила она. — Что он хочет? Зачем он за нами охотится?

Рива ответила, не отходя от окна:

— Кажется, его интересует Эрин.

— Вздор! Во всем этом кроется еще что-то. Но что? Как ты думаешь?

— Ничего! — Рива могла бы рассказать сестре, что видела молодого человека сегодня после полудня. Но не сказала. Вряд ли Маргарет поймет, почему Рива дала телефон Эрин Дугу Горслайну, а получать за это головомойку ей не хотелось.

— Ты видела его на гонках, — сказала Маргарет и нахмурилась. — Как ты полагаешь, его можно купить?

— О, пожалуйста, Маргарет, это ведь не мыльная опера! Не хватает для мелодрамы лишь шантажа! Даже если бы ситуация была иной, думаю, будет неразумным предлагать деньги. Если у него что-то есть, предлагать ему деньги все равно что дать понюхать след раненой дичи гончей собаке.

Маргарет отпила чай из стакана, затем вытерла рот пальцами.

— Может быть, ты и права. Ты думаешь, что он что-либо слышал об Эрин?

Что ты имеешь в виду?

— Ты прекрасно знаешь, что именно. О тебе и об Эрин.

Конечно, Рива знала. Она действовала тупо, пытаясь заставить Маргарет сказать все напрямик, заставить назвать Эрин ее, Ривы, дочерью. Но сестра не любила терять слова даром, она никогда не называла Эрин иначе, чем племянницей Ривы. Так повелось с того момента, как она покинула комнату в Новом Орлеане с недельной малышкой на руках. Но даже когда Рива заставляла ее выразить эту мысль иными словами, она испытывала чувство извращенного удовлетворения. Маргарет, казалось, этого не замечала. Риву всегда интересовало: неужели ее сестра так лишена чувства воображения, что не понимает, насколько Риве больно ощущать утрату своей дочери. А может быть, следуя какой-то своей собственной логике, Маргарет сумела убедить себя, что Эрин — ее собственная дочь?

Возвращаясь к нынешней проблеме, Рива сказала:

— Мне кажется, что за всем этим стоит не Горслайн, а Эдисон.

— Молю Бога, чтобы ты была права! Мне становится больно от одной мысли, что Эрин что-то может связывать с фотографом.

— Думаешь, Эрин лучше быть с Джошем?

Маргарет застонала и оперлась о стул, обитый бархатом.

Ради Бога, не упоминай об этом! Ну почему из всех молодых людей, которых она встречала, она влюбилась именно в этого?

Рива подняла руку и потерла глаза.

— То ли странная судьба, то ли простое совпадение, а может быть, и гены, но встретились они на курсах политологии. И конечно, именно Джош нашел место для Эрин в штаб-квартире своего отца. Но в любом случае — что говорить — они влюблены друг в друга.